Сатана в предместье. Кошмары знаменитостей — Бертран Рассел

Глава I

Непальский делегат в ЮНЕСКО был удивлен и озадачен. Впервые он покинул родные, безопасные ледники и пропасти и рискнул отправиться на Запад, где его ждала тревожная неизвестность. Он прилетел накануне поздним вечером и от усталости ничего не заметил. Проснувшись утром, он увидел, что солнце давно встало, и выглянул на улицу, называвшуюся, как подсказал принесший завтрак официант, Пикадилли. Но выглядела улица совсем не так, как можно было судить по кинофильмам. Вместо машин она была запружена толпой людей с плакатами, написанное на которых не удавалось расшифровать с помощью разговорника. Но надписи на плакатах так часто повторялись, что в конце концов непалец прочел все. Он предположил, что смысл у них примерно один. Чаще всего встречалась строчка: «Слава молибдену, залогу телесного здоровья!» Лишь немногим реже попадался такой призыв: «Вперед, молибдены!» Реже виднелись плакаты: «Да здравствует святая Молли Б. Ден!» Одна грозная группа несла плакат: «Смерть подлым магнитам!» Процессия была нескончаемой; через каждую четверть мили шествовали оркестры и хоры, распевавшие, судя по всему, боевой гимн манифестантов:

Молибден – металлов чемпион,

Он хорош для всех без исключения,

Все болезни без труда излечит он,

Нет на свете лучшего лечения!

Гимн исполнялся под известную мелодию, которой делегат не знал, так как ему не довелось получить христианского воспитания.

Он уже думал, что процессия никогда не завершится, но тут в тесных рядах под окном появился разрыв. Потом показался грозный эскадрон конной полиции. Позади него тянулась другая процессия, с совершенно другими плакатами. На одних было написано: «Слава Авроре Боре!» На других – «Вся власть Северному полюсу!» Были и такие: «Через магнетизм – к величию!» Манифестанты во второй процессии тоже пели гимн, такой же непонятный для делегата, как и гимн первой процессии:

Я мчусь на Полюс,

Только вперед,

Моему пропеллеру равных нет.

Я схожу на Полюсе,

Душа моя поет,

Бора куда лучше, чем Харриет.

Любопытство делегата делалось нестерпимым. Наконец он не выдержал, выбежал на улицу и примкнул к маршу. С истинно восточным любопытством он обратился к шагавшему рядом с ним человеку с вопросом:

– Не соизволите ли, сэр, великодушно объяснить мне, зачем эта музицирующая толпа движется на запад с такой ритмичностью и решимостью?

– Да бог с тобой! – отозвался демонстрант. – Неужто ты не в курсе про магниты? Откуда ты такой взялся?

– Простите мне мое неведение, сэр, – сказал делегат. – Я только-только свалился с неба, а до того обитал в Гималаях, там, где живут только буддисты и коммунисты, народ миролюбивый и смирный, не склонный к таким причудливым паломничествам.

– Вот это да! – воскликнул сосед. – Раз так, мне пришлось бы попотеть, чтобы растолковать тебе, что к чему.

Дальше делегат шагал молча, надеясь, что время все расставит по местам.

В конце концов шествие добралось до огромного круглого здания под названием «Альберт-холл» – эти слова делегат услышал от соседа. Часть манифестантов впустили внутрь, но подавляющее большинство осталось топтаться снаружи. Непальца сначала тоже не пускали, но он объяснил, что является официальным лицом и олицетворяет неподдельный интерес своей родины к западной культуре, после чего ему нашлось местечко в центре зала, на удалении от трибуны.

Увиденное и услышанное как будто пролило для него свет на привычки, традиции, верования и образ мыслей странного люда, в гущу которого он угодил. Но слишком многое все равно осталось неясным, поэтому он решил предпринять серьезное исследование и составить пояснительный доклад для гималайских мудрецов.

Задача оказалась трудоемкой, потребовался целый год, прежде чем он решил, что результат достоин мудрого внимания отправивших его на Запад людей. За этот год мне повезло с ним сдружиться и припасть к благодатному источнику его мудрости. Нижеприведенный рассказ о напряженных спорах и последующих событиях основан на его отчете. Без его решающего вклада мой рассказ грешил бы неполнотой и неточностью.

Глава II

Две секты, на публичных дебатах которых очутился непальский делегат, имели за плечами период безвестности, но в последние годы так быстро развились, что к той или другой стали принадлежать почти все, за исключением снобов-интеллектуалов. Одна именовалась «Молибдены», другая «Северные магниты», или просто «Магниты». Делами «Молибденов» заправлял Зеруйя Томкинс, у «Магнитов» главным был Маннасия Мерроу. Основополагающее учение у обеих сект было нехитрым.

«Молибдены» считали, что для полноценного развития человеческого организма и прибавления физических сил требуется больше молибдена в питании, чем было принято раньше. Их девизом было изречение: «Тот, кто ест, ест для Бога, а тот, кто не ест, не ест для Бога». Из их объяснений выходило, что «тот, кто ест» – это человек, который ест молибден. В подкрепление своей веры они рассказывали историю, за правдивость которой мне трудно ручаться. Якобы огромные стада овец в некоем пострадавшем от засухи районе Австралии медленно погибали на своих скудных пастбищах, где, в отличие от Европы и Азии, полностью отсутствует молибден. Ряд биохимиков и медиков – возможно, не светила в своих профессиях – утверждали, что молибден играет огромную роль в питании, и их утверждения были подхвачены верующими как доказательство их веры. Раньше этот довольно-таки редкий металл пользовался большим спросом у производителей вооружений, но постепенное ослабление международной напряженности привело к падению спроса. Теперь в силу роста численности «Молибденов» потребность в элементе перестала зависеть от угрозы войны. «Молибдены» были настроены против войны. Для них все люди, кроме «Северных магнитов», были братьями, но и с «Магнитами» надлежало бороться не военной силой, а сугубо Светом Истины.

В свою очередь, «Северные магниты» находили секрет человеческого благоденствия совершенно в другой стороне. «Все мы, – говорили они, – Дети Земли, а Земля, как известно любому школьнику, – большой магнит. Все мы должны в той или иной степени разделять магнитные склонности матушки Земли; если мы не подчинимся ее благотворной власти, то поплатимся помутнением рассудка. Поэтому спать всегда надо головой в сторону Северного магнитного полюса, ногами в сторону Южного магнитного полюса. Те, кто спит только так, постепенно получат долю магнитных сил Земли. Такие люди будут здоровыми, сильными и мудрыми». Вера во все это у «Северных магнитов» была непоколебимой.

В каждой секте имелся свой внутренний и внешний круг. Внутренний круг назывался «адепты», внешний – «приверженцы». Все, независимо от принадлежности к одному или другому кругу, носили отличительный знак: у «Молибденов» это было молибденовое кольцо, у «Северных магнитов» – магнитный медальон. Адепты вели праведную жизнь, состоявшую из соблюдения обрядов и миссионерства. Оба сообщества адептов отличались здоровьем, счастливым настроением и благочестием. Им были запрещены спиртное и табак. Они рано отходили ко сну: «Молибдены» – чтобы организм усвоил потребленный за день молибден, залог здоровья; «Северные магниты» – чтобы в темное время суток подвергаться магнитному воздействию Земли. Исполненные веры адепты не обращали внимания на превратности жизни, чувствительные для всех прочих. В былые времена им приходилось нелегко. Увлекшиеся неофиты нарушали в проповедях здравого учения своих сект границы разумного. Например, в гуще «Молибденов» обозначилось экстремальное течение, члены которого решили, что святость можно измерять суточным потреблением молибдена. Кое-кто доходил до того, что их кожа становилась металлической; оказалось, что при всей благости намерений молибденового излишества, как и любого другого, лучше избегать. Пришлось старейшинам провести бурное собрание и призвать фанатиков к порядку. С тех пор ничего подобного не повторялось.

У «Магнитов» фанатичное отклонение приняло иной вид. Кое-кто из них говорил: «Раз добродетель нисходит от лежания вдоль линий магнитных сил Земли, то всем нам следует так лежать; вставание с постели грозит рассеиванием живительной благодати, которую Земля дарует тем, кто ревностно ее прославляет». Такие фанатики проводили простертыми круглые сутки, чем создавали немалые неудобства своим менее ревностным в вере родным и друзьям. Эту ересь, подобно молибденовой, подавили своей властью, пусть и с трудом, старейшины, постановившие, что здоровый «Северный магнит» не должен проводить в постели больше 12 часов в сутки.

