– Я тоже.
– Ну отлично. Давайте. Расскажите о себе.
– Я Даша.
– Да, я уже в курсе.
– Учусь на социологическом факультете МГУ.
– Сами поступили? Бюджетный? Или родители?
– Если честно, родители помогают. Оплачивают.
– Ну ясно.
– Вы меня теперь будете презирать? Вы ведь профессор.
– Старший преподаватель. Нет, я вас презирать не буду, не в моём положении кого-то презирать. Для человека, который скоро умрёт, презирать кого-то – очень глупо. А откуда вы? Кто родители?
– Я из Мурома. Владимирская область. Родители… в общем, отец у меня прокурор города.
– Ну круто. Повезло вам. Это хорошая жизненная позиция – юный социолог, дочь прокурора красивого исторического города.
– Я знала, что вы будете меня презирать. Я к этому подготовилась.
– Да я вас и не презираю. Господь с вами. Я вам совершенно искренне скажу, что нет ничего стыдного в том, чтобы быть дочерью прокурора, и в том, чтобы быть самим прокурором, тоже ничего стыдного нет. Это просто такая государственная должность. Ничего ни плохого, ни хорошего в этой должности нет. Но вот то, что эта должность даёт дополнительные возможности таким девушкам, как вы, это хорошо.
– Я хожу на митинги.
– Избываете выдуманную вину отца?
– Нет. Почему вину. Отец мой – честный человек. Такой, знаете, служака.
– Да, это хороший русский типаж. Служака. И слово прекрасное. Хорошо, что ваш отец – служака.
– Я просто… ну… за справедливость. Чтобы…
– Чтобы что?
– Ну, чтобы были свободные выборы… чтобы…
– За всё хорошее против всего плохого?
– Я знала, что натолкнусь на вашу иронию. Ещё бы.
– В смысле – ещё бы? Вы имеете в виду, чего же ждать от старпёра, да ещё приговорённого к смертной казни?
– Нет, простите. Нет. Нет, я не это имела в виду.
– Ну и хорошо.
– Вы извините, может быть, я…
– Да нет, ничего. И? Что дальше? За свободные выборы? За что ещё вы митингуете?
– Да, за свободные выборы. За работу демократических механизмов. За сменяемость власти. Против фальсификации выборов в том числе.
– И вам это действительно интересно?
– Ну а что. Конечно. Я думаю, это важно для страны.
– Да, нам трудно друг друга понять. Когда ты приговорён к смерти, вопрос честных выборов как-то отходит на задний план. Рад, что у вас есть возможность честно и чистосердечно интересоваться всей этой хренью. Это так свежо, по-юношески. Недоступно мне, увы.
– А… а, Сергей. Да, я понимаю. А мы могли бы поговорить о вас? О вашем положении?
– Да, могли бы. Давайте. Расспрашивайте меня как хотите. Всё скажу, ничего не утаю. В конце концов, мне терять уже нечего. Почему бы и не поговорить. В скобках замечу – с такой красивой девушкой, но это всё в скобках, в скобках, вы не тревожьтесь и тем более не бойтесь.
– Сергей… Сергей…
– Да просто Сергей, ну что вы тут это.
– Сергей, а можете рассказать… как вы сюда попали?
– Это очень просто. Я – университетский преподаватель филологии, познакомился с одной хорошей девушкой, вступил с ней в близость, девушке оказалось меньше двадцати одного года, засекли по камерам при выходе из её комнаты, приговорили к смертной казни. Вы в курсе, что у нас теперь за преступления в области нравственности и за экономические преступления полагается смертная казнь?
– Да, я знаю.
– Ну вот. Я попал под это всё.
– Сочувствую вам.
– Спасибо. Вот мой краткий ответ на ваш вопрос, как я сюда попал.
– Сергей… простите… а как вы считаете, ваш приговор справедлив?
– Даша, ну я не знаю… ну вы совсем, наверное, охуели? Или что? Ну какой это справедливый приговор? Я на добровольной основе был со взрослой, двадцатилетней девушкой, она меня любила, и я… ну, заинтересовался ею. Какая в этом может быть справедливость? Вы-то сами как считаете?
– Сергей…
– Я уже сказал, что можно просто – Сергей.
– Сергей, не материтесь, пожалуйста.
– Хорошо, не буду, простите. Это у меня такая интеллигентская привычка, а отвыкать уже немного бессмысленно. Простите. Так вы-то сами как чувствуете?
– Я не знаю. Не хочу вас осуждать… Но…
– Но, типа, законы надо соблюдать.
– Да, я это хотела сказать, примерно.
– Узнаю дочь прокурора.
– Сергей, я сейчас говорю не как дочь прокурора. Я не хочу вас осуждать.
– Ну, спасибо. Я рад.
– Простите меня. Я, наверное, как-то не так говорю. Не умею.
– Да ничего, Даша, не переживайте. Не каждому даётся возможность поговорить с приговорённым к смерти. Так что ваша растерянность, ваше смущение понятны. Вы и на меня тоже не сердитесь. Знаете, не очень просто быть в моём нынешнем состоянии.
– Я понимаю. Сергей, я вас очень понимаю.
– Ну хорошо, я рад. Что ещё сказать.
– Сергей, у меня сейчас время уже заканчивается…
– У вас тут ограничения по времени?
– Да, мне уже сигнал приходит. Я пойду, хорошо? Я приду ещё.
– Когда вы придёте?
– Я точно не знаю, когда пригласят. Это ведь начальство тюрьмы… ну, Комбината решает, когда волонтёров звать.
