— Странно: почему им до зарезу нужно такое большое расстояние? — спросил англичанин. — Они вполне могут обойтись и без этого.
— Вы так считаете? — ответил я. — Почему же?
— Потому как они надеются, что обманули нас.
— И что мы отправимся прямо в Тунис?
— Да. Вчера они же отъехали в сторону, чтобы сделать свои следы неузнаваемыми. После этого должны были увериться, что окончательно запутали нас.
— Нет, пожалуй, они в этом не уверились, вы и сами можете удостовериться, что возможность сомневаться у них оставалась. Томас Мелтон хорошо знает и Виннету, и меня. Возможно, он решит сначала, что обманул меня, но когда он припомнит все, что знает о нас, то вынужден будет признаться себе: его уловка могла сбить нас с толку самое большее лишь на несколько часов, а потом мы снова отыщем след, и уж во второй раз нас не проведешь.
— Хм! А я вот не уверен, догадываются ли они вообще о том, что мы их преследуем.
— Голову даю на отсечение! Если бы это было не так, то они не стали бы петлять и мы бы давно настигли их на стоянке. А они скакали всю ночь.
— Мой брат Чарли прав, — согласился со мной апач. — Они не задержались ни на минуту и теперь далеко от нас, потому что у них лучшие верблюды, да мы к тому же останавливались на ночлег. Нам надо спешить.
До полудня мы без передышки скакали по следу, становившемуся с каждым шагом все менее и менее четким, и нигде не заметили, чтобы беглецы хоть раз оставили седло.
Степь давно уже опять перешла в песчаную пустыню. Наконец мы наткнулись на единственный по пути участок с чахлой, скудной травой, которая становилась плотнее и гуще, а потом различили низкий, вытянутый с севера на юг холм, поднимавшийся к востоку от нас.
— Это, должно быть, вади[67] Будавас, — сказал я. — За ним расположены развалины Эль-Химы, которые мы должны оставить к югу от себя, чтобы проехать по северному склону Джебель-Уссала.
— Я думаю, мы должны ехать по следу, — заметил Эмери.
— Конечно, но я убежден, что Мелтоны выбрали тот же путь, потому что тут дорога удобнее, чем по берегу.
— Well! Однако что это там? Всадники?
Он указал на северо-восток, где и в самом деле можно было увидеть несколько движущихся точек. Они быстро росли. Вскоре мы различили восьмерых бедуинов, мчавшихся на лошадях. Естественно, они нас тоже заметили, проскакали часть разделявшего нас расстояния, потом остановились, поджидая нас. Они были хорошо вооружены, но не проявляли очевидных враждебных намерений. Не доехав шагов двадцати до них, мы остановились, и я приветствовал встречных:
— Салам! Не вади ли Будавас лежит позади вас?
— Да, — ответил тот, кто казался предводителем.
— К какому племени вы принадлежите?
— Мы воины мейджери, мы охотились. Нам не попалось никакой дичи, и мы вернулись к вади, возле которого пасутся наши стада.
— Когда вы поехали на охоту?
— Сегодня, когда занялся день.
— Тогда вы сможете ответить мне на один вопрос. Не проезжали ли через вади двое чужаков на хороших верховых верблюдах?
— Да. Рано утром, как раз когда мы собирались выезжать.
— Они спешивались возле вас?
— Да. Мы пригласили их к себе, и они ответили на наше приглашение, хотя объяснили нам, что у них вовсе нет для этого времени.
— Как долго они оставались у вас?
— Пока не напились их верблюды.
— Вам известно, кто эти всадники?
— Один из них — коларази паши, судя по его одежде. Другой был, кажется, его другом, но никак не солдатом.
— Куда они направлялись?
— Они говорили, что в Кайруан. Но вы кто такие?
— Знаешь ли ты Крюгер-бея, господина ратей?
— Да. Он — наш защитник.
— А слыхал ли, где он теперь находится?
— От тех всадников мы слышали, что он выступил в поход против племени улед аяр, желая наказать их.
— Какие у вас отношения с этим племенем?
— Мы живем с ними в мире, чего не скажешь про улед аюн — да уничтожит их всех Аллах!
— Это племя — и наши враги. Мы прибыли от Крюгер-бея, который сначала победил улед аяр, а потом заключил с ними союз.
— Машалла! Он победил своих врагов, а потом помиловал их? Сердце его полно доброты и благосклонности даже к врагам! Если вы прибыли от него, то, видимо, тоже находитесь под его защитой?
— Он причисляет нас к своим лучшим друзьям.
— Если это так, то не разрывай нам сердце, проехав мимо нас. Поешь нашей пищи, попей нашей воды! Мы так рады вам, словно сам господин ратей появился здесь!
— Как зовут вашего шейха?
— Вал ид эн-Нари, шейх — это я.
— Значит, это ты шейх храброго и гостеприимного народа мейджери? Тогда нам придется уступить твоему приглашению. Правда, мы тоже очень спешим, но все-таки сможем посвятить тебе столько времени, сколько потребуется на то, чтобы залить наши бурдюки свежей водой.