Но оба эти осложнения в обеих сектах имели место в начальный период их существования. В дальнейшем миссионерское рвение и успехи в сочетании с укреплением здоровья и физической силы наполнили жизнь людей радостью. Адептов беспокоило одно: «Молибдены» не могли понять, почему Провидение допускает рост «Северных магнитов»; «Северные Магниты» удивлялись, зачем Провидению увеличение числа «Молибденов». Обе секты утешались мыслью, что не все на свете можно разгадать и что даже самый изощренный человеческий ум не способен постичь высший замысел Провидения. Без сомнения, в конечном итоге восторжествует истина, и секта, не устающая провозглашать истину, соберет всех людей под своими знаменами. Постороннему оставалось только изумляться поразительному успеху обоих течений.

В былые времена обеим сектам приходилось сносить насмешки неверующих. «Почему именно молибден? – спрашивали те. – Почему не стронций или барий? За что такая слава одному этому элементу?» Ответ верующих, что это загадка, разгадка которой доступна только при условии веры, вызывал хохот.

«Северные магниты» сталкивались с такими же трудностями. «Почему не Южный магнитный полюс?» – спрашивали скептики. Некоторые, особенно жители Южного полушария, доходили до того, что спали головой на юг и навязывали «Северным магнитам» борцовские схватки, чтобы доказать, что Южный магнитный полюс сообщает не меньше силы, чем Северный. «Северные магниты» отвергали этот вызов с должным презрением и отвечали, что следование правильному режиму обеспечивает здоровье и физическую силу, а также внутреннюю гармонию благодаря проникновению в организм магнитного могущества Земли. По части мышц некоторые неверующие бывали и помощнее, но истинные верующие оставались непревзойденными обладателями гармонии тела и духа. Что до предположения, что Южный полюс не хуже Северного, то как тогда объяснить, что Создатель разместил в Северном полушарии гораздо больше земли, чем в Южном? Этот довод, зливший многих в Южной Америке, Южной Африке и Австралии, было очень трудно опровергнуть. Одна лишь твердость «Молибденов» оставалась непробиваемой для всех наскоков «Северных магнитов».

Каждая сторона справедливо доказывала, что имеет право на существование только вера в ее правду. Холодному разуму самому ни за что не восторжествовать в схватке с упорствующими в заблуждениях фанатиками. На заре зарождения обеих сект некоторые ученые и литераторы-сатирики дружно обрушивали на них всю мощь статистики и высмеивания. Однако они были бессильны обуздать вздыбленную волну, и со временем только люди выдающегося ума или их ставленники, пренебрегавшие настроением масс, могли отважиться выступить против двух сект. Самые дорогие газеты, выходившие небольшими тиражами и интересовавшие только интеллектуальную аристократию, держались в стороне, соблюдая нейтралитет. Они старательно избегали темы сект, поэтому хорошо образованные люди теряли представление о происходившем вокруг них. Газеты подешевле сначала пытались угождать обеим сторонам, но потерпели неудачу. Даже самая скромная похвала в адрес «Северных магнитов» вызывала бешенство «Молибденов». За любым лояльным упоминанием «Молибденов» следовала клятва «Магнитов» никогда больше не читать провинившийся подметный листок. Поэтому популярным газетам пришлось определиться. «Дейли лайтнинг» заняла сторону «Северных магнитов», «Дейли фандер» – «Молибденов». День за днем та и другая все безжалостнее рисовали моральное и интеллектуальное разложение противной стороны и восхваляли невероятные высоты чистоты, самоотверженности и упорства, достигнутые «своими». Под влиянием журналистского напора укреплялся партийный дух, от национального единства осталось одно воспоминание, возникла даже угроза гражданской войны.

Беда затронула не одну Британию. Самой серьезной проблемой стал рост напряжения между США и Канадой, выступившими в защиту принципов, речь о которых впереди.

Глава III

У истоков «Молибденов» стояла вдовая американка средних лет по имени Молли Б. Дин. Ее покойный муж был очень богат, но кроток той кротостью, которая, согласно Евангелиям, унаследует землю. Неудивительно, что он владел крупной земельной собственностью в Колорадо, приобретенной по наследству и в результате умелых вложений. Жена, которой он оставил все свое огромное состояние, была, что называется, прирожденной вдовой. Те, кто на таких женится, не доживают до старости. Вот и господин Дин умер в расцвете лет. Она, впрочем, не признала это неотъемлемой частью своей судьбы и, разглагольствуя о достоинствах молибдена, часто сетовала: «Знай я раньше о благотворном влиянии этого металла, мой дорогой муж Джехошафат остался бы по эту сторону Великой Вуали!»

Изучая после смерти мужа его финансовые дела, миссис Молли Б. Дин, чья предприимчивость не была разграничена с религиозной прозорливостью так резко, как хотелось бы некоторым ее последователям, обнаружила, что ей принадлежат девять десятых всех мировых запасов молибденовой руды. Ее поразило сходство между названием этого элемента и ее фамилией, и она отказалась считать его случайностью. Перст судьбы, и никак иначе! Она посчитала своей священной миссией дать свое имя новой вере, которая превзойдет чистотой все прежние верования и не оставит внакладе ее саму.

Приверженцев новой веры следовало научить потреблению молибдена; в честь матери-основательницы они получили название «Молибдены». Порождение творческого озарения быстро пошло в рост и вскоре встало на обе ноги – религиозной веры и деловой смекалки. Чтобы ноги не цеплялись одна за другую, Молли учредила компанию «Амалгамейтед металлз» и стала негласно ею управлять. Одновременно она заразила своим верованием Зеруйю Томкинса, человека младше ее, успешного баптистского проповедника, попавшего в немилость из-за некоторого отхода от ортодоксии. Она полностью подчинила его себе. Томкинс принимал любое ее слово как откровение свыше и был полон рвения возродить человечество согласно новой Благой Вести. Его организационные способности не уступали рвению, поэтому она без тени сомнения доверила ему земные дела святого братства «Молибденов».

«Северные магниты», сами того не ведая, были обязаны своим появлением сэру Магнусу Норту, крупной фигуре канадского общества, владельцу необозримых просторов на безлюдном северо-западе страны, богатых, по его убеждению, полезными ископаемыми. Он решил вернуть Северо-Запад на карту. С помощью лучших геофизиков он скорректировал местоположение магнитного полюса, и его надежды оправдались: полюс оказался строго посередине его владений! Кроме того, он (вернее, нанятые им изыскатели) обнаружил на магнитном полюсе гору-вулкан; окрестная почва из-за активности вулкана, а может, из-за радиоактивности была теплой, снег на ней таял, рядом находилось не замерзающее даже зимой озеро. Вооружившись этими данными, сэр Магнус развернул широкую кампанию. С помощью профессора антропологии, знатока верований эскимосов и северных индейцев, он сформулировал догматы веры «Северных магнитов». Но, как предупреждал его антрополог и как знал он сам по спекуляциям на фондовой бирже, люди следуют не только чистой логике. Хотя для рационального разума доводы в пользу проповедуемого им вероисповедания выглядели неопровержимыми, он стал искать и нашел еще один ключик к людским сердцам – гибкий, зато открывающий любую дверь. Он понял, что роль миссионера новой секты не для него. Миссионер должен быть одновременно динамичным и загадочным, уметь затрагивать глубинные струны человеческой души, наполнять чувства любого человека странным неспокойным спокойствием, источником счастья, исключающим вялое бездействие.

Он доверил поиск такого отца-основателя своему антропологу. Тот раскинул сети среди сект Лос-Анджелеса, Чикаго, всюду, где жаждали новой веры. Выполняя приказ сэра Магнуса, он не раскрывал своей цели. В результате был составлен список из трех кандидатов, который представили сэру Магнусу для окончательного решения. Сэру Магнусу особенно приглянулась женщина из Виннипега, сулившая своим землякам скорое великое откровение, не раскрывая его природы. Это была особа впечатляющих пропорций: рост шесть футов четыре дюйма и прочее в соответствии с богатырской статью. Глядя на нее, люди поневоле вспоминали статую Свободы, только ей было присуще еще больше величия. У нее имелся всего один изъян: ее звали Амелия Скеггс. Размышляя о желанном будущем, сэр Магнус испытывал трудности с миром приверженцев «скеггендианства». Он помнил об участи магглтонианцев: все у них было хорошо, подкачало только название…[18]. Он колебался, пока не придумал замечательный выход. Нащупав решение, понял, что пора раскрыть величественной Амелии беспримерную судьбу, которую он для нее приготовил.

