Педагог однажды сказала, что она кого-то остановила… девочка шалила, и она говорит девочке: «Хватит так делать!» А Саша в этот момент начал хохотать и очень громко сказал фразу из сказки: «Тот, кто громче всех пытается кого-то остановить, тот сам и виноват». Ну, что-то вроде того. И все дети тоже начали хохотать. Конечно, ей было это очень неприятно, и она попросила поговорить с Сашей. Ну а как можно было поговорить с Сашей, абсолютно непонятно. Для него тогда это был такой очень естественный поток, который нельзя заткнуть. Он говорил всем все подряд. При этом он мог кого-то вообще не замечать и не разговаривать, а с кем-то, наоборот, говорил очень много.
Он пугал их тем, что он говорил. Он пугал их тем, как себя вел. Саша мог сидеть-сидеть, а потом встать и начать крутиться. И говорил, что сейчас не может остановиться, что ему так нужно. Я помню, что мы были у одного дефектолога и она предложила нам завязывать ему руки на время занятия, чтобы он не махал ими. «Вы видите, он очень эмоциональный, он не знает, как проявлять свои эмоции. Он не видит людей и считает, что эмоции можно проявлять только так. Надо ограничивать». Например, научить его хлопать в ладоши, когда ему что-то нравится. И чтобы он мог только хлопать, надо перевязывать руки, оставляя только ладошки. И показывать: «Саша, если ты радуешься, радуйся вот так».
И к своему стыду, я даже попыталась так делать. Я завязывала Саше руки на некоторых занятиях. А еще он постоянно тер глаз, и я ему делала специальные повязки. Даже один раз руку намазала соленым маслом, чтобы ему было неприятно. Почему я делала все это? Я не понимала, как нужно.
Я немного оправдываюсь, но хорошо понимаю, что меня поставили в такую ситуацию, где виновата я. Ведь это я неправильно воспитываю ребенка! И все происходит потому, что именно я не позволяю ребенку понять, что является нормой.
Саша:
Когда взрослые ограничивают ребенка в его естественных проявлениях, дети начинают ненавидеть эту реальность. Им перестает нравиться жизнь, и они начинают злиться на всех вокруг. А если им что-то запрещают, они злятся на самих себя и становятся постоянно недовольными.
Из-за этого они уходят в виртуальную реальность – начинают все время сидеть в социальных сетях и на Ютьюб. Все их друзья становятся только по переписке, и они решают все дела онлайн. На путешествия и настоящие встречи у них уже не остается времени.
Вскоре произошли два события, которые укрепили мои баррикады, и я поняла, что точно больше не буду играть в эти социальные нормы и правила. Сначала мы пытались найти хоть какой-нибудь детский сад. У нас не так много слепых детей. Мы попытались ходить в обычный детский сад, где сопровождающий должен был находиться с ребенком весь день. Сопровождающего ни государство, ни сам детский сад не давали. И первое время сопровождающим была я. И пока я ходила, все было хорошо, но я не могла находиться целый день в детском садике, получалось, что у меня как будто появилась вторая работа.
Мы нашли один детский сад для слепых детей недалеко от Строгино. Обычный государственный садик с платной группой для слепых. Там были дети разного возраста, и большая часть из них не двигалась. То есть это – дети, которые не умели ходить или только ползали, и были те, которые просто сидели, потому что боялись куда-то пойти. А Саша был такой живчик, постоянно бегал. Показываешь ему, где какая-нибудь стенка, и он сразу бежит куда-то. Буквально час нахождения в том пространстве, в котором были мы, Саше много раз сказали: «Саша, осторожно! Саша, прекрати, это опасно. Саша, ты еще там не ходил». Я видела этих детей, которые там лежали и сидели, и понимала, что они уже никуда никогда не пойдут. Это очень удобно. К ним подходит психолог, показывает им какие-то игрушки, и все. Может быть, это безопасно, но в детях нет энергии жизни.
Это дети, которые жутко боятся всего мира. Они просто сидят и ждут, пока взрослые им принесут что-то безопасное и полезное. Их хвалят, когда они ведут себя тихо и хорошо. И я поняла, что через неделю, когда меня там не будет, мой Саша станет точно таким же овощем. Вот что по-настоящему опасно. Меня уже трясло, и мне самой хотелось сбежать из этого детского сада. Мы ушли оттуда.
Саша:
Мне трудно размышлять о том, чему стоит учить детей. Это непросто, ведь всех нужно учить по-разному. В идеальном мире у каждого ребенка должен быть свой учитель. Как это сделать, я пока не придумал. Но я точно знаю, что детей нельзя заставлять что-то делать, потому что потом они будут это ненавидеть.
Например, если ребенка заставляют читать книги, он потом всегда будет заставлять себя читать, даже если книга интересная. Пройдет много времени, пока он вырастет и снимет «программу», что читать – это не обязанность, а удовольствие.
Понять, что интересно ребенку, на самом деле легко – просто дайте ему попробовать разные вещи. А потом нужно только поддерживать и развивать то, что ему понравилось.
В какой-то момент я поняла, что защищаю Сашу от всего мира. Мира, который пытается его сделать обычным ребенком. Но «сделать обычным ребенком» – это не помочь ему социализироваться, а превратить в удобного ребенка, который для них «норма».
