Ко мне, только что вошедшему, подошёл метрдотель, и я объявил:
— Столик на двоих. Мой приятель скоро подойдёт.
Обрати метрдотель на меня внимание погодя, он решит, что «приятель» меня подвёл, и так будет лучше, чем привлекать к себе внимание, слоняясь в одиночку. Метрдотель подвёл меня к столику на двоих, — вероятно, худшему во всём клубе: самый дальний от танцплощадки, а оркестр загораживает опорная колонна. Но я не противился; я пришёл сюда не ради музыки. Если уж на то пошло, то я вообще не знал, зачем сюда явился, — разве что повидать Эстеллу.
А она, должно быть, приметила, как я входил, поскольку тут же оказалась рядом, стоило метрдотелю удалился. Чертовски хороша она была в своём вечернем наряде, для которого потребовалось, по моим подсчётам, лишь дюжина квадратных ярдов материала на юбку да едва ли квадратный фут на нечто выше талии. Да, наряд был что надо и стоил денег. Был ли он её собственным или же достался ей вместе с работой? А может, это Оги взял и купил его специально для неё? Но тогда, поскольку они познакомились лишь сегодня вечером, им пришлось хорошенько побегать… Тут я встретил её глаза и устыдился своих мыслей.
Подойдя к моему столику, Эстелла безлико улыбнулась и бесстрастно произнесла:
— Желаете сигарет?
У меня была с собой свежая пачка, а потому я собирался было сказать «нет», как заметил, что Эстелла уже протягивает мне упаковку со своего лотка, а сама прижимает к ней пальчиком сложенный листок бумаги. Эстелла даже покрутила упаковку у меня перед носом, чтобы я эту бумажку разглядел.
И я, кивнув, положил на поднос долларовую банкноту; Эстелла же опустила сигареты вместе с бумажкой на мой столик. «Спасибо, сэр», — произнесла она, даже не спросив, желаю ли я получить сдачу.
Я запихнул сигареты в карман пиджака и разгладил бумажку ладонью. Прочесть её я, однако, не смог, поскольку ко мне подошёл официант. Я заказал виски с содовой и «клубный» бутерброд; поход в морг временно лишил меня аппетита, и до этой минуты я съел всего лишь один гамбургер, пока Бассет уплёл четыре, а потому сейчас вновь почувствовал голод. А ещё я попросил официанта показать мне, в какой стороне телефонная будка: мне захотелось позвонить в агентство, чтобы поставить Джейн в известность о том, где нахожусь.
В телефонной будке я перво-наперво развернул записку Эстеллы. В ней было только два слова: «Привет, Эдди!». Я не знал, ругаться или смеяться.
Сунув записку в карман, я позвонил в агентство. Сказав Джейн, где нахожусь, я, однако, попросил не пытаться разыскивать меня здесь кроме как в случае острой необходимости, но и тогда, если Джейн всё же захочется мне что-то передать, пусть позовёт к телефону Эстеллу, а уж Эстелла передаст сообщение мне.
Затем я позвонил домой и узнал, что Бассет всё ещё там, у Карла. Инспектор подошёл к аппарату.
— Есть что-то новое? — спросил я его.
— Ни черташеньки, Эд. Я дважды прошёлся по комнате, да и сейчас вот, перед сном, заскочил. А ты от Старлока звонишь?
Я объяснил Бассету, где нахожусь.
— Тебя, Фрэнк, сегодня надули с ужином. Приходи в «Крокодил», я тебе компенсирую выпивкой, и развлекательную программу посмотрим.
— Эд, я рад бы, но время приближается к часу ночи, и я смертельно устал. А завтра ведь новый день. Собираюсь приняться за работу пораньше.
— Есть план?
— Начну с Карловой конторы, выясню, кого он собирался посетить на своём обычном маршруте и кого посетил на деле. Попытаюсь высчитать всё по минутам до того часа, как он пришёл домой и ты в пять с ним увиделся. Ты говоришь — он сказал тогда, что уже где-то поужинал? Не знаешь ли, где он обычно ужинает?
— Сразу к югу от Огайо-стрит, на Кларк-стрит, есть местечко, где готовят барбекю. Эстелле приходилось там работать. Он там частенько ужинал — может, и ради Эстеллы, я не знаю. Но это единственное, что мне приходит в голову.
— Кажется, дельная мысль. Коли он всегда так рано садится за стол, то наверняка ужинает плотно, и мясо, жареное на решётке, годится для плотного ужина. Я там проверю. А как обстановочка в «Голубом крокодиле»?
— Спокойно, — ответил я и рассказал о том, как Эстелла переда мне записку и что в той значилось.
Бассет рассмеялся.
— А кстати, Эд. Число четыреста двадцать о чём-то тебе говорит?
— Нет, ничего такого. А что?
— Это было последним, что Карл записал на том листе бумаги, где у него были астрологические выкладки. Звёзды с таблицами вверху, после чего много всякого, в основном разные символы, да «420» как самое последнее, что он написал. Что он сказал тебе по телефону о числе, — только точно?
— Сказал, что это важно, но не то чтобы из-за астрологии. Я спросил, что он имеет в виду, а он сказал, что наткнулся на счастливое число (я так понял, — в своих расчётах), а счастливое оно потому, что о чём-то ему напомнило. Вот и всё; и он пожелал знать, где мы; я сдался и назвал ему Жийара.
— Тогда, значит, четыреста двадцать и есть то счастливое число. Как думаешь, что оно может значить? Номер в гостинице?
— Дьявол меня дери, если я знаю. Или это, возможно, счастливое число в числовой лотерее. Но оно должно обладать и какой-то иной важностью, раз нечто Карлу напомнило.