– Мисс Скеггс, – начал он, – судя по вашим красноречивым проповедям, вы готовитесь к великой судьбе. Природа создала вас владычицей человечества, даровав вам не только великолепные формы, но и выдающуюся душу. Вы знаете, что вас ждет особая миссия, но до сих пор не ведали, в чем она будет состоять. Мне, как скромному посланцу Провидения, назначено указать вам путь к сияющим духовным высотам, для которых вы предназначены. – И он изложил ей догматы будущих «Северных магнитов».

Внимая ему, она загоралась духовным огнем. Исчезли все сомнения. Вот она, Благая Весть, которой она алкала! Вот счастливая истина, которая превратит Канаду в Святую землю и приведет верующих всего мира – смиренных паломников – к подножию магнитного храма.

Сэру Магнусу оставалось сделать последний шаг.

– Вам придется взять другое имя, не то, что вы носите в миру, священное имя, каждый слог которого трепещет от вверенной вам святой миссии. Отныне все народы мира будут идти на ваш свет, приветствуя АВРОРУ БОРУ!

Она ушла опьяненная, в состоянии небывалого подъема, полная мистического экстаза и осознания высокой цели. Началось образцовое сотрудничество. Действуя по его инструкциям, она держала его роль в глубокой тайне.

Очень скоро Аврора добилась известности и успеха в широких кругах. Ей удалось привлечь на свою сторону Манассию Мерроу, выдающегося организатора, всегда страдавшего от отсутствия духовности, которой он в детстве восхищался в своей верующей матери. Теперь эту нехватку восполнила Аврора Бора, которую он искренне вознес на высочайший пьедестал поклонения. Если бы его спросили, не влюбился ли он, он счел бы вопрос богохульством. То была не любовь, а обожание. Он возлагал к ее ногам все свои непревзойденные способности к ведению практических дел, предоставляя ей источать тот сладкозвучный экстаз, на котором зиждилась ее власть над людьми обоих полов.

Глава IV

Одним из первых проектов, обеспечивших «Северным магнитам» успех, было строительство крупного кругового санатория вокруг магнитного полюса. Санаторий назвали «Магнитным домом». В этом огромном здании все до одной кровати располагались изголовьями строго в сторону Северного магнитного полюса, находившегося в центре круглого двора. Изножьями кровати указывали на Южный магнитный полюс. Благодаря такому расположению санатория целительный эффект земного магнетизма был там гораздо сильнее, чем где-либо еще. Большинство приверженцев укрепляли свое психическое и физическое здоровье, соблюдая обычный режим, но кое-кто на заре своего перехода в истинную веру еще страдал от остатков неврастении – спутницы былого неверия. Таких неспокойных субъектов, при наличии у них необходимых средств, переправляли на борту роскошных реактивных лайнеров в полярный санаторий, где им предоставлялись роскошные условия и где выпивка и курение, запрещенные верующим во всех других местах, дозволялись в медицинских целях.

Одного из первых таких нервных пациентов по имени Джедидия Джелифф доставили туда на грани безумия, вызванного безнадежной любовью к редкостной красавице Харриет Хэмлок. Магнетизм Авроры Боры полностью его исцелил. В знак признательности он отпраздновал свое освобождение бессмертным стихотворением, ставшим гимном «Северных магнитов» и в таком качестве достигшим слуха непальского делегата.

Сам магнитный полюс, находившийся в геометрическом центре круглого внутреннего двора, был отмечен флагштоком, на котором почти всегда развевалось знамя «Северных магнитов» с головой Авроры Боры, испускающей во все стороны живительные лучи зари. Раз в день верующим надлежало под страхом наказания отвести взор, и знамя заменяли люлькой. Из нее величественная жрица, облаченная в развевающиеся черные одежды, разражалась речами непререкаемой мудрости. Над ее головой торчали девять громкоговорителей: восемь горизонтальных, направленных на север, юг, восток, запад, северо-восток, юго-запад, юго-восток и северо-запад, и один, из чистого золота, нацеленный строго вверх, чтобы вещие слова были слышны не только на земле, но и на небесах.

Стоя на платформе, невидимой для толпящихся внизу верующих, в медленно вращающейся круглой камере со стенками из безупречно прозрачного стекла, раскидывая руки в символическом объятии и медленно колеблясь всем телом, словно подчиняясь магнитному потоку, то сияя огромными глазами, то мудро щурясь, жрица вещала. В ее голосе, не похожем ни на что, слышанное прежде толпившимися внизу людьми, величие грозового грома в горах сочеталось с райским воркованием голубки.

«Дорогие братья и сестры в магнетизме, – изрекала она, – мне снова посчастливилось донести до вас слово истины о нашей святой вере и поделиться средствами могущества, которыми я наделена свыше, силой и миром нашей магнитной Матери-Земли. В моих жилах течет ее огонь, в моих мыслях живет ее непоколебимый покой. То и другое, пусть в меньшей степени, достанется и вам, мои возлюбленные слушатели. Ваша жизнь тревожна и неспокойна? Вы боитесь угасания прежнего пыла супруга или супруги? Вашему делу грозит крах? Соседи не выказывают вам того уважения, которого вы безусловно заслуживаете? Долой беспокойство, дорогие друзья! Вы в объятиях нашей великой Матери-Земли. Печали даны вам только как испытание вашей веры. Забудьте все, что вас отягощает, впустите внутрь себя Магнитное Здоровье. И да пребудут с вами любовь, сила и радость, как они живут во мне!»

На слушателей эти заклинания действовали по-разному. Усталые взбадривались, тревожные умиротворялись, удрученные осознавали мелочность своих горестей; и все, поклоняясь Авроре, объединялись во всеобщей гармонии.

У «Молибденов» был собственный восстановительный дворец – на вершине Акме-Альп в Колорадо. Это была гора высотой десять тысяч футов, восемь месяцев в году укутанная снегом, а остальные четыре месяца густо заросшая горечавкой и прочей чудесной растительностью альпийских лугов. С высоты во все стороны открывался захватывающий вид на горы, долины, леса и реки, в том числе на извилистую красную реку Колорадо, пробивающую себе путь сквозь грозные преграды. Однако Молли Б. Дин выбрала это место не только за природную красоту. Для нее оно обладало еще одним, гораздо бо́льшим достоинством. Гора Акме-Альп находилась в самом центре принадлежавшего ей района молибденовых залежей. Оздоровительный комплекс на горе, «Санаторий Акме», приобрел широчайшую известность. Из-за крутости горных склонов сюда можно было попасть только вертолетом. Посетители добирались на самолете до Денвера, а затем пересаживались в одну из стай винтокрылых машин, всегда поджидавших гостей роскошного заведения.

Устройство здешнего санатория, уступая театральностью «Магнитному дому», могло поспорить с ним комфортабельностью. Правда, новичков сперва настораживало меню. На праздничный ужин в честь прибытия им предлагались «молибденовый острый индийский суп», «осьминоги Молиб», «баранина по-молибденски» и «меренги Молли», а также их бесчисленные варианты, так как, по убеждению Молли Б. Дин, следовало по мере сил избегать однообразия, а потому каждый вечер изобретались все новые способы маскировки присутствия молибдена в еде. Атмосфера, навеянная Молли Б. Дин, коренным образом отличалась от атмосферы, созданной Авророй Борой. Последняя верила в мистические силы Земли и поощряла некоторую пассивную восприимчивость к ним как источник последующей вспышки активности. Молли Б. Дин, напротив, ставила на пробуждение в каждом человеке его внутренних сил, воли и торжества над собственной судьбой. Полагаться на помощь извне – нет, это не для нее! В своих вдохновляющих радиообращениях, которым должны были внимать гости ее санатория перед ужином, она призывала каждого мужчину, каждую женщину, даже каждого ребенка черпать решительность внутри самого себя, ибо это – главный источник и главная надежда. Она разработала особую технику развития этих способностей.

