— Мой брат Олд Шеттерхэнд находился в большой опасности, — сказал он, когда я окончил рассказ. — Воины мимбренхо знают, что пума даже ночью не нападает на всадников; их бы ты не смог обмануть. Но от собак-юма ты ускользнул, потому что их черепа набиты гнилой травой. Значит, ты, так же как и Виннету, полагаешь, что нам не придется сражаться?
— Да, я думаю, что они сдадутся без боя.
— Юма — трусливые жабы, но число их немалое, и я убежден, что они станут защищаться.
— Защищается тот, на кого нападают, а мы вовсе не станем на них нападать.
— И тем не менее они сдадутся?
— Да, я уверен.
— Тогда они достойны быть осмеянными. Я стар и многое пережил, чего не знают другие, но никогда я еще не видал, чтобы кто-нибудь сдавался по собственной воле.
— Ты услышишь обо всем попозже, когда мы поговорим с Виннету. Теперь же давай поспешим к нему!
Мы быстро пронеслись через лес и добрались до того места, где я расстался с Виннету. Он поджидал нас, весь залитый лунным светом, выпрямившись, чтобы мы издали могли узнать его. Мы спешились. Лошадей привязали к деревьям на опушке, а пленных оставили под надежным присмотром. Краснокожие расположились в тени, и вскоре воцарилась такая тишина, что, пожалуй, только опытнейшему разведчику юма удалось бы нас раскрыть.
Виннету, Сильный Бизон и я уселись вместе, чтобы обсудить наши действия. Никто другой не осмеливался приблизиться настолько, чтобы расслышать наш негромкий разговор. Индейский воин далеко не так дисциплинирован, как европейский солдат, но к вождю он проявляет глубочайшее уважение, нисколько не меньшее, чем почтение, испытываемое подчиненными к генералу.
Сильный Бизон был много старше и Виннету, и меня, но одновременно гораздо нетерпеливее. Едва мы заняли свои места, как он уже начал:
— Собаки-юма перебежали нам дорогу; скорее давайте их разобьем и не позволим им вернуться в их пещеры.
Виннету ответил ему не сразу, я тоже молчал. Старик жаждал крови, но для меня смерть стольких людей была бы ужасной. Я решился содействовать полюбовному соглашению между мимбренхо и юма, но не мог объявить об этом вождю дружественного мне племени, иначе он бы, пожалуй, не согласился и решил бы действовать по своему усмотрению. Насколько я знал Виннету, можно было быть уверенным, что он разделит мои взгляды, по меньшей мере в том, что кровопролития следует по возможности избегать. Так как мы медлили с ответом, Сильный Бизон продолжал:
— Слышали ли братья мои слова? Почему они не говорят? Олд Шеттерхэнд не хочет сражаться. Что же тогда должно произойти? Может ли Виннету поведать мне об этом?
— Я могу раскрыть тебе наши планы, — ответил апач.
— Мое ухо открыто для твоих слов. Я жажду их услышать.
— Юма сдадутся, не вступая в бой с нами.
— В это я не могу поверить. Если они так сделают, то будут величайшими трусами, чего я никак не могу предположить, несмотря на все мое презрение к ним.
— А разве не бывает так, что храбрый человек бывает вынужден сдаться без боя? Хороший воин не только смел, но и осторожен, осмотрителен, умен. Кто может сказать про Виннету, что он когда-либо был малодушен или даже труслив? И тем не менее случалось, что он сдавался своим противникам без боя. Если бы он сражался, то был бы убит, не причинив своим врагам никакого вреда. Однако он сдался в плен, потом сбежал и смог отомстить своим врагам. Так что же было лучше — слепая храбрость или расчетливая осторожность?
— Последнее, — вынужден был согласиться мимбренхо.
— А разве не так же поступал Олд Шеттерхэнд? Когда юма его поймали, он мог бы долго защищаться от них, но его наверняка сразила бы какая-либо стрела. Но он действовал не так, а позволил схватить и связать себя. Посмотри на него! Разве он не свободен? Разве теперь он не пленил вражеского вождя? Разве он трусливо вел себя? Нет, всего лишь умно! Так поведут себя и юма, когда увидят, что сопротивление бесполезно.
— Но сможет ли Виннету внушить им все это?
— Да, если ему помогут воины-мимбренхо.
— Тогда он должен поделиться с нами своими мыслями.
— Мы окружаем юма. Пока Олд Шеттерхэнда не было, я хорошо изучил место, где расположен лагерь. Юма очень устали; они спят на окраине леса, прямо на траве; они положились на своих разведчиков и даже не выставили часовых. Только возле пасущихся лошадей остались двое сторожей, которые следят за тем, чтобы животные далеко не уходили. Разве трудно окружить спящих?
— Со стороны леса это легко: в лесу темно, там можно подкрасться, оставаясь незамеченными. Но на опушке леса светло, потому что светит луна. Нас увидят люди, сторожащие лошадей, и поднимут шум.
— Да, луна-то светит, но Сильный Бизон не замечает главного. Юма не откроют нашего приближения. Мы оставим лошадей и подкрадемся так близко, как только возможно. Если мы поползем, то нас никто не увидит.
— Уфф! Если Виннету в этом уверен, то я не могу не согласиться с ним. Но что же должно произойти, когда мы их окружим?
— Мы потребуем от них, чтобы они сложили оружие.
