Мы проспали, никем не обеспокоенные, весь вечер и всю ночь и выспались куда лучше, чем в городе, в тесных кроватях. Коней мы не привязывали, потому что полностью были уверены в их преданности. Оба животных были верны и чутки, словно собаки; они не отходили от нас и даже бы прервали наш сон, если бы кто-то оказался поблизости. Солнце только еще вставало, когда мы оказались в седле. Мы были бодрыми, кони тоже полностью отдохнули и с радостным ржанием вырвались на свежий утренний простор.
Мы скакали, естественно, к асиенде, и в первые часы нашего пути мы следовали за нашими пятью героями по еще заметным с вечера отпечаткам копыт их лошадей. Потом наши предшественники свернули куда-то вправо.
— Мой брат Шеттерхэнд верно угадал их действия, — сказал Виннету. — Они не поедут на асиенду, потому что испугались Плейера. Белая женщина со своим никогда не умолкающим ртом немного достойного сможет рассказать о своем муже. Нам же эти люди доставят большие неприятности.
— Возможно! — ответил я. — Но вряд ли они будут большими, а я предпочел бы взять на себя малюсенькую неприятность, если смогу при этом сказать, что корыстный и неблагодарный асьендеро вместе со смешным чиновником скачут навстречу своему наказанию.
— Что это, не стал ли мой брат мстительным?
— Нет, однако я очень зол на обоих и убедил себя, что хороший урок им не повредит. Тогда они лучше смогут оценить сделанное нами, а значит, научатся правильно судить о происходящем.
Мы ехали вперед, и ничего примечательного не происходило, а незадолго до рассвета мы добрались до границы поместья. Огонь не дошел до того места, где мы остановились: там остался кустарник, очень подходивший для укрытия, его-то мы и назначили местом встречи с двумя нашими мимбренхо. Мальчишки уже нас поджидали и были при лошадях. Когда они нас услышали, то вышли из зарослей.
— Вы оба здесь? — сказал я. — Это означает, что вам не надо стеречь Плейера. Он лежит где-нибудь связанным или улизнул?
— Он скрылся, но потом вернулся и лег спать недалеко отсюда, у ручья, — ответил Убийца юма.
— Вы не догадываетесь, как далеко он уходил?
— Мы знаем об этом, потому что все рассчитали. Когда Олд Шеттерхэнд и Виннету уехали, я оставил охранять лошадей брата, а сам пошел по следу бледнолицего, которого зовут Плейер. Оба моих знаменитых брата знают, что слезы ведут через высотку в лес. Там стояла лошадь бледнолицего, и он сразу же вскочил на нее и поскорее поскакал прочь. Следы показывают, что лошадь шла рысью. Я прошел по следам, пока лес не кончился, и увидел, что по открытому месту Плейер пустил лошадь галопом.
— А какова там местность?
— Слегка холмистая и поросшая травой.
— След выглядел как оставленный беглецом, старавшимся как можно быстрее скрыться?
— Нет, он извивался между холмами. Если бы всадник мчался напрямик, след бы пересекал холмы.
— Значит, желание побыстрее от нас скрыться было не единственным поводом гнать лошадь галопом — была еще этому какая-то причина. Если бы его гнал только страх, то путь его был бы подобен полету пули, которая ведь не отклоняется ни направо, ни налево. Но если кто-то спешит, не имея за собой преследователя, значит, впереди него есть цель, которую он стремится как можно быстрее достичь. Вероятно, его ожидали люди, которым он хотел сообщить о встрече с нами.
— Да. Я не пошел по следу через открытую местность, потому что иначе всадник, возвращаясь, заметил бы мои собственные следы. Я отправился к моему брату, чтобы укрыть лошадей, а потом мы вернулись к тому месту, где следы Плейера выходили из леса. Там мы залегли, поодаль друг от друга, чтобы лучше просматривать местность.
Это было сделано настолько осмотрительно, что я сам бы не смог лучше придумать.
— И мои юные братья увидели его опять? — спросил я.
— Да, вчера, когда солнце как раз достигло высшей точки.
— Значит, в среду в полдень, а мы отсюда уехали в понедельник. Следовательно, место, куда он ездил, удалено отсюда на сутки пути верхом. В каком направлении?
— На восток.
— Стало быть, к источнику. Мы, пожалуй, узнаем, поставлен ли там только один пост или же их несколько. Мне кажется, что они выстроили целую цепочку дозоров, чтобы в случае, если произойдет что-нибудь важное, известие об этом можно было бы передать дальше.
— Там, должно быть, собралось много индейцев, потому что Плейер уехал на белой лошади, а вернулся на черной.
— На белой? Но ты же ее не видел?
— Нет, но в лесу, там, где она была привязана, я увидел на ветке белый волос из лошадиного хвоста. А когда Плейер возвращался, он сидел на вороном, который был оседлан не бледнолицым, а индейским воином.
— Хм! Значит, пост, куда он отправился, собрал нескольких краснокожих. Он оставил уставшую лошадь и взамен получил свежую, чтобы вернуться побыстрее. А привезенное им сообщение было передано дальше на такой же отдохнувшей лошади. Можно сделать вывод, что там есть запасные свежие лошади, а значит, собралось много всадников. Хорошо, что мы об этом узнали, хотя мы, пожалуй, заставим его дать нам ответ. Итак, мои братья знают, где он теперь находится?