— А еще вы должны отведать мяса газели, которую мы вчера убили. Прошу вас проследовать за нами в бейт эс-сияра[68]!
Шейх повернул свою лошадь, мы присоединились к нему, а его люди последовали за нами. Все молчали. Согласно местным обычаям, мы должны были ждать, пока к нам снова обратятся. Правда, я потихоньку переводил Виннету все, о чем мы только что беседовали с предводителем бедуинов. Тот испытующе посмотрел на араба, а потом спросил меня:
— Моему брату нравится этот человек?
— Хм! Но, по меньшей мере, он меня не отталкивает. А почему ты об этом спросил?
— Густая борода прикрывает все его лицо, но для Виннету любая борода только вуаль, сквозь которую можно все различить.
— И что же ты под ней увидел?
— Радость, оттого что мы поехали с ним.
— Но это же естественно! Он нас пригласил и теперь радуется, что мы выполняем его желание.
— Но это злая радость! У Виннету нет доверия к этому человеку!
— А я полагаю, что причин для беспокойства нет. Мейджери — мирно настроенные люди, по меньшей мере — теперь.
— Мой брат не должен быть таким доверчивым; а Виннету будет осторожен!
Я и в самом деле не испытывал никакого недоверия, но в то же время и своей обычной осторожности не изменял.
Мы достигли вершинки и, перевалив через гребень, стали спускаться. За высоткой почва круто уходила вниз, образуя долину, ширина которой в том месте, где мы находились, составляла добрых четверть часа конной езды. Это был вади Будавас, который, как я слышал, достигает длины многих часов езды, или многих миль.
На этом берегу было одно местечко, где склон не казался таким крутым; там мы и спустились. Внизу сразу стало видно, что в дождливое время по дну вади бежит река; но сейчас осталось только поросшее зеленью дно долины, где сохранялось множество влажных мест, там стоило только углубиться в землю на несколько футов[69], как можно было набрать питьевой воды.
Мы немного проехали по долине вниз, повернули и только тогда увидели своеобразный африканский пастушеский лагерь. Вади здесь был гораздо шире, чем раньше. Дно долины было покрыто травой, которую можно назвать почти сочной. Повсюду паслись лошади, овцы, козы, коровы и верблюды, тысячи животных. При них было так мало пастухов, что казалось просто удивительным, как столь ничтожное количество людей может наводить порядок среди такой огромной массы животных. Виднелось и несколько палаток, принадлежавших, пожалуй, владельцам самых больших стад. Бедуины победнее вынуждены были ночевать под открытым небом, но таков их обычный образ жизни.
Пастухи, мимо которых мы проезжали, вставали, исполненные почтения, с земли и приветствовали нас глубокими поклонами. Казалось, такое поведение успокаивающе подействовало на Виннету, потому что выражение его лица постепенно смягчалось.
Наконец мы подъехали к скале, в которой виднелась узкая трещина; к ней-то шейх и направил свою лошадь. За несколько шагов до расщелины он остановился, спешился и сказал:
— Добро пожаловать в наш вади! Вот это и есть дом посещений, в котором располагаются все наши гости. Там прохладно. Входите вместе со мной и насладитесь едой, которую нам сейчас подадут!
Его спутники тоже оставили седла, мы от них не отстали, но приглашению шейха сразу не последовали, а сначала осмотрелись. Прямо над тем местом, где мы остановились, лежала, равномерно работая челюстями, дюжина верховых верблюдов, да таких благородных, каких я еще не видывал в этих краях. Недалеко от нас, прямо на скале, были сложены седла и все к ним относящееся. Еще подальше и повыше по склону паслись три лошади очень дорогой породы; они были заперты в одном загоне, образованном воткнутыми в землю копьями. Уже одно то, что этих животных отделили от остальных, позволяло сделать вывод об их исключительной ценности; знатока же их вид привел бы в подлинный восторг. Недалеко от лошадей лежали седла, сбруя и чепраки. Шейх заметил, с каким восхищением я разглядываю этих лошадей, и сказал:
— Их родословная восходит к любимой кобыле Пророка. Эти лошади стоят больше, чем все стада нашего племени.
Итак, мы должны были войти в скальную трещину; она-то и была «домом посещений», о котором говорил шейх. Своеобразный дом! Скала была высотой, наверное, локтей в пятьдесят, расселина достигала половины этой высоты, но была такой узкой, что на уровне земли в ней могли уместиться рядом только два человека, да и то лишь в том случае, если они прижмутся друг к другу. Возле нее, а точнее в десяти-двенадцати шагах, из земли сочилась вода, накапливаясь в небольшой лужице, из которой можно было пить, пожалуй, и человеку.
Шейх, должно быть, заметил, что трещина кажется нам не столь уж привлекательной, как бы он того ни желал, а поэтому объявил:
— Здесь у нас действительно находится дом посещений, о котором я говорил. Если пройти по расселине чуть дальше, она станет такой широкой, что образуется мурабба[70]