«По утрам вам неохота вставать? – вопрошала она. – Не балуйте себя! Начинайте каждый день с волевого усилия. Взберитесь на механического коня и после пяти минут упражнений на этом укрепляющем здоровье снаряде перейдите к самостоятельной мускульной гимнастике. Девяносто девять раз коснитесь пальцев ног, не сгибая коленей. После этого вы легко перенесете холодную ванну, вода в которой только что была снегом. После завершения туалета вы спуститесь к коллективному завтраку, где проявите аппетит и энергию перед испытаниями наступившего дня. Почта не принесла ничего хорошего? Ну и что? Выбросьте ее, для этого вам понадобится лишь крохотная доля энергии, приобретенной утренними упражнениями. Обесценились ваши капиталовложения? Это не беда, ясность ума, добытая на механическом коне, позволит вам проявить проницательность и произвести новые вложения, непременно сулящие умножение прибылей. Не шарахайтесь от греховных мыслей, они посещают даже в этом Дворце Святости; если вы позволите себе захотеть подольше понежиться в постели или принять не такую холодную ванну, помечтать о меньшем содержании молибдена в баранине или, соблазненные Сатаной, вообразите, что стронций ничуть не хуже, – в любой из этих ужасных ситуаций вашим спасением станет простой ритуал: десятикратно пробежаться по внутреннему двору дворца, а потом открыть наугад священную книгу «Молибден, лечение для угрюмых и безучастных». Вашему взору непременно предстанет оздоравливающий текст, и вы сможете собственными силами избавиться от ужасных мыслей, уводивших не в ту сторону чистый поток ваших жизненных сил. И запомните главное: спасение не в мыслях, а в поступках, в напряженной работе, действие порождает силу. Когда вам грозят проделки Сатаны, не предавайтесь бесплодным размышлениям, а действуйте. Какими должны быть ваши действия, вы узнаете из Священной Книги. Действие, действие, действие! Действие во имя священного Молибдена!»

Глава V

Управление своими оздоровительными дворцами Молли Б. Дин и Аврора Бора доверили менеджерам Томкинсу и Мерроу. Оба знали о взаимной неприязни сект. Каждый был убежден, что враждебная секта состоит из бессовестных мерзавцев, которые ни перед чем не остановятся ради посрамления противника. Поэтому оба напихали во все помещения, включая спальни, диктофоны, записывавшие частные беседы постояльцев. Так они выявляли ворчунов, а то и начинающих скептиков, пробиравшихся во дворцы вопреки всем преградам, выставляемым комитетами по приему.

На Акме-Альп усердие секретной службы принесло плоды: был установлен вдохновитель недовольства по фамилии Вагнер. Сначала он казался руководству санатория образцовым клиентом. Прежде успешный бизнесмен, теперь он, однако, заразился нерешительностью. «Я изучил достоинства разных вариантов, – говаривал он, – и нашел, что доводы сторон стоят друг друга. Как же мне поступить?» При таком настроении существовала опасность лишиться состояния. В поисках спасения он пристал к «Молибденам» и как будто успокоился. Но, несмотря на улучшение состояния пациента, его исцеление было неполным, поэтому понадобился курс на Акме-Альп. Вагнер подчинился. Оставив бизнес на попечение помощников, он погрузился в целительную атмосферу дома отдыха, где в действительности никому не давали даже дух перевести.

Однако он и там вел непозволительные разговоры. Обращаясь после ужина к случайному собеседнику, он говорил, к примеру, такое: «Знаете, молибден творит с «молибденами» чудеса! Но кое-что меня озадачивает, и я безуспешно ищу ответы в Священной Книге. Раз молибден залегает, главным образом, в Колорадо, нетрудно предположить, что жители штата потребляют больше этого элемента, чем обитатели других частей нашей великой республики. Однако статистика не выявляет значимых различий в здоровье между колорадцами и жителями других штатов. Честно говоря, это настораживает. Или другое: я попросил знакомого физика оценить поступление в организм и удаление из него молибдена у преданного «молибдена», потребляющего священный металл согласно предписаниям нашей любимой предводительницы, и у обыкновенного гражданина. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что удержание элемента организмом здорового «молибдена» не выше, чем у обычно питающегося человека! Уверен, ответ должен существовать, вот только какой? Не хочу беспокоить мистера Томкинса, он слишком занят. У вас есть предположение, как устранить мои затруднения?»

Выяснилось, что он заводил такие разговоры со многими на Акме-Альп. Доказать его вину, впрочем, не удалось, поэтому его объявили вылечившимся и отправили с глаз долой домой.

Похожая неприятность произошла вскоре и в «Магнитном доме». Некий Торни, хваставшийся своими путешествиями в далекие края, вернулся, по его словам, из очередной экспедиции совершенно обессиленным выпавшими на его долю испытаниями. Ему остро потребовалось восстановить жизненные силы при помощи «Северных магнитов», он стал приверженцем, и друзья из числа верующих ждали его быстрого выздоровления. Но оно затягивалось, к Торни никак не возвращалась та бодрость, что прежде заставляла его срываться с места. Власти решили, что ему поможет только поездка к магнитному полюсу. Там, как и на Акме-Альп, предусмотрительные тайные службы, опасавшиеся поползновений соперников, тоже наставили диктофонов. Оказалось, что, хотя разговоры Торни и не тянут на сугубо еретические, в них прослеживается тенденция подрывать у собеседников твердость веры. Возникло подозрение, что он не слишком почитает Аврору Бору, являвшуюся приверженцам только в своем поднебесном гнезде. «Вы не задумывались, – спрашивал он очередную жертву, – какой на самом деле у Авроры рост?» «Нет, – отвечал шокированный бедняга, – и я не уверен, что этим вопросом следует задаваться». «А ведь она живая женщина из плоти и крови, – не унимался Торни. – В скитаниях я сделался зорок, поэтому позволил себе прикинуть ее рост, воспользовавшись секстантом. Ее ноги нам не видны, но я заключил, что в ней где-то между шестью футами тремя с половиной дюймами и шестью футами четырьмя с половиной дюймами. Отражающие свойства стекла, через которое мы ее наблюдаем, не позволяют дать более точную оценку. Так или иначе, я не сомневаюсь, что она женщина рослая и фигуристая».

Разве можно отзываться в таких словах о Богине?! Но, как ни тяжело это признавать, некоторые относились к выходкам Торни одобрительно и стали не так склонны приписывать Ей сверхъестественную силу. Находя плодородную почву для своих зловредных семян, он шел дальше. «Знаете, – говорил он, – есть обстоятельство, известное, помимо меня, разве что горстке белых людей, которое мне крайне трудно объяснить на основании общепризнанных принципов магнетизма. Существует одна отдаленная узкая-преузкая долина, почти трещина в скалах, затерянная в высокогорьях Тибета, направленная, как меня уверили, строго на Северный магнитный полюс. Как ни тесна долина, некоторые не покидают ее целое лето, так как там есть алмазы. Старателям приходится спать головами либо на север, либо на юг, кто как предпочитает. Казалось бы, ложащиеся головой к северу должны во всех смыслах превосходить тех, кто спит наоборот. Но, проведя среди них много времени и изучив их прежнюю жизнь, я не смог найти различия, которому нас учит наша святая вера. Уверен, что существует исчерпывающее объяснение, но я никак до него не додумаюсь. Если вы или кто-то из ваших знакомых способен избавить меня от этого недоумения, я буду вам бесконечно признателен».

Когда диктофоны зафиксировали привычку Торни задавать подобные вопросы постояльцам круглого дворца, власти решили, что форма и методы правдоискательства, применяемые этим искренним человеком, не заслуживают поощрения. Поэтому его немедленно признали выздоровевшим и отправили домой, предупредив, что лучше ему размышлять молча, а то и вовсе отказаться от мыслей, которыми он имел неосторожность делиться с окружающими.

Глава VI

Эти мелкие осложнения не мешали процветанию обоих движений. «Северные магниты» приобрели всеобщую поддержку в Скандинавии, где сомнения оставались только у интеллигенции. То же самое произошло в Исландии и Гренландии, где ученые неопровержимо доказали, что магнитный полюс скоро переместится к ним. В США торжествовали «Молибдены». Штат Юта, обладатель крупных молибденовых залежей, торжественно отказался от своей «Книги мормона» в пользу книги «Молибден, лечение для угрюмых и безучастных». В награду за переход в истинную веру Молли Б. Дин согласилась на включение Юты в состав Святой земли. Во всем Западном мире сомневающаяся молодежь, прежде неспособная сознательно выбрать, кому поклоняться – Кремлю или Ватикану, обретала душевный и эмоциональный покой в одном из двух новых верований.