– А много вас, таких вот волонтёров?
– Нет, не много. Сейчас я одна. Не хотят студенты, люди.
– Не хотят общаться с приговорёнными к смерти?
– Да. Не хотят. Простите.
Серёжа сидит в своём номере и постит пост в фейсбук. Он постит фотографию Саши и подписывает фотографию: «Друзья, вот пулемёт, который скоро (но неизвестно когда) меня расстреляет. Видите, такой белый. Я каждый день хожу под его прицелом. Я иду и не знаю, пройду ли я “успешно” по Красной зоне. Я каждый день могу быть расстрелянным. А знаете, что такое быть расстрелянным пулемётом? Это когда тебя разносит в куски, в мясо, в клочья. Вот такая моя судьба».
Пост получает очень много комментов:
Я по-настоящему рада, что тебя разнесёт в клочья.
Ееее! Ты крут! Очень круто тебя читать!
Я поддерживаю вас, Сергей.
Вы создали лучший канал за всё последнее время! Это такой фан!
Ты мерзота, очень жаль, что смерть твоя будет очень быстрой, ты достоин медленной мучительной смерти, тварь, чтобы тебе подохнуть раньше всего этого.
Смерть педофилам!
Сергей Петрович, вы очень хороший педагог!
И так далее.
Осторожный стук в дверь. Да, войдите! Входит охранник, Антон, Михаил или Никодим, неважно. Здравствуйте, вот… в общем, не хотелось бы прямо вот описывать это вот всё, завтрак там и так далее. Серёжа с аппетитом сжирает завтрак. Охранник предлагает (без возможности отказаться) выйти на прогулку, Серёжа выходит, видит Сашу, останавливается на минуту. Смотрит на Сашу. И говорит:
– Саша, привет!
И машет. И идёт по белой полосе, доходит до Красной зоны, сгорбливается, конечно, ну а как, в этой ситуации любой человек бы сгорбился, и потом идёт дальше, оборачивается, смотрит на белый неподвижный пулемёт и снова говорит:
– Саша, привет!
Идёт дальше, и снова оборачивается, и снова смотрит на пулемёт.
– Саша, привет! Саша, привет! Саша, привет! Саша, привет!
Охранник (Антон, Михаил или Никодим, неважно) говорит:
– Ну пойдём, пойдём. Не провоцируйте Сашу.
И они идут.
Довольно резкий стук в дверь. Да, войдите. Входит человек свирепого бурятского вида, высокий, толстый, здоровый.
– Здравствуйте. Я тут у нас за буддизм отвечаю. Тамир Хандаев.
– Здравствуйте. Вы лама?
– Да. Я тут редко бываю. У нас здесь должности постоянной нет. Так, наездами. Я предлагаю сразу подписать прошение о том, чтобы я к вам больше не приходил. Вы же не буддист? Не бурят, не тувинец, не калмык?
– Нет, не калмык. Но… я как раз думал, что с вами было бы интересно поговорить.
– Не знаю, что тут интересного. Если вы имеете в виду какую-то там философию, то лучше не надо.
– Ну как же. В буддизме такая утешительная концепция множественности инкарнаций. Я думал, вы мне что-то об этом расскажете.
– Да что в этом утешительного? Что хорошего в этой самой реинкарнации? Сначала дикие муки рождения. Ну, родился. Страшное детство. Привыкание к этому миру. Где вы переродитесь – неизвестно. Знаете, хреново переродиться в касте сборщиков пластикового мусора где-нибудь в Мумбаи, врагу не пожелаешь. Вот. Дикое детство с осознанием своей беспомощности. Страшные все эти мучения детские. Когда понимаешь, что родился в хреновой семье и вообще в хреновых условиях. Потом школа, взросление, мучают тебя там по-всякому. Ужас! Потом стал взрослым и понял, что у тебя в жизни нет никаких перспектив. Потом живёшь. Потом дико, мучительно болеешь, потом умираешь. Что в этом хорошего?
– Ну как же. Можно ведь хорошо переродиться. Ну вот вы же, например, лама.
– Да, я лама. Если я расскажу вам, как протекала моя жизнь до того, как я стал ламой, вы, наверное, поседеете. Да я, если честно, и не очень помню, потому что это было очень страшно. Если переродиться хорошо, то рождение и детство всё равно будет мучительным, юность тоже, ну потом нормально, конечно, станет, уже в зрелом возрасте, если хорошо переродиться. А там опять болезни, мучения и смерть. Толком и не насладишься. Нет, если, конечно, переродиться сыном британской королевы или президента Бурятии, то можно неплохую жизнь прожить, но это мало кому так везёт.
– Всё равно как-то утешительно думать, что вот, тебя расстреляют, но на этом жизнь твоя не закончится, а продолжится, будет какая-то новая жизнь. Я, правда, в это не особо верю, если честно.
– Ну вот видите, вы сами не верите. О чём говорить.
– А вы верите?
– Во что?
– Ну… в реинкарнацию.
– Вы знаете… кстати, как вас зовут? Как по батюшке?
– Сергей. Можно просто Сергей.
– Сергей. Хорошо. Очень приятно. Сергей, знаете, вот вы спрашиваете, верю ли я. Я верил, конечно, раньше. Но сейчас я даже не знаю, как вам сказать. Это просто то, что я должен говорить. Я как-то свыкся со всем этим, а верю я или не верю – я не знаю, вот честно. Знаете, когда ты буддист, ты как-то немного теряешь ощущение прочности реальности. Всё немного начинает плыть. Это довольно трудно объяснить.