а подвесном полу, состояли из толстых войлочных одеял и туго свернутых молитвенных ковриков. «Завтра необходимо включить компьютеры», на исходе дня Танвил давал последние инструкции. «Михаил и Глаша, вы должны оценить общее состояние ракеты и определить необходимый ремонт. Всем спокойной ночи.» «Спокойной ночи,» вежливо ответили Беловы, прежде чем запереть дверь. Их «спальня» представляла собой офицерскую жилую зону с тремя двухъярусными кроватями. Портреты советских вождей и пропагандистские плакаты коммунистической эпохи так и остались приклеенными к круглым стенам. Тонкие матрасы, подушки и одеяла, а также спальные мешки, привезенные из Ужура, обеспечили маленькой семье Михаила временный комфорт. Уставшая от рабочего дня, Катя крепко спала, пока ее отчаявшиеся родители обсуждали свою авантюру. «Он прав,» прошептала Глаша на ухо мужу. «Мы проверим ракету. Очень хорошо». «Мы должны найти возможность осмотреть корпус боеголовки», едва слышно ответил Михаил. «Нам повезло, что все радиоактивное содержимое много лет назад украли северокорейцы. Теперь нам остается только переделать интерьер под свои нужды». «Может быть, я слишком оптимистична, но я начинаю верю в нашу удачу. Твоя сумка с миллионом «баксов» нам очень пригодится в Америке. Хорошо, что ты вовремя успел найти ее, пока я возилась с медведем.» Ее задорный смех заставил его улыбнуться. «Как долго мы пробудем в космосе?» «Не долго. Всего тридцать пять минут. Мы будем невесомы,» хихикнул Михаил. «Не думаю, что это весело», рассердилась Глаша. «Ты бы лучше нашел решение обеспечения нас теплоизоляцией и снабжения кислородом». «Я это спроектирую», заверил ее Михаил. «Но есть еще одна большая неопределенность. Боеголовка теперь представляет собой пустую оболочку. Груз из нее вынут. Но для того, чтобы ракета могла нормально лететь, боеголовка должна весить тысячу килограммов — именно на такую массу она была спроектирована. Если этого не произойдет, мы пролетим дальше чем положено. Вместо Северной Америки мы плюхнемся в Атлантический океан.»
«Ах, вот как?» Глаша вздохнула. «Тогда нам придется разработать траекторию для более легкой полезной нагрузки». Михаил коснулся своего лба. «Кислородный баллон и изоляция будут весить еще семьдесят-девяносто килограммов. Остальное возьмет на себя свинец. Кроме того, свинцовые листы ослабят космическое излучение». «Ты забыл о парашюте,» поправила его Глаша. «У него тоже есть масса». «Я понятия не имею, сколько он весит. И сначала нам нужно его найти.» «Раньше они хранились на складе на другой стороне базы. Мы должны туда добраться, но когда? Он хочет, чтобы мы всегда находились под землей». «Это может стать проблемой. Танвил — диктатор». «С ним надо ладить, Миша,» грустно сказала Глаша. «У нас нет другого выбора». «Я, конечно, буду стараться,» неохотно согласился Михаил.
Три недели титанических усилий принесли плоды. Проект приближался к завершению. За это время были отремонтированы компьютеры, обойдены и нейтрализованы предохранители, предотвращающие несанкционированный запуск, и решены проблемы с топливом. Hа следующий понедельник было назначено первое испытание всех систем. Михаил определил, что твердое топливо ракеты не потеряло своих качеств и жидкое горючее будет закачиваться в баки двигателей второй и третьей ступеней в установленный час. Постепенно сформировалось разделение труда. Михаил и Глаша работали в шахте, обслуживая направляющие лопатки сопла, моторы и модернизированную навигационную систему. Катя обрела свое привычное место на полу «стакана», где играла с куклой возле вытяжных каналов. Ее красочные пластиковые игрушки были разбросаны по потрескавшейся бетонной поверхности, которую недавно осушили. Между тем в центре управления полетом Наваф и Маджед, окруженные схемами и чертежами, паяли электронные компоненты, устанавливали мониторы и новые электронные платы. С момента прибытия боевики изменились. Теперь, больше не было необходимости скрывать свое истинное лицо, они превратились в тех, кем были раньше. Они носили белую национальную одежду и молились пять раз в день. Их диетические ограничения — никакой свинины, никакого алкоголя и никакого мяса плотоядных животных — строго соблюдались. Религиозные песни разносились из радиомагнитолы, которую они привезли с собой. Эти звуки, проникающие во все три уровня подземного здания, раздражали Беловых, особенно по ночам. И все же они привыкли к заунывным мелодиям и научились затыкать уши, чтобы блокировать неприятные ощущения. Раз в неделю Танвил отправлялся в Ужур и привозил продовольствие и местные новости; однако случившееся в захолустье было настолько мизерным и ничтожным, что не заслуживало никакого упоминания. Продукты сваливали в кладовку. Кухонный холодильник не работал и никто не удосужился его починить, потому Танвил через день ездил на ближайшую ферму за молоком и другими молочными продуктами. Несколько часов два раза в неделю Кате разрешалось подниматься на поверхность, чтобы погреться на солнце и подышать свежим воздухом. Девочку сопровождал кто- нибудь из ее родителей. Во время одной из таких вылазок Глаша нашла склад, где хранилось оборудование для парашютного десантирования, а Михаил тайно пронес один за другим три парашюта в отсек, который он установил в полу боеголовки.
Днем боевики и Беловы не общались, но встречались каждый вечер в столовой, которая вскоре стала выглядеть вполне благоустроенной, украшенной несколькими фотографиями иракских городов и мусульманских достопримечательностей, а также, купленными в мебельном магазине, красным ковром и желтым полосатым диваном с верблюжьими кисточками. Они были вежливы и приветствовали Беловых улыбками и поклонами. Рана на голове Навафа медленно заживала; Глаша обработала ее лекарствами из своего личного запаса и наложила свежую повязку. С самого начала медицинской помощи Наваф так влюбленно смотрел на Глашу, что Михаил забеспокоился. Однажды ближе к вечеру Глаша была одна на кухне и готовила салат с вареной говядиной, картофелем и маринованными огурцами. Наваф проскользнул в дверь, огляделся, убедился, что они наедине, и протянул поварихе букет полевых цветов. Букет был хорошо подобран, красиво оформлен и красочен. Наваф болезненно улыбался, а Глаша, избегая его настойчивого взгляда и не поднимая головы, продолжала резать отварную говядину. Маслянистые глаза Навафа напомнили Глаше их первую встречу в Ужуре, которая закончилась плачевно для соискателя. Проходили минуты. Поклонник, заметив враждебное отношение Глаши, не был обескуражен. Положив цветы на стол, он, тяжело дыша, пробормотал на ломаном русском, «Глаша, послушайте, вы такая горячая дама. Я бы хотел взять вас с собой в Сирию». Его лицо искажала нервная ухмылка и он переминался с одной ноги на другую. «Значит, ты говоришь на нашем языке», воскликнула Глаша. «Почему ты притворялся немым и глухим?» Она наполнила стакан водой и подошла к кавалеру поближе. Пар от кастрюли с варящейся свеклой клубился к потолку, заслоняя свет. «Крокодил! Аллигатор! Пугало! Ничтожество!» во всю мощь своих легких трубила Глаша. «Для тебя я не Глаша! Для тебя я Глафира Пантелеевна!» Обиженная повариха прокричала в уши Навафа свое полное имя, имя уважаемой женщины. «Пошел вон, проклятый; пошел вон, убийца!» Закончив вопить, она, ловко плеснула террористу водой в лицо. Попадание было удачным. Наваф стоял мокрый, как оплеванный, и капли воды, застывшие на его круглой безволосой мордахе, действительно, напоминали слюну. Ладонью он протер глаза, повернулся и, сгорбившись, молча удалился. После этого инциндента он избегал Глаши; но влечение к женщинам на кухне, готовящим еду, никогда не оставляло его.