— И мой брат верит, что они это сделают?
Сильный Бизон задал этот вопрос с иронической улыбкой, но Виннету ответил, как всегда, спокойно:
— Не только верю, но твердо убежден, что они так сделают.
— Тогда я скажу вождю апачей, что произойдет. Юма, правда, увидят, что они окружены, но они будут прорываться из окружения, что им удастся легко.
— Тогда пусть Сильный Бизон скажет, почему это им будет сопутствовать легкий успех! Смогут ли они укрыться в лесу?
— Нет, потому что там, под защитой деревьев, спрячутся наши воины, и каждый из них сможет убить с десяток врагов, прежде чем одиннадцатый дойдет до него. Значит, они побегут в другую сторону.
— Но ведь там тоже будут наши воины!
— Ну и что! Конечно, они перебьют нескольких юма, но другие смогут уйти. Даже лучший бегун не сможет перегнать конника.
— Уфф! Так Сильный Бизон полагает, что юма будут на лошадях?
— Да. Как только они увидят, что окружены, то бросятся к лошадям и прорвутся на них на равнину.
— Но у них же не будет лошадей, — отрезал Виннету со свойственной ему уверенностью.
Тогда Сильному Бизону стало кое-что ясно. Он выдохнул с легким присвистом и спросил:
— Виннету хочет угнать у них лошадей? Это будет трудно, очень трудно.
— Да это же сможет даже ребенок. Если у юма не будет лошадей, то они не смогут прорваться. Правда, они попытаются, но за каждую попытку заплатят кровью.
— А если они не будут прорываться, но и не сдадутся. Что тогда намерен делать Виннету?
— Призвать их сложить оружие. Большой Рот прикажет своим людям сдаться.
— Только если ты вынудишь его отдать приказ, угрожая ему смертью.
— Можно попытаться.
— Это не удастся, хотя он и трус. Он знает, что на месте мы его не убьем, а заберем с собой, чтобы заставить умирать у столба пыток. Он подумает, что сможет по пути сбежать.
— Может быть, мой краснокожий брат прочел его мысли? А если он так не думает? Большой Рот позволит нам перестрелять всех его воинов, чтобы самому в одиночку быть увезенным нами? А может быть, ему больше понравится быть окруженным в плену своими людьми? Если они будут вместе, то организовать побег, возможно, будет легче, чем в одиночку.
— Но тогда и следить за ними будут строже. Если бы бегство казалось ему возможным, то он бы для видимости согласился выполнить наши требования.
— Значит, надо так устроить, чтобы у него возникла уверенность, и я знаю человека, который очень легко его в этом убедит — это Олд Шеттерхэнд.
— Олд Шеттерхэнд, мой белый брат! Как это ему удастся убедить Большого Рта, что он убежит, если вместе со всеми своими воинами сдастся, и что он погибнет, если откажется это сделать?
— Спроси его сам! Пока я тут с тобой говорил, он все обдумал. Он знает, что Большой Рот хочет его обмануть, а поэтому придется обмануть самого вождя.
Было просто достойно удивления, как точно мог угадать мои мысли Виннету. Я не сделал ему ни малейшего намека, да и не мог он знать, о чем я по пути разговаривал с Большим Ртом, и все-таки Виннету уверенно говорил о моих мыслях, словно они были его собственными.
— Виннету прав? — спросил меня мимбренхо.
— Да, — ответил я. — Большой Рот призовет своих людей сдастся.
— И ты в состоянии его уговорить?
— Да, встречной хитростью, потому что он намерен перехитрить меня. Поэтому я пообещаю вождю тайно освободить его вместе с его людьми.
— Он тебе не поверит.
— Он должен будет поверить, потому что знает, что Олд Шеттерхэнд никогда не нарушает своих обещаний.
— Но в этом случае тебе придется нарушить их и ты, таким образом, прослывешь лжецом! Или же ты захочешь сдержать свое обещание и позволишь ему убежать вместе со своими людьми против нашей воли?
— Видимо, так.
— И я в этой затее должен участвовать! Ты хочешь стать из моего брата и друга врагом?
— Нет, потому что я не позволю юма и их вождю убежать.
— Но ты же только что утверждал обратное! Я не знал, что в твоем рту находятся два языка. Какому из них я должен верить?
— У меня только один язык, и ты должен верить ему.
— Но он говорит то одно, то другое!
— Он говорит правду, только правду. То, что я тебе говорю, это верно, но то, что я обещаю Большому Рту, тоже верно. Главное в том, что он сам себя перехитрит. Я пообещаю ему свободу, а выполнение этого обещания будет обусловлено определенными обстоятельствами. Он для видимости согласится на это условие, но не выполнит его; тогда я откажусь от своего слова, и мне не придется его держать.
— А ты точно знаешь, что он не выполнит своего обещания?
— Уверен.
— Что же это за обещание?
— Рассказать мне правду о нападении на асиенду Арройо. Он пообещает мне все рассказать, но наверняка не выполнит обещания. Конечно, он притворится. Он угостит меня сказкой, в которой все будет выдумкой. Впрочем, сейчас нет надобности говорить об этом. Достаточно, что я знаю о том, что произойдет и что я буду делать. Мой друг Виннету хорошо понял мои мысли, точно так же, как и я увидел, что его план единственно верен. Давайте не будем терять времени! Полночь уже прошла, а еще до того, как начнется утро, юма должны быть окружены.