В Англии, где соперничающие группировки находились в состоянии равновесия, существовала более острая, чем где-либо, угроза их столкновения. Международные состязания по крикету не вызывали прежнего интереса, старые футбольные клубы были забыты, толпы собирались только на противоборства «Молибденов» и «Магнитов». Не только в футболе, но и во всех других видах спорта пальма первенства переходила от «Молибденов» к «Магнитам» и обратно, и ни одна сила не могла добиться решающего перевеса. Толпы утратили былое добродушие, между упорными последователями враждующих партий все чаще вспыхивали потасовки. В конце концов пришлось установить правило по разделению «Молибденов» и «Магнитов»: одним отныне принадлежала правая сторона, другим левая. На тех, кто позволял себе придерживаться нейтралитета, смотрели с презрением, они подвергались гонениям.

Интеллектуалы были бы рады установить мир и с теми, и с другими, но где там! «Кто не с нами, тот против нас!» – звучало в ответ на их пасы. Тем не менее попыткам примирения не было конца. В «Темпора сапплементари леттерс» появилась глубокомысленная статья об обоих верованиях. «Конечно, – говорилось в ней, – холодному критическому уму трудно принять обе благие вести, несущие новые надежды и новую жизнь усталому Западу. Но носители великой традиции, впитавшие и переварившие послания всех великих мыслителей, от Платона до святого Фомы Аквинского, не спешат отвергать новую веру, даже кажущуюся невозможной, каким казалось христианство Тертуллиану, который в силу этой невозможности – вернее, именно из-за нее – полностью принял новые догматы, недоступные разуму. Все верно мыслящие люди, как ни трудно им сделать выбор между «Молибденами» и «Магнитами», будут приветствовать то общее, что у них есть. Еще недавно мыслями наших признанных ученых мужей владела холодная механистическая философия. Глубочайшие источники мудрости, а не просто наблюдение за голым фактом, смиренное сердце, открытое промыслу Великого Духа Истины, – вот свежие родники «Молибденов» и «Магнитов». Пришел конец дерзости дилетантов, мелкой уверенности пренебрегающих вечными истинами, на которых зиждется наш Западный мир. В «Молибденах» и «Магнитах» столько всего, милого сердцу всякого почитателя мудрости, что нам остается только сожалеть об их расколе и соперничестве. Мы верим – и в этой вере мы не одиноки – в возможность единения, которое сообщит вере в наши западные ценности ту непоколебимую силу, что так важна для судьбоносной борьбы с атеизмом Востока».

Эти весомые соображения имели влиятельную поддержку. Британское правительство, разрывавшееся между любовью к Британскому Содружеству и зависимостью от США, с непритворной тревогой наблюдало за ростом напряженности между Канадой и западными штатами. Эта напряженность, если ее не побороть, могла воспрепятствовать деятельности не только ООН, но и НАТО. В Англии было поровну приверженцев обеих партий. Обе были сильны, но ни одна не могла надеяться на первенство. Британское правительство предложило Томкинсу и Мерроу провести конференцию, где можно было бы выработать по меньшей мере modus vivendi двух сект.

Томкинс и Мерроу провели телефонные переговоры с обеими верховными жрицами, Молли Б. Дин и Авророй Борой. Аврора тайно посоветовалась с сэром Магнусом Нортом. В результате всех консультаций было решено провести встречу в Альберт-Холле, где соглашение должно было быть достигнуто способом публичных дебатов. Правительство очень на это надеялось. Чаяния двух партий были совсем иными. Каждая была настолько уверена в собственной непобедимости, что не сомневалась в победе при физическом столкновении. Веря каждая в свое торжество, партии приняли предложение правительства.

Председательствовать на встрече был приглашен профессор сравнительного религиоведения Оксбриджского университета, мудрый и искушенный знаток религии вымерших тасманийцев, гугенотов и пигмеев. Правительство рассудило, что он с сочувственным пониманием отнесется к «Молибденам» и «Магнитам». Во избежание неудачи к нему приставили несколько сотен верных помощников, выдержавших проверку на отсутствие склонности к обеим партиям. Вопрос, кто будет располагаться справа, а кто слева, решался жребием. Правая сторона выпала «Магнитам», левая «Молибденам». Это разделение соблюдалось на сцене, в партере и на всех ярусах. Между соперниками оставили широкий проход, по которому расхаживали надзиратели, имевшие приказ всеми способами обеспечивать мир.

Аврора Бора и Молли Б. Дин спустились с гор, дабы вдохновлять своих последователей в этой грандиозной схватке. Обе восседали на тронах посередине сцены, разделенные пространством той же ширины, что и проход в зале. Молли Б. Дин любила все человечество, кроме Авроры Боры; Аврора Бора делала в своей любви к человечеству исключение для Молли Б. Дин. Молли Б. Дин, обведя острым взглядом черных глаз аудиторию, ядовито уставилась на Аврору Бору, – более робкое существо от такого взгляда поежилось бы. Аврора Бора воздела глаза к потолку, а потом обвела взглядом огромных глаз бесчисленных собравшихся. Порой она косилась на трон напротив, но, казалось, никого на нем не замечала. Напрасно Молли Б. Дин испытывала на ней свои возможности Медузы горгоны. Аврора Бора искала на потолке поддержку возвышенным чувствам, сделавшим ее той, кем она теперь была.

Томкинс и Мерроу взгромоздились на заваленные бумагами кафедры и изготовились сыпать фактами и аргументами, призванными сокрушить противную сторону.

За спиной Зеруйи Томсона сидел его сын и будущий преемник Захария. Отец воспитал Захарию в строгом соблюдении ортодоксии. Почтительный сын ни на миг не ставил под сомнение догматы «Молибденов» и не мог вообразить для себя иной судьбы, чем помощь отцу при его жизни и подхватывание его знамени после того, как смерть позовет его в более счастливые края. Несмотря на молибденовую диету, Захария был довольно тощим юнцом и в свободное время предпочитал теологии сочинение стихов. Молибден должен был делать людей мускулистыми живчиками, этот же, к его тайному стыду, был склонен к меланхолии. Сочтя «Оду к осени» Китса чрезмерно жизнерадостной, он сочинил свою «Оду к осени», начинавшуюся словами:

О, желтая, о, скудная пора,

Ты гонишь солнце прочь от грустной мызы,

Вот-вот в углу печального двора

Залепит снег обвисшие карнизы…

Нередко он корил себя за несоответствие идеалу секты – отсутствие румяной жизнерадостности. Как он ни старался, меланхолия и вялость завладевали им всегда, стоило ему покинуть суету молибденовой штаб-квартиры.

Позади Манассии Мерроу, напротив Захарии, сидела дочь Мерроу, Лия. Ее, как и Захарию, растили в строжайшей ортодоксии. Как и Захарию, готовили в преемницы отца. И, как и Захария, она с трудом приходила в то душевное состояние, которое требовалось от адепта. Бывали даже ужасные моменты, когда она не могла принудить себя к почитанию Авроры! Любую свободную от помощи отцу минуту она посвящала игре на фортепьяно. Ее любимым композитором был Мендельсон, но она отдавала должное и Шопену. Но предпочитала все же не классическую музыку, а старомодные романтические песенки вроде «Трубадура Гейли» и «Дочки айлингтонского бейлифа». Назвать ее красавицей не повернулся бы язык, зато ее лицо выражало взволнованную искренность, а в больших глазах пряталась печаль.

На заседании оба, Захария и Лия, естественно, больше интересовались противоположной стороной, нежели собственной. Бросив взгляд на Аврору Бору, Захария тут же брезгливо его отвел: уж больно велика! Лия, на мгновение встретившись глазами с Молли Б. Дин, пришла в такой ужас, что чуть не залезла под стул. Справиться с тревогой обоим помогло наблюдение друг за другом. Их глаза встретились. До этой минуты оба считали сторонников противоположной секты низменными грешниками. Страх друг перед другом поверг обоих в шок. «А ведь в этих глазах нет ни капли низости! – подумал каждый. – Угораздило же ненаглядного папашу так ошибиться! Возможно ли, чтобы противник испытывал те же чувства, что я? Вдруг наша общая человечность возобладает над различиями?» Думая так, они сверлили друг друга взглядами.

