— Так какого же… ты за нами увязался? — гневно спросил Горелов.
— Да не за вами я, дядя Горелый, — объяснил мальчуган. — Я за Санькой пошел, думаю, если ее Змей этот жрать начнет, ну неужели ж он этими кольцами и брошками не подавится? Шаг за ней ступил по доске, другой, хотел было вернуться, ан нет, вижу — заплутался. Опять пошел вперед, за ней. Кричу ее, зову, вдвоем все ж пропадать веселее, а она все не слышит и не слышит, я шаг — а она — два! Я опять — и она опять. Я все за ней, да за ней, а потом — бух — в эту яму.
— А в какую сторону она пошла? — продолжали придирчиво допрашивать его букашинцы.
— Да чего уж там «пошла», она и сейчас идет, вон она! — и Валек ткнул пальцем в чистое небо.
И насколько же мелкой, глупой, скучной и суетно-пустяшной показалась Семену вся его прошлая, обычная земная жизнь, когда подошел он к порогу Адовых Врат. Он узнал бывший кабачок, происшествие в котором глубоко и круто переменило всю его прошлую жизнь, место, в котором встретился он впервые с самим собой, со своей новой, и наверное основной ипостасью. Да, эти гиблые места не стали выглядеть более жизнерадостно, но теперь кафе из подвала трансформировалось в нечто грандиозное, в высочайшее сооружение, парящее в набегающих волнах гравитации. Вокруг резвились маленькие, нахальные инкубы, пытаясь заарканить табунок пугливых пегасов для пиршественного стола. Лошадки суматошно хлопали крыльями и пытались спрятаться в «тени пространства», но инкубы загоняли их в пыльную паутину Арахны, те прилипали к ней и отчаянно взывали о помощи. При его приближении все сбились в кучу и замерли, не решаясь издать ни одного лишнего звука. Склоненные физиономии инкубов выражали глубочайшую покорность.
Взгляд его обратился к Вратам. Даже в обычном, земном, материальном своем воплощении они производили внушительное впечатление. Они тянулись от пола до потолка подвала на добрые пятнадцать с половиной саженей и были сложены из толстых дубовых рифленых досок, усеянных вершковыми гвоздями и скрепленные болтами в кулак толщиной. Насколько же внушительно и неприступно выглядели они в ирреальной своей инкарнации! Сейчас Врата походили на несколько легких, перекрещивающихся этажерок и внешне никак не оправдывали ни своего названия, ни предназначения. Но посвященный ведал, что пустоты между отдельными прутьями были до отказа заполнены скрещениями силовых линий. Ажурные и невесомые на вид тростинки на деле являлись мощными дематериальными резаками, которые кинжальными своими лучами в состоянии в капусту изрубить любого приближающегося противника, принадлежащего иному миру. Пространство перед Вратами было усеяно многочисленными ловушками и волчьими ямами, каковые мог разглядеть лишь обладатель специального шлема с тайновизором, который имелся лишь у членов царствующего дома.
Двое бесов, стоя на часах у Врат, отдали ему честь «ведьмиными молотами» и приветственно клацнули клыками. Он узнал крайнего: они вместе будут сражаться за Небесную Хартию против полчищ дайвов, которые нападут на Геенну тысяч этак через пятнадцать-двадцать лет — мгновение в масштабах мира преисподней. Почувствовав его молчаливое одобрение, бес затрепетал от радости, всеми фибрами своей черной души впитывая волну поощрения, исходящую от повелителя. Мимоходом, Черный излечил его от застарелой язвы желудка: он любил исцелять свой народ по праздникам. А сегодня был именно такой день, праздник, причем самый значительный за последние полмиллиона лет: весь мир обновлялся.
«Прободение, Соитие, Соприкосновение, Совокупление» — так по-разному именовался этот процесс взаимного перетекания друг в друга двух вселенных, однако чаще всего этот процесс ассоциировался с половым актом. Под этим предлогом разнузданная толпа празднующих окончательно опрокинула и растоптала остатки приличия. Растрепанные, полубезумные менады, обуреваемые неистовой жаждой сопряжения, набрасывались на пьяненьких вакхантов и насиловали их по углам. Черного все это позабавило, и он послал с дюжину шаровых молньиц — пощекотать блудниц. Когда те с оглушительным грохотом взорвались, и жертвы и насильницы с воплями разбежались.
Ступив на хрустальную лестницу, он поднял взгляд. Стоя на вершине лестницы, свита напряженно всматривалась в его лицо. С самого начала Прободения, когда он утратил свою материальную оболочку и превратился в дух, в сгусток мрака, в ходячее ничто — все они интриговали и чаще всего против него, иные сколачивали группировки, поддерживая его соперников, другие занимались вопросами личного благополучия, выискивая себе створных и наряжались в новые, у многих не по мерке сидящие тела. На какое-то время он был сброшен со счетов. Его попросту заживо похоронили.
Он взглянул на небеса. Высоко внизу, под ногами и в то же время над головой (у любого, не в совершенстве владеющего правилами ирреальной топологии, эта картина вызвала бы ужас) под и над ним проплывал унылый городишко, где прошли детство и юность его двойника. Глупый мальчишка! Как же мало он смыслил в прошлой своей жизни. Он боролся с нечистью своего мира, а ее следовало покорять подачками и притворным смирением. Он старался быть чистым в то время, когда требовалось быть грязнее всех, он был правдив, когда именно ложь должна была стать главным оружием его возвышения. Нет, больше он подобных ошибок не допустит.
Воистину, не его, далеко не его одного изобразил Боб на воротах и стенах проклятого кабака. Гляньте, да ведь тут перед ним как на ладони весь город: торговцы и пьянчуги, горлопаны и бабники, завистники и скареды, взяточники и их верная охрана. Правда, выглядят они здесь более роскошными, да это и понятно: ведь сегодня их праздник.
Расфранченный тип в оливковом камзоле и белых кюлотах с прорезями, как две капли воды похожий на Бузыкина, подал знак. Запели горны, развернулись и заколыхались знамена. Придворные выстроились по обе стороны лестницы по ранжиру: одна партия против другой, «синие» против «алых». «Синие», партия высшей аристократии, были консерваторами и выступали за сохранение стабильности Альянса Миров. «Алые» были радикалами и требовали укреплять не окраинные измерения, а центр предлагал оставить периферийные территории развиваться по собственному усмотрению. Спор между двумя партиями шел уже не первую тысячу лет, и стало уже давно доброй традицией назначать Главного Советника и премьер-министра из представителей разных партий, чтобы сохранить известный паритет в общественном устройстве.
— Асмодей (это имя неожиданно всплыло в памяти и оказалось точным), тебе не трудно было примерять на себя новое тело? — осведомился Черный принц. Церемониймейстер заулыбался и, отвесив нижайший поклон, сказал:
— Мне практически не пришлось прилагать усилий, чтобы его переубедить. Ведь он был представителем аппарата, а аппарату все равно, на кого вертятся его шестеренки, лишