– Сергей Петрович, да, я вас понимаю, уважаю ваше мнение и намерение, вернее, отсутствие намерения, о котором я вас должен был спросить. Сергей Петрович, давайте мы тогда подпишем документ о вашем отказе от моего духовного окормления.
– Давайте. Но вообще, это интересно. Что вы так быстро отказались от моего завлечения в ислам.
– У меня нет цели завлечения, как вы сказали, в ислам.
– Ну, могли бы хотя бы немного попроповедовать.
– Вы так говорите об этом. Для вас это просто шутка. А в истории, да и сейчас, в современности нашей этой, люди за исповедание ислама отдавали и отдают свои жизни. Но для вас это интеллектуальная игра, я понимаю.
– Да, я знаю. Это страшно очень, конечно.
– Что страшно? Что именно?
– Ну, что люди за это жизни кладут.
– За это? А за христианство когда люди жизни кладут? Христианских мучеников знаете сколько было и, кстати, есть?
– Это мне почему-то более понятно.
– Да, я понимаю. Воспитание, культура.
– Да, совершенно верно. Наверное, с этим ничего не сделаешь. Видите как.
– Да, вижу. И понимаю. Я по должности вроде как должен вам ислам проповедовать, раз вы ни к какой религии не принадлежите. Но это сложно, вы образованный человек.
– То есть в ислам легко завлечь человека необразованного?
– Я этого не говорил. Просто трудно проповедовать ислам образованному человеку христианской культуры.
– Надо же. Никогда не думал о себе как о человеке христианской культуры.
– Ну а какой ещё. Да.
– А если бы я был не человеком, как вы говорите, христианской культуры, таким, знаете, белым листом, как бы вы мне проповедовали ислам? Чем бы привлекали?
– Знаете… Сергей Петрович. Поскольку вы не белый лист, я вам не буду говорить, как я бы проповедовал ислам белому листу. Поймите меня правильно.
– Мне просто интересно, какие вы ему, этому белому листу, привели бы преимущества ислама.
– Определённость.
– Вот как? А можно поподробнее?
– Нет, нельзя поподробнее. Определённость, понятность, ясность – это есть только у нас, а у вас этого нет. При всём моём, как говорится, уважении.
– Ни фига себе.
– Простите, вы же сами об этом просили. Я сам вам не навязывался.
– У вас получилась мощная проповедь. Я, если честно, не ожидал.
– Если это мощная проповедь, вы должны захотеть принять ислам.
– Нет, я не хочу.
– Я понимаю, и я заранее знал, что вы ислам не примете, но можно сказать, из-за чего вы его не примете?
– Определённость.
– Ага. Да. Понимаю. Ну хорошо. А мы, как вы считаете, хорошо пообщались, философски так?
– Да, я был очень рад вас видеть.
– Давайте теперь подпишем заявление об отказе от моего духовного окормления.
Серёжка ставит подписи на нескольких листах.
– Сергей Петрович, спасибо вам огромное. Мне было очень приятно с вами поговорить. Вы… даже не знаю, как сказать, чтобы не обидеть вас. Вы умный и интересный собеседник.
– Дорогой Ринат, я о вас могу то же самое сказать. Я, простите меня, не ожидал, что мулла будет таким умным и образованным человеком, а вот вы им оказались. Спасибо вам.
– Сергей Петрович, если вы захотите пообщаться со мной (для меня это будет большая честь), можно будет вызвать меня. Я приду не в режиме регулярного графика, а когда время будет. Буду очень рад с вами повидаться. Так что мы не прощаемся, надеюсь.
– Спасибо, дорогой Ринат, – можно ведь вас так называть? Спасибо. Я тронут.
– Да, можно.
К Серёже, как обычно, приходит охранник, Антон, Михаил или Никодим, неважно. Прикатывает тележку с едой. Серёжа с аппетитом съедает еду (не всю, наверное) и выходит на прогулку. Как мы знаем, проход на прогулку происходит под многочисленными дулами пулемёта. Серёжа уже не боится. Серёжа смело заступает на Красную зону, оборачивается и орёт: «Саша, привет! Саша, привет! Саша, привет!» Антон, Михаил или Никодим (кто там сегодня охранник) снисходительно улыбается.
Серёжа гуляет по парку. Вместе с ним по парку перемещаются молчащие фигуры, в основном мужские. Серёжа отмечает, что это примерно те же фигуры, что и в начале его пребывания в Комбинате. А может быть, и какие-то другие.
Серёжа подходит к забору, отделяющему парк от Москвы, от вольной территории. Парк от вольной территории отделяет небольшой заборчик, который легко перелезть. За заборчиком – привлекательная вольная жизнь, ходят люди, едут машины и общественный транспорт, стоят магазины, вообще, там, за забором, располагается привлекательная вольная жизнь, вот и всё.
Серёжа долго оглядывается, озирается и, наконец, перелезает небольшой заборчик. То есть Серёжа решает бежать. После перелезания Серёжа некоторое время неподвижно стоит, ожидая, что его сразу вернут назад. Но ничего не происходит. Серёжа очень осторожно, аккуратно начинает двигаться вдоль стены парка, потом всё смелее, и вот он уже идёт по городу.
У Серёжи нет какого-то чёткого плана, он постепенно (вернее, очень быстро) ориентируется в городе и двигается в сторону площади трёх вокзалов. Не то чтобы он хочет куда-то уехать или убежать, нет, это просто какой-то непонятный московский инстинкт.
Серёжа идёт по Каланчёвской улице, от Красных Ворот к вокзалам, и его неспешно нагоняет охранник Антон. Он деликатно, но крепко берёт Серёжу за предплечье.
– Сергей Петрович, здравствуйте. Что, гуляете?
– Что? Вы? Здравствуйте? Вы откуда?
– Ну откуда, откуда. Всё оттуда же. Сергей Петрович, погулять надо? Давайте погуляем.
– Да нет. Я…
– Да ладно, Сергей Петрович, вы не переживайте. Давайте прогуляемся немного, и домой.
– Домой?
– Ну а куда же ещё.
Сергей и Антон долгое время гуляют по центру Москвы и под вечер возвращаются к ограде комбинатского парка.
– Сергей Петрович, давайте помогу вам. Давайте тем же путём. Как туда, так и обратно.
– Спасибо, Антон.
Серёжа и Антон перелезают через забор, идут по пустому парку ко входу в корпус Комбината. Сергей спрашивает:
– А что мне за это будет? Это же побег?
– Ну вам же в самом начале ещё сказали: ничего не будет. Побег у нас никак не наказывается. По новому законодательству, стремление к свободе – естественное стремление человека, и побег из тюрьмы никак не наказывается. Так что живите себе дальше спокойно.
Серёжа в ужасе просыпается среди ночи от страшного грохота. Вернее, это не просто грохот, а оглушительная стрельба. Серёжа сразу понимает, что это стрельба не из пистолета или автомата, а из пулемёта. Она, эта стрельба, такая… страшная, тяжёлая. Серёжа в оцепенении, лёжа на кровати, слушает стрельбу. Стрельба прекращается. Серёжа встаёт, достаёт из холодильника бутылку крепкого алкоголя (какая разница, какого именно), сначала делает пару больших глотков из горла, а потом садится за компьютер, ставит бутылку рядом, достаёт из кухонного шкафчика ёмкость для питья данного вида крепкого алкоголя, берёт из вазочки яблоко, наливает, пьёт, закусывает, наливает, пьёт, закусывает, какую-то ещё закуску достаёт из холодильника (что-то мясное), наливает, пьёт, так продолжается некоторое время, потом Серёжа засыпает, сидя на стуле.
Серёжу будит охранник. Это опять Антон. Как только надо серьёзно поговорить, дежурит Антон (замечает Серёжа, хотя неизвестно, соответствует ли это действительности).
– Сергей Петрович, доброе утро. Что-то вы сегодня не в форме.
– Антон… Антон! Здравствуйте, Антон! Я… простите, я вот так уснул. Простите. Антон, ночью была стрельба! Прямо вот стреляли! Этот ваш Саша, кажется, стрелял. Я проснулся среди ночи и понял, что это Саша. Это что было? Кого-то расстреливали?
– А, это. Ну что вы, Сергей Петрович. Глупости какие. Это была просто профилактическая стрельба холостыми. Мы изредка проводим. Чтобы Саша сильно не застаивался. Всё-таки механизм непростой. Не газовый пистолет какой-нибудь.
– А в каком смысле – застаивается? В смысле, он давно никого не расстреливал?
– Сергей Петрович… как бы это сказать… я не уполномочен про это говорить. Но, наверное, да, давно не расстреливал. Я точно не знаю, мне не докладывают.
– Я, кстати, ни разу не слышал, чтобы он стрелял.
– Ну, вы это и не можете обычно услышать. Всех выводят на прогулку в разное время.
– Но ведь должно всё равно быть слышно, нет? Ну, когда мы гуляем или когда ещё спим. Вот я ведь сейчас услышал.
– Сергей Петрович, я, честно, не знаю. Это ведь дело такое. Может, просто пока, за время вашего пребывания… вы у нас сколько? Полгода? Ну вот, может, за эти полгода просто пока никому не выпало быть расстрелянным. Там ведь, это, эти самые, случайные числа. Рандом. А профилактические стрельбы холостыми никто не отменял.
– А… Антон, можно спросить? А при вас когда-нибудь расстреливали? Вы ведь вот нас, меня выводите.
– А вот этого, Сергей Петрович, я вам сказать не могу. Это государственная тайна. У нас тут порядки, конечно, либеральные, но не до такой степени, чтобы на вот такие вопросы отвечать. Вы уж простите.
– Да, да, понимаю. Вы извините меня за эти вопросы. Просто сегодня был реальный ужас. Стресс.
– Да, я понимаю. Вы завтракать-то будете?
– Нет, Антон, я уже в некотором смысле позавтракал.
– Да я вижу. Ну тогда пойдём.
Серёжа и Антон идут по коридору, выходят к участку с Красной зоной, Серёжа совершенно спокойно выходит в Красную зону, оборачивается к Саше.
– Саша, привет! Ты говнюк, Саша! Ты меня сегодня прямо напугал! Нельзя так с постоянными клиентами! Саша, фак тебе!
Серёжа демонстрирует Саше средний палец, глумливо (не свойственно для себя) кривляется, как подросток. Антон молча смотрит. Серёжа приходит в себя, успокаивается.
– Антон, извините. Я сегодня просто перенервничал. Извините. Ну надо было высказать ему.
– Ничего, Сергей Петрович. Я понимаю. Пойдёмте.