Собрание тем временем шло своим чередом, но двое молодых людей почти не замечали происходящего вокруг них.

Профессор поднялся, чтобы зачитать свою тщательно подготовленную вступительную речь; они с премьер-министром обсудили каждое ее слово, желая избежать любого намека на критику и недостаток нейтральности. Нервно откашлявшись, оратор начал:

– Боготворимые пророчицы, леди и джентльмены, все мы знаем о разногласиях на этой знаменательной встрече (со всех сторон раздались одобрительные возгласы), но есть тема, относительно которой мы, надеюсь и верю, едины. Все мы привержены поиску истины и, отыскав, поспешим ее провозгласить.

При этих его словах отовсюду закричали: «Нет-нет, только не с той стороны!» Бедняга профессор сбился, залепетал нечто нечленораздельное, но потом продолжил:

– Так или иначе, люди, к мудрости которых я питаю глубочайшее уважение, решили, что разделение на враждующие фракции в нашей великой стране крайне опасно, не менее опасно, чем в дни Войн Алой и Белой розы или прискорбного противостояния короля и парламента в семнадцатом веке, ибо, увлекшись междоусобицами, мы можем проглядеть угрозу извне. Именно поэтому мы и собрались в надежде на то, что, сохранив прежнее рвение и всю глубину религиозной убежденности, два верования смогут объединиться и дружно выковать оружие непобедимой мощи, способное отразить посягательства любого недруга на основы нашей национальной жизни.

В этом месте его опять прервали. Отовсюду закричали: «Нет ничего проще! Пусть они присоединяются к нам!» Профессор опять пролистнул несколько страниц своей речи, сочтя разумным ввиду высокого градуса обстановки побыстрее добраться до завершения.

– Не мне, – заключил он, – диктовать содержание будущего соглашения. Решать вам, ибо мы живем при демократии. Я лишь повторю, что настал решающий момент и что ваша ответственность велика, как никогда. И да благословит Бог вашу рассудительность!

Уже во время этого вступления стало ясно, что атмосфера сгущается. Необычно было и то, что повестку дня огласил не председательствующий, а полицейский комиссар. Властным тоном, совсем не как профессор, он объявил, что с каждой стороны будет по трое выступающих, каждому из которых отводится двадцать минут, и что по жребию первым слово предоставляется представителю «Молибденов». Он также предупредил, что силы полиции приведены в полную готовность и при первых признаках беспорядка очистят зал. Аудитория временно притихла и почти не прерывала первых двух докладчиков.

Это были, конечно, Томкинс и Мерроу. Каждый говорил о достоинствах и успехах своего движения, старательно избегая упоминания о соперниках. В зале кашляли, зевали, кое-кто даже уснул, не выдержав гнетущей обстановки. Казалось, все завершится непролазной скукой. Но в запасе у организаторов был фейерверк. Когда Мерроу сел, Томкинс вызвал на сцену Торни. Тот сразу показал, что не настроен ни на какое примирение.

– Леди и джентльмены, «Северные магниты», – начал он, – я глава секретной службы «Молибденов», и мне известно кое-что, чего не знаете вы, – доходы сэра Магнуса Норта! А также размеры его владений на Северо-Западной территории. Я знаю, что каждый вечер он по многу часов посвящает либо сладострастию, либо преумножению богатств на пару с так называемой святой, мисс Борой!

Эти слова привели аудиторию в оцепенение. «Магниты» считали Торни своим, «Молибденам» трудно было освоиться с его новой ролью. Пока собрание потрясенно молчало, вскочил Вагнер.

– Вас потчевали ложью, но я открою вам правду! Что вы знаете о компании «Амалгамейтед металлз»? О состоянии главного держателя ее акций? О роли молибдена в ее сделках? Я, глава секретной службы «Магнитов», дам вам удивительный ответ: состояние колоссальное; его основа – молибден; его удачливая обладательница – вдова Дин!

Когда он сел, обе стороны уже впали в крайнюю степень буйства. «Смерть сэру Магнусу, позор его мерзкой любовнице!» – неслось с одного края. «Долой жадных плутократов! В петлю Молли-убийцу!» – вопили с другого. Короткое время все вместе пытались противостоять напирающим стражникам. Но потом враждующие святоши сошлись в рукопашной и устроили кучу-малу. Полиция, сохранившая стройность рядов, очистила зал при помощи слезоточивого газа. Непрерывно чихая, тысячи изгнанных хлынули на улицу. Там, придя в себя на свежем воздухе, они разбились на дерущиеся кучки. Трещала одежда, сыпались тумаки, драчуны пинали друг друга и отдавливали друг другу ноги, отчаянно бранясь и даже допуская богохульства. Опустилась ночь, но возня продолжалась, пока святое воинство не повалилось на холодную мостовую и не уснуло, обессилев, прямо на ней.

Глава VII

Тем временем полиция повела руководство со сцены к секретному выходу. Председатель, понимая, что его полномочия окончены, хотел одного – удрать. Непальский делегат, заранее предчувствовавший беду, тронул профессора за плечо и предложил ему помощь. Обоих спешно усадили в полицейскую машину.

– Куда едем? – спросил профессор.

– В непальское посольство, – ответил его новый друг.

Там его, уставшего и отчаявшегося, окружили дружелюбием и, дождавшись, чтобы он собрался с мыслями, предложили профессорскую кафедру по его специальности в Гималайском университете Непала. Для этого он должен был подписать документ на незнакомом ему языке. Он рискнул (как выяснилось спустя длительное время, документ представлял собой подтверждение того, что первым вершины Эвереста достиг Тенсинг) и вскоре самолетом был доставлен к месту новой научной деятельности. По прошествии десяти лет он выдал на-гора монументальный труд «Религия и суеверия аборигенов Запада». Ни на одном европейском языке этот труд не публиковался.

Обе жрицы представляли серьезную проблему для полиции. Молли Б. Дин, забыв обо всем на свете, напала на монументальную Аврору, одним прыжком преодолев пограничный проход, и расцарапала ей ногтями лицо до крови. Та отвесила ей ладонью оплеуху, от которой Молли растянулась на полу.

– Ведьма! – заорала Молли. – Алчная мегера!

Аврора отвечала непривычным для ее последователей голосом, смахивавшим на визг. Несколько полицейских подняли Молли, десяток других, размахивая дубинками, оттащили Аврору. Обеих затолкали в черный воронок, но они и там, перекрикивая полицейских, продолжили осыпать друг дружку оскорблениями. Женщин обвинили в нарушении порядка и заперли на ночь в разных камерах, навевавших самые грустные мысли.

Томкинс и Мерроу, не ожидавшие несвоевременного вмешательства своих тайных агентов, вернулись под охраной полиции каждый в свой офис. Там, крайне удрученные, обхватив голову руками, они мысленно взирали на развалины дела всей своей жизни. В обеих сектах соблюдали строжайшее воздержание (обет нарушался только в оздоровительных дворцах), тем не менее на сей раз уборщицы нашли поутру обоих святош на полу, в обнимку с пустыми бутылками.

Что до Захарии и Лии, то они были так поглощены друг другом, что не отдавали себе отчета в происходящем вокруг, пока шум не стал оглушительным. Среди нейтралов, немного позади них, сидел Ананиас Вагторн, чиновник министерства культуры, отправленный на собрание, чтобы собрать сведения, необходимые для последующих бюрократических процедур. Человек незлой и наблюдательный, он заметил, что эти двое смотрят друг на друга не отрываясь. В разгар скандала он предложил увести их в безопасное место. Немного смущаясь друг друга, они согласились – а что еще им оставалось? Прибегнув к помощи полиции, Вагторн благополучно препроводил их к себе домой. Там он представил их своей жене, и та с пониманием выслушала его рассказ о грандиозном скандале в Альберт-Холле. Добродушная женщина посочувствовала двум молодым людям.

– Вряд ли им сегодня стоит возвращаться домой, – сказала она мужу. – На улицах небезопасно, разгоряченная толпа способна на что угодно. Если мистера Захарию устроит диван в гостиной, то мисс Лия может занять свободную комнату. Так они оба смогут у нас переночевать.

Оба с благодарностью приняли предложение и от утомления моментально уснули.