— Да. Мы видели, где он улегся, а так как он очень устал, то крепко уснул и еще не проснулся.
— Так ведите же нас поскорее к этому месту, чтобы мы застали спящего врасплох!
Мы привязали своих лошадей и пошли за братьями, в направлении ограды асиенды. Уже смеркалось, и скоро мы увидели негодяя, лежащего на берегу ручья. Он был переодет священником. Место он выбрал очень искусно, потому что каждый звук, каждый шорох был бы здесь услышан, с какой бы стороны они ни доносились. Под голову он подложил одеяло, а возле него лежало ружье, которого при первой встрече с ним я не заметил. Спал он крепко. Мы неслышно приблизились и так расселись возле него, что образовали четырехугольник, внутри которого лежал спящий. Ружье его я, конечно, забрал и положил так далеко в сторону, что дотянуться до него он не смог бы. Время у нас было, потому что лошади должны были отдохнуть. Мы не стали будить спящего, а ждали, заранее радуясь его удивлению при пробуждении. Его длинный сюртук был расстегнут, и под ним я разглядел пояс с ножом-«боуи»[82]. Из-за пояса торчали рукоятки двух крупнокалиберных револьверов.
Двигаясь очень медленно и очень осторожно, я сумел вытащить нож и один из револьверов, тогда как другой был засунут слишком глубоко, и, когда я шевельнул его, спящий проснулся. Быстро, без тени сонливости, как это и пристало настоящему вестмену, он сел и обеими руками потянулся к поясу, из-за которого я моментально выдернул и второй револьвер. Но Плейеру изменило присутствие духа, какое проявил бы в его положении, например, Виннету. Он вытаращил на нас глаза и широко открыл рот, пытаясь что-то сказать, но не смог произнести ни звука.
— Good morning, мастер Плейер![83] — приветствовал я его. — Вы хорошо выспались, и это вам, пожалуй, пошло на пользу после такого долгого пути, который вы проделали с самого понедельника.
— Что… вы знаете… о моей… поездке? — все же сумел он из себя выдавить.
— Ну, не будьте же таким глупцом! Такие люди, как мы, всегда быстро разузнают, где вы были! Вы ездили в горы, к краснокожим, чтобы сообщить им, кого вы здесь видели, и сменять своего сивку на вороного.
— В самом деле, так и было! Что вам здесь надо, сэр? Почему вы скитаетесь много дней в этих диких местах, где ни человеку, ни зверю нечего искать?
— О том же самом я хотел бы спросить у вас, да раздумал, потому что это совершенно излишне. Но позвольте представиться. Или я вам уже называл свое имя в понедельник?
— Можете этого не делать, потому что тот, кто видит Виннету, уверен, что рядом появится Олд Шеттерхэнд. Это я сообразил моментально.
— Не верю я этому! Если бы вы это знали, то не уехали бы. Вы же, разумеется, слышали, какой я близкий друг Мелтона и Уэллеров, а так как вы с этими джентльменами очень тесно связаны, то ваше бегство, собственно говоря, можно назвать бессмысленным. Послание индейцам также передавать было излишне. Мы могли бы это сделать куда лучше вас, потому что тоже направляемся вверх.
— В Альмаден-Альто? — вырвалось у него.
Так назывался ртутный рудник, названный в честь известного испанского рудника Альмаден. Альмаден-Альто переводится как Верхний Альмаден, потому что рудник расположен высоко в горах.
— Да, в Альмаден-Альто, — ответил я, — но сначала мы поедем к Фуэнте-де-ла-Рока, чтобы нанести визит моему другу Мелтону. У него, как вы знаете, повреждены руки. Кто-то очень грубо поступил с ним и выкрутил суставы рук, и вот я, как добрый друг, должен еще раз справиться о его самочувствии. Известно же, что дружба всегда налагает и обязанности!
Конечно, он очень хорошо был осведомлен о случившемся. И таким образом, разумелось само собой, что мои слова он воспринял как насмешку, чем они на самом деле и были. Его положение нельзя было назвать приятным, что было заметно по выражению его лица. Но если он даже знал, что от Виннету ему ничего хорошего ждать не стоит, то никакого повода для личной мести он ему все-таки не подавал, да и мне он, собственно говоря, пока ничего не сделал. Поэтому Плейер по крайней мере за свою жизнь и здоровье был спокоен и считал необходимым не показывать нам свой страх, спросив удивленным тоном:
— Что мне за дело до ваших отношений с Мелтоном? О том, что вы его друг, я мог подумать еще в понедельник, потому что вы спрашивали о нем и были осведомлены о моем пребывании здесь. Но то, что вы от меня хотите, это уже мою персону задевает! Вы тайно прокрались сюда, окружили меня, отняли оружие. Зачем? Я всегда считал Олд Шеттерхэнда порядочным человеком!
— Да я действительно таков, поэтому так близко и сошелся с Мелтоном и обоими Уэллерами. Они, верно, порассказали вам обо мне много хорошего?
— Они вообще про вас не рассказывали. Я слышал от них, что вы попали в плен к юма и должны были умереть у столба пыток, а я, к своему изумлению, вижу, что вы снова оказались на свободе.