Мы нашли садик при школе-интернате. Это очень хорошая школа, номер один в городе Москве, у нее очень много положительных отзывов. Это место, в котором мы держались до последнего, пытаясь соответствовать хоть каким-то социальным нормам и требованиям. Но была там одна история, которая меня поразила, после нее я твердо встала обратно на свои баррикады.
Был день открытых дверей. И на празднике выступали выпускники школы, которые заканчивали 12 класс, – они устраивали концерт. Этих детей выводили на сцену педагоги, а взрослые дети стояли на сцене и ждали, пока им включат музыку, чтобы прочитать стих или спеть песню. Это могло длиться 2–3 минуты и даже чуть больше. Они стояли неподвижно, не шевелились, у них были опущенные по швам руки, они напоминали роботов. Они стояли, потом звучала музыка, они очень красиво пели, рассказывали стихи, а после – опять стояли и ждали, когда их кто-то уведет со сцены. Конечно, я все прекрасно понимаю. Может быть, это была постановка, или, возможно, они боялись упасть со сцены. Но я стала наблюдать за этими детьми, за подростками, которых выпускала школа. Дети знали очень много всего того, что должны знать люди, которые выходят из школы, но казались совершенно безжизненными.
Возможно, это моя иллюзия или это мои страхи. Но когда я слышала, что мой ребенок как-то не так себя ведет, мне хотелось послать всех, весь этот безумный мир и спросить: «А кто сказал, как вести себя правильно? Почему вы решили, что пришить вот так вот руки по швам и стоять не двигаясь – правильно?» Мы, когда стоим и что-то ожидаем, мы все-таки пошевелимся как-то, примем позу, в носу поковыряем. Мы, глядя глазами, постоянно сканируем мир. Но если у тебя нет глаз, как ты можешь его сканировать? Как ты должен себя вести? С чего кто-то решил, что слепой человек должен вести себя так же, как зрячий?
«Но с ним же никто не будет общаться! Он же будет не такой, как все!» Эти слова еще долго будут звучать в моей голове. Да, я действительно не знаю, как правильно воспитывать ребенка… любого. Но я точно хочу, чтобы мой ребенок был естественным, чтобы он был счастливым. Я сделаю все, чтобы он смог построить свою жизнь так, как он хочет. И вписаться в этот мир аккуратно, мягко, так, чтобы не ломаться и не стать ребенком с квадратной головой. Норма это или не норма? А кто придумывает эту норму?
Саша:
Норма – это очень условное понятие. На самом деле нормы нет, ведь каждый человек уникален. Но люди пока не готовы жить, принимая нашу разность. Они всегда хотят, чтобы все были такими же, как они. Тогда не страшно – ты точно знаешь, чего ожидать.
Я сочинял про это в своих сказках. В одной из них Бог, которого я называю Дед Мороз, придумал разность, чтобы людям было интереснее жить. Но антибог – в моем сказе это Снегурочка – сделал так, чтобы люди испугались этой разности и начали всех делать одинаковыми. С тех пор люди стали очень похожими друг на друга и боялись выделяться, ведь за это их могли выгнать из мира людей или даже убить.
Я все чаще стала вспоминать, что Сашу называли учителем. И правда, за это время он стал моим учителем. Прежде всего он мне показал, что все не такое, каким кажется. Весь тот мир, который я строила 30 лет своей жизни, оказался какой-то коробочкой, где заранее известно, как должно быть и как правильно. А он своим приходом все просто снес. Каждый момент жизни я сталкиваюсь с каким-то новым набором данных и пытаюсь сделать что могу. Вот есть у меня сейчас такие продукты, значит, я из них и буду что-то готовить. Вот есть у меня сейчас столько денег, значит, исходя из этого, я и буду делать, что я могу. Есть у моего ребенка такие особенности, значит, здесь и сейчас я буду работать и жить с этим ребенком. Довольствоваться тем, что есть, пытаясь сделать лучшее из того, что можно сделать. Но не страдать, не переживать и не пытаться впихнуть все в какие-то рамки.
Один из самых важных уроков, которым научил меня Сашка, – это видеть жизнь в моменте, замедляться. Надо сказать, что я такой человек, которому надо быть обязательно везде четко вовремя. Если кому-то что-то обещала, надо довести до конца, доделать. И вот бежим мы с Сашкой на какие-то очередные занятия, спускаемся по лестнице в подъезде, и он очень сильно спотыкается. И говорит: «Мама, ну куда ты так торопишься?» Я говорю: «Ну, как? Мы опаздываем!» И он говорит: «Мама, я так тебя люблю, я так хочу, чтобы мы просто сейчас с тобой пообнимались. Мне ничего больше на свете не нужно». И тут у меня слезы навернулись. Я поняла: «Зачем я сейчас куда-то бегу? Ведь действительно, самое ценное – это сейчас он. То, как он себя чувствует. Я его тащу практически силой через все ступени. Он падает, он нервничает. Чтобы что? Чтобы мы вовремя пришли в сад?»
Я помню, что мы не поехали на автобусе, а пошли с ним по парку. И с каждым шагом я чувствовала, что успокаиваюсь. Перестаю нервничать, что мы куда-то не успеем. Всегда это была трагедия. «А что подумают? А вдруг нас не пустят?» А потом мне стало по фиг. Я подумала: «Ну окей. Скажут, что мы опоздали, что нам нельзя. Значит, развернемся и уйдем». Хорошо погуляли. Такая классная погода была. Мы еще белочек встретили. И мне показалось, что моя жизнь, она теперь очень другая, спокойная.