Собрание состоялось в субботу, поэтому наутро Вагторну не нужно было идти на работу, и он окружил своих гостей вниманием, чтобы они быстрее успокоились. Те не знали, верить ли чудовищным обвинениям, прозвучавшим накануне. Неужели молибденовая вера опиралась на финансовый подлог? Захария содрогался от такого предположения. Неужели магнитная вера была лишь средством обогащения сэра Магнуса Норта? Окажись этот кошмар правдой, жизнь Лии лишилась бы смысла. Видя их отчаяние, приведшее к отсутствию всякого аппетита за завтраком, Вагторн решил с ними побеседовать.

– Неужто все это правда? – спросили его оба хором.

– Боюсь, что да, и даже более того, – был его ответ. – Служебный долг заставил меня разобраться с обеими сектами. В Торговой палате я узнал о тесной связи миссис Дин с «Амалгамейтед металлз», в администрации Северо-Западной территории – о площади владений сэра Магнуса, сказочно богатых полезными ископаемыми. Полиция давно в курсе отношений между сэром Магнусом и Авророй Борой. Уверен, ваши отцы не подозревали, что на собрании прозвучат такие обвинения. Они искренне убеждены в истинности и благотворности доктрин, которые исповедуют и проповедуют. Вполне возможно, что, поразмыслив на досуге, вы оба согласитесь со своими отцами и останетесь при своих прежних убеждениях. Но более вероятно, что вы, как и я, признаете факты и научитесь строить жизнь на более твердом фундаменте, чем раньше.

– Как же возможно, – вскричали оба, – чтобы такие могучие, массовые движения, заразившие столько умов, опирались всего лишь на подлог и безумие?

– Возможно, и еще как! Я изучал историю подобных движений. Сколько их было! Одни оказывались недолговечными, другие существовали столетия. Нет никакой взаимосвязи между жизнеспособностью движения и его связью со здравым смыслом.

В подтверждение своих слов он достал с книжной полки огромный фолиант – «Словарь сект, ересей, церковных партий и школ религиозной мысли».

– Оставьте опасения, что у вас есть основания стыдиться или что вы отличаетесь от остальных людей способностью верить в то, что потом окажется чепухой. В этом томе собраны схожие безумия двух последних тысячелетий. Нетрудно убедиться, что по сравнению со многими из них ваша вера была разумной и умеренной. Обе ваши ереси на букву М. Посмотрим, что здесь значится на эту букву. Вот, скажем, учение Макариуса. Уверяю вас, оно достойно внимания не меньше, чем мажоринианцы, малаканцы, марселианцы, маркозианцы, масботиане, мельхиседехиане, метангисмониты, морельчики и магглтонианцы. Возьмем, к примеру, маркозианцев, последователей Волшебника Маркуса – «умельца изображать волшебство, сочетавшего шутовство Анаксилауса с хитроумием волхвов». Так он соблазнял жен дьяконов и оправдывал свою безграничную распущенность тем, что якобы достиг «высот могущества», а потому вправе делать все, что ему заблагорассудится. Или скажите спасибо, что не принадлежите к секте морельчиков, «собиравшихся в определенный день года в удаленном месте, вырывавших глубокую яму и набивавших ее сучьями, соломой и прочими горючими материалами под пение безумных гимнов. Потом содержимое ямы поджигалось, и сектанты прыгали в нее под восторженные вопли окружающих, считая самоубийство святым мученичеством». Нет, мои юные друзья, не воображайте, что вы одиноки в своем безумии, ибо оно вообще свойственно людям. Мы считаем, что отличаемся от обезьян силой мысли. Мы не помним, что она подобна умению ходить в годовалом возрасте. Верно, мы мыслим, но делаем это так худо, что я часто думаю, не лучше ли бы нам от этого воздерживаться… Увы, сейчас меня зовут дела. Довольствуйтесь пока что обществом друг друга.

Оставшись с глазу на глаз, они сначала смущенно молчали. Потом Захария неуверенно заговорил:

– Пока еще я не способен как следует обдумать услышанное вчера вечером, как и речи нашего великодушного друга. В одном я уверен: увидев по ту сторону прохода хрустальную чистоту и доброту ваших глаз, я уже не мог поверить, что все «Северные магниты» – дегенераты.

– Очень рада, что вы это говорите, мистер Томкинс, – ответила она. – И… и… и у меня возникли такие же чувства в отношении «Молибденов».

– Мисс Мерроу, неужели не все погибло? Тоскуя в одиночестве, отрезанный сомнением и отчаянием от прежних соратников и надежд, могу ли я думать, что в ночи кажущейся неприкаянности мы с вами нашли друг друга?

– Полагаю, можете, мистер Томкинс.

И они крепко обнялись.

На какое-то время прилив чувств позволил им забыть о своих горестях. Потом Лия сказала со вздохом:

– Но, Захария, что же нам делать? Разбить сердца наших отцов? Или есть другой путь? Не можем же мы пожениться, продолжая верить каждый в свое?

– Нет, – ответил он, – это было бы невозможно. Мы обязаны сообщить нашим отцам об утрате веры, как ни больно будет им об этом узнать. Отныне мы с тобой, дорогая Лия, должны думать, говорить и действовать вместе. Если вера будет нас разводить, этому не бывать.

С тяжелым сердцем они решили предстать перед своими отцами. Но, закаленные новым огнем любви, не дрогнули перед лицом испытания.

Глава VIII

Поговорив еще, Захария и Лия решили отложить откровенную беседу на завтра, благо Вагторны были так добры, что предложили им провести в своем доме еще одну ночь. После обеда они прогуливались в Кенсингтонских садах. Раньше они не знали ничего, кроме кабинетов по будням и залов собраний по воскресеньям, и теперь были потрясены красотой природы и испытывали эмоции, за которыми другие отправляются в Альпы или на водопад Виктория.

– Я начинаю думать, – сказал Захария, любуясь клумбой разноцветных тюльпанов, – что раньше мы жили несколько ограниченной жизнью. Эти тюльпаны, например, ничем не обязаны молибдену.

– Как свежо звучат эти твои мудрые слова! – воскликнула Лия. – Уверена, что магнетизм тоже не участвовал в создании всей этой прелести.

Они согласились, что их мозг и сердца расширяются с каждым мгновением, проходящим после бегства от тенет догмы. Их воспитывали в преклонении перед физической силой, но у обоих ее было маловато. Их учили презирать любую тонкость, изящество, хрупкость, мимолетность. Захария, борясь со стыдом, наслаждался поэтическими антологиями и чувствовал себя от этого, как морфинист, неуклонно увеличивающий дозу. Лия, сбегая к фортепьяно, любила оставаться одна, без отца. Тот, на ее счастье, был напрочь лишен музыкального вкуса и, заставая ее за инструментом, верил вранью, будто она разучивает гимны из магнитного песенника. Теперь им наконец-то не нужно было стесняться своих пристрастий.

Но их страх оставался при них: страх перед миром и страх за самих себя.

– Ты думаешь, – спрашивала она его, колеблясь, – что без веры возможно добро? В прежней жизни мне было не за что себя винить. Никто никогда не слышал от меня дурного слова. Я не пробовала спиртного. Не загрязняла свои легкие табачным дымом. Спала исключительно головой в сторону магнитного полюса. Никогда не ложилась спать слишком поздно и не вставала позже положенного времени. Мои друзья были так же преданы долгу. Удастся ли мне продолжать такую жизнь, уже не чувствуя, что каждый мой вдох служит поклонению Земле, Великому Магниту?

– Увы, меня грызут те же сомнения, – сознался он. – Мне страшно, что по утрам я буду довольствоваться меньшим числом наклонов до пола, чем девяносто девять, а то и даже теплой ванной! У меня уже нет уверенности, что алкоголь и табак – дорога в ад. Что с нами будет при таких сомнениях? Не двинемся ли мы по пути наслаждений прямиком к моральному разложению и физическому краху? Что убережет нас и наших бывших единоверцев от превращения в пьяниц, дебоширов и развратников? Что мы скажем нашим отцам в ответ на их довод, что такая вера, как у них, пусть даже ложная, необходима для сохранения человечества? Пока что я не знаю, как им отвечать. Остается надеяться, что отцовский гнев вдохновит нас и подскажет ответ.

– Я тоже на это надеюсь, – подхватила она, – но, честно говоря, побаиваюсь, что даже приверженность догме не спасала нас обоих от греха. Ты со своими поэтами и я со своим пианино – оба мы повинны в мошенничестве. Если даже в прошлом мы грешили, то что учиним теперь?!