— И всё же, — произнёс Бассет, — для него это число счастливым не стало. И второе, что я сделаю завтра: покажу всё написанное Карлом специалисту по астрологии; что он, интересно, из этого выведет… Тут может укрываться для нас ниточка, хотя и неясно, каким образом.
— Вполне можно попробовать, — согласился я. — Скажи, Фрэнк, ведь когда я покидал морг, там с минуты на минуту ожидали патологоанатома из ведомства коронера. Ты с ним не разговаривал?
— Разговаривал, конечно. Ничего он мне не сказал, чего бы мы не знали. Разве что Карла дважды ударили по одному и тому же месту. Убили, вероятно, с первого раза, но убийце хотелось действовать наверняка. И если исходить из размеров и очертаний раны, это была револьверная рукоятка: рана овальной формы, а не узкая и прямоугольная, как от рукоятки автоматического пистолета, и не круглая, как от молотка. Других отметин на теле нет.
— Ясно, спасибо. Так ты точно не хочешь заскочить сюда выпить?
— В следующий раз — обещаю! Но завтра хочу быть на службе к девяти, и пойди я сейчас туда, не попасть мне домой к трём или даже к четырём. Поцелуй за меня Эстеллу. И Оги, если встретишь. Он там? Или только Тоби?
— Я Оги ещё не видел, но я тут всего несколько минут. А с Тоби Дэгоном я не знаком.
— Встретишь его, — будь осторожен. Крутой он. Ну, свидимся завтра. Доброй ночи.
Я вернулся за свой столик; выпивка там уже была, а сандвич запаздывал. В ночных клубах всегда заставляют вас ждать еды по меньшей мере час, чтобы вы тем временем всё заказывали себе выпивку.
Началась развлекательная программа, и я повернулся, чтобы посмотреть то немногое, что удавалось отсюда увидеть. По крайней мере, я сделал вид, что смотрю. На самом же деле я размышлял над числом четыреста двадцать, пытаясь выудить из него хоть какой-то смысл. Нет, не получалось. Много чего из этого числа можно было выдумать, да только одно было глупее другого.
Эстелла сменила позицию и теперь подпирала опорный столб, который мешал мне видеть оркестр, а потому вместо развлекательной программы я любовался ею. Такой, как сегодня, я её ещё не видел. Впору было заинтересоваться, до которого она работает…
А ещё меня заинтересовало, почему она делает вид, что не знает меня, и игнорирует, после того как сама же представила меня Оги Грейну в «Блэкстоуне». Раз уж так поступила, то отчего не заговорит со мной здесь? Тем более что мы практически исключили Оги и Тоби из состава подозреваемых. И всё же, хоть она не глядела в мою сторону, но мысли мои, вероятно, прочла, поскольку в ту самую минуту двинулась к моем столику. Поставила свой лоток на пол возле стула напротив меня и села. Улыбнувшись, произнесла:
— Привет, Эдди.
— Повторяешься, — отозвался я. — Сперва было в записке. Мне отписаться или просто сказать «Привет»?
— Но не таким тоном! Ты что, сердишься?
— Не совсем. Даже, вероятно, ещё чуть-чуть больше тебя люблю. И ничего не имею против записок, если желаешь пошалить. Но зачем ты сегодня вечером представила меня Оги?
— Потому что хуже не будет, и я хотела это тебе показать. Он милый. Мне он по нраву. И к исчезновению твоего дяди не имеет никакого отношения.
— Ты-то откуда знаешь? Он это сам тебе сказал?
— Вообще-то, да. — Эстелла подалась в мою сторону. — Эдди, честно, он не из таких.
— Да я не возражаю. Бассет сказал мне, что Оги прекрасный малый и чист, а Бассет обычно знает, что говорит. Интересно только, что тебя заставило заговорить с ним об этом? Чего ты добивалась?
— Вначале, Эдди, я молчала. До той самой минуты, как увидела тебя в «Блэкстоуне». Днём я пришла сюда попроситься на работу, а мистера Дэгона не было — они с Оги вдвоём занимаются наймом, — так меня отправили к Оги.
— То есть, к мистеру Грейну? А то звучит так, будто вы знакомы целую вечность.
— Так и есть, Эдди. То есть… я не хочу сказать ничего такого. Он по-настоящему мил, понравился мне, да и я, кажется, ему понравилась. Ну, не знаю, а только мы сразу поладили. Он сказал, что я чересчур хороша для официантки (я думала устроиться на эту должность) и что им нужна продавщица сигарет, поскольку их работница только что выскочила замуж или что-то в этом роде, так не желаю ли я на её место? Сказал, что выручка у меня окажется вдвое большей, поскольку частенько, когда покупают сигареты, таким как я просто кладут на поднос долларовую бумажку, а сигарет не требуют.
— Особенно если ты и не даёшь.
— Ну, сдачу-то я давать обязана, — рассмеялась Эстелла. — Тебе я не дала, чтобы позлить.
— Вот ты скажи мне лучше, почему ты всё рассказала Оги Грейну.
— Эдди, ну не будь таким сердитым. Когда я согласилась стать продавщицей сигарет, Оги сказал, что мне нужны будут один-два вечерних костюма, и спросил, есть ли у меня такие. Я вынуждена была признаться, что у меня нету — во всяком случае, не такие, чтобы выходить в них сюда. Тогда он согласился ссудить мне денег на приобретение двух костюмов, а я выплачу ему из выручки. Он повёл меня в «Сакс» и помог выбрать; вот этот костюм стоил сотню и четвертной, а другой только сотню. Нравится?