Наваф любил соевые бобы. Их твердые желтые семена напоминали ему отчий дом в Абу-Камале на берегу Евфрата, где он родился и вырос. Фанерный ящик со свежими овощами всегда стоял на плиточном полу в кухне рядом с мешком пшеничной муки и старой изношенной метлой. Раз в день его мать варила бобы, на ночь замоченные в воде, и подавала при каждом приеме пищи. Бобы могли быть горячими или холодными, солеными или засахаренными, это не имело значения; они всегда казались ему очень вкусными. Ощущение сытости после приема пищи было изумительным и расслабляющим, но через короткое время то, что он съел, напоминало ему о том, что это было, вызывая в его кишках избыточное скопление газов. Желудок у паренька урчал, раздувался и беспокоил настойчивыми позывами. Скрестив ноги Наваф сидел и молчаливо страдал, прислушиваясь к какофонии звуков внутри себя. Были ли это голоса его предков, говорящие с ним, и экстренно оповещающие о надвигающихся бедах или что-то другое? Кто знает? Тем не менее было бы очень полезно предвидеть будущее и заранее принимать меры. Наваф уважал и любил эти булькающие перегуды в своем животе. Ни одно из этих бурчащих предзнаменований не следовало сбрасывать со счетов; действовать необходимо безотлагательно и быстро. Конечно, предсказания сильно помогали ему и благодаря верещаниям в животе Наваф успешно строил свою карьеру. Он становился большим человеком. Между тем детство его давно прошло, а любимая родина находилась далеко на юге, но за время своих странствий по свету находчивый юноша нашел заменитель свежим бобам: он использовал консервированную фасоль. Консервированная фасоль была доступна по всему миру, даже в этой варварской России. Ее семена были вкусными и мягкими. Их вкус был сносным — почти нормальным. Жестяные банки с лакомством он прятал под корнями искривленной сосны, растущей возле ограды ракетной базы. Это был его секрет, потому что Танвил никогда и никому не позволял наедаться досыта. Каждая единица запасов провизии, предназначенной для их отряда, была зарегистрирована и посчитана; безжалостный Танвил правил группой железной рукой. Он никогда бы не позволил Навафу открыто наслаждаться его питательными веществами. Сегодня позыв чревоугодия накатился снова; знакомый и дружелюбный внутренний голос сказал ему, что пришло время бобов. Наваф пробудился и открыл глаза. Это случилось после полуночи. Табло «Выход» светилось под потолком и отбрасывало на стены смутные тени. Рядом с ним, положив головы на молитвенные коврики, храпели его соратники-бойцы. Наваф, озираясь, привстал, взял свою одежду и, осторожно переступая через ноги и руки спящих, вышел в слабо освещенный туннель. Дверь в конце была приоткрыта, пропуская электрические кабели от генератора в подземелье. Непрекращающийся гул движка отражался от сводчатых стен. Наваф толкнул тяжелую дверь и выскользнул наружу. Туманная безлунная ночь поглотила его. Верхушки деревьев раскачивались и скрипели под черным небом. В кромешной тьме раздавалoсь пугающее уханье совы. Жужжащие тучи комаров, нашли его в темноте и атаковали, волна за волной кусая его плоть. Ему было холодно, страшно и дико, как будто его, мокрого и несчастного, бросили в ледяной ящик, набитом пиявками. «И в Сибири это называется лето!» хныкал и жаловался он. «В таком климате без водки любой бы заболел пневмонией через час. Я ненавижу это место больше, чем Америку». Проклиная судьбу и горько жалуясь, вo всю прыть ковылял он по кочковатому грунту, спотыкаясь о пни, муравейники и кучи валежника. Задрав глаза в небо, он словно искал там дорогу к своему сокровищу. В разрывах туч показались звезды, бледные и прот