Подавленные и унылые, они молча вернулись в дом Вагторнов как раз к чаю.

В понедельник утром оба предстали перед своими отцами, готовые к объяснениям и примирению. Захария нашел отца на работе, в центре суматохи. На его столе росла гора уведомлений об отставке. Едкие статьи в газетах, прежде считавшихся дружественными, предвещали скорый крах. Посвятив воскресенье раздумьям, большинство из тех, кто в субботу дрался за свои секты, решилось от них отречься. В субботу вечером одна половина толпы была на стороне Томкинса, другая – на стороне Мерроу. Сейчас, в утреннее время, когда людям не свойственно толпиться, проходившие мимо обеих штаб-квартир враждебно хмурились, и лишь усиленные наряды полиции служили заслоном от гнева тех, кто считал себя обманутым.

Сохранивший веру Томкинс недоумевал, зачем Провидению понадобилось все происшедшее. Увидев Захарию, он испытал прилив надежды.

– Ах, сынок, – начал он, – что только не выпадает на долю добродетельных людей! Уверен, что ты, которого я с раннего детства учил истинной вере, ты, чья незапятнанная жизнь и непреклонная вера были величайшими отрадами моего нелегкого существования, не оставишь меня одного в этот трудный час. Я уже немолод, и снова возвести с самого фундамента великую церковь, вплотную подошедшую к триумфу, будет превыше моих иссякающих сил. Но ты, полный юных сил и горячности, рождаемой неведением сомнений и неуверенности, сможешь, ничуть не сомневаюсь, отстроить рухнувшее здание в еще большей чистоте, великолепии и сиянии, чем то, что лежит в руинах с субботы.

Захария был растроган до глубины души, глаза его увлажнились. Как ему хотелось обрадовать отца тем ответом, которого тот жаждал! Но это было невозможно. Его останавливало нечто большее, чем сомнения в физиологической пользе молибдена. Подчинение отцу делало невозможными мысли о Лии. Отец ни за что не согласился бы на союз сына с одной из «Северных магнитов». Захария понял, что должен ответить отцу, преодолев страх причинить ему боль.

– Отец, – сказал он, – как мне ни тяжело тебя огорчать, я не могу исполнить твою волю. Я утратил веру. Нас убеждают, что молибден лечит грудные болезни, но ведь у меня, как ты знаешь или по крайней мере подозреваешь, туберкулез легких. Молибден якобы укрепляет мышцы, но любой ни во что не верящий хулиган из трущоб запросто положит меня на лопатки. Ладно, эти вещи еще можно попробовать объяснить. Но главная трудность в том, что я полюбил Лию Мерроу…

– Лию Мерроу… – шепотом повторил за ним отец.

– Да, Лию Мерроу. Она согласилась стать моей женой. Она, как и я, больше не верит в то, во что была приучена верить. Подобно мне, она полна решимости принять болезненные факты, которые поколеблют беззаботный мир веры. Отныне твой труд и труд господина Мерроу не служат для нас вдохновением. Мы хотим жить независимо от догмы, свободно принимать реальность, открыть душу всем ветрам, а не кутаться в вату теплой, удобной системы взглядов!

– Ты разрываешь мне сердце, Захария, – простонал отец. – Ты проворачиваешь штык в кровоточащей ране! Мало тебе, что против меня ополчился весь мир? Ты, мой сын, присоединяешься к моим врагам! О, ужасный день! Своим бессердечным легкомыслием ты уничтожишь не только меня, под угрозой весь мир! Что ты знаешь о человеческой природе? О диких силах анархии, которые высвободят твои «ветра»? Что, по-твоему, удерживает человека от убийств, поджогов, грабежей, бесчинств? Думаешь, жалкая сила разума способна на что-то повлиять? Увы, ты жил защищенным и ничего не знаешь о темной стороне человеческой натуры. Ты возомнил, что добродетель зарождается в человеческом сердце сама по себе, не догадываясь, что она – неестественный побег противоестественной веры! Той самой веры, которую я старался насаждать. В этот безрадостный час я готов признать, что тем же самым занимались «Северные магниты». Я по-прежнему считаю, что наша вера превосходит их, как полуденное солнце превосходит серость сумерек. Но то, что предлагаешь ты, – даже не сумерки, а чернота, непроницаемая ночь. А ночью творятся черные дела. Если ты посвятишь себя им, то мы с тобой станем еще более непримиримыми врагами, чем «Молибдены» и «Северные магниты»!

Вопреки собственным ожиданиям, Захария откликнулся на эту речь совсем не так, как ожидал его отец.

– Нет! Нет, человечество спасет не организованная ложь. Ты воображал, что созидаешь добродетель, но что ты созидал на самом деле? Богатство Молли Б. Дин! Ты рисовал в своем воображении святую. Но разве святость побудила ее расцарапать лицо Авроре Боре? Святость, что ли, подтолкнула ее маскировать свои финансовые интересы безликой «Амалгамейтед металлз»? Да что далеко ходить! Ты понимаешь, что положил на алтарь своей доверчивости мою жизнь? Что отказывал мне в необходимом лечении, потому что оно не входило в число предписаний твоей секты? Разве ты не видишь, что я – вопиющий пример бед, которые обрушиваются на людей, заменяющих факт догмой? Никогда не поверю, что человеческая природа так дурна, как ты ее рисуешь! Но если ты прав, то не поможет никакая система навязанной дисциплины, ведь те, кто ее навязывает, сами находятся в плену низменных страстей и непременно найдут способ причинять страдания, которых требует их порочность. Нет, ты возводишь в систему зло, и только, а зло, возведенное в систему, страшнее всего того, на что способна необузданная, бессистемная страсть. Прощай, отец! Я тебя люблю, сочувствую тебе, но работать с тобой больше не стану! – И с этими словами он хлопнул дверью.

Беседа Лии с отцом сложилась так же и завершилась тем же. Томкинс и Мерроу-старшие хотели было продолжить работать по-старому, но переменчивый ветер моды дул уже в другую сторону: вере оставались верны совсем немногие, в самых закоснелых пригородах. Томкинсу и Мерроу пришлось расстаться с роскошными штаб-квартирами: миссис Дин и сэр Магнус больше не считали нужным на них раскошеливаться. Оба зависели теперь от добровольных пожертвований горстки правоверных и быстро обнищали.

Сэр Магнус и Молли Б. Дин, понесшие изрядные потери, все же остались богачами и в значительной степени поправили свои дела, начав действовать сообща. Благодаря этому трения между США и Канадой сошли на нет, и правительства с радостью забыли про недавние раздоры. Аврора Бора, не верившая, что ее успех зависел от денег сэра Магнуса, осталась в санатории, где, как и раньше, принимала гостей, только теперь очень редких. Заведение постепенно пришло в упадок, и горстка сохранивших веру с грустью наблюдали угасание ее былого могущества. Самые фанатичные из оставшихся адептов приписывали ее крах зловредному действию молибдена и втайне подозревали ее в отступничестве. Увы, постепенно возобладало гораздо более простое объяснение. Аврора сначала запила, а потом пристрастилась к гашишу. В конце концов бывшую жрицу, впавшую в невменяемость, пришлось отправить в лечебницу для умалишенных, где ей суждено было закончить свои дни.

Захария и Лия, никогда не знавшие нужды и раньше предполагавшие для себя единственный путь в жизни – наследование комфортабельных и хорошо оплачиваемых отцовских кресел, теперь были вынуждены искать заработок. Захария, впечатливший Вагхорна своей способностью переходить на совершенно новую точку зрения, приверженный чтению и накопивший благодаря этому немалый массив знаний, получил по рекомендации все того же Вагхорна скромный пост в министерстве культуры. Поселившись стараниями этого доброхота в крохотной квартирке, Захария и Лия поженились.

Лия погрузилась в домашние заботы, посвятила себя любимому и не имела времени на ворчание, поэтому не тосковала по былой жизни. Захарии привыкание давалось труднее. Раньше решения принимались в два счета, не то что теперь. Как поступить? Чему верить? Он мучился от колебаний, оставшись без надежного компаса, помогающего прокладывать курс. У него возникла привычка к долгим одиноким прогулкам по воскресеньям.

Как-то зимним вечером, возвращаясь усталым под моросящим дождем, в густом тумане, он очутился перед маленькой молельней, где отправляли свой культ считаные сохранившие веру «Молибдены». Они распевали под фисгармонию до боли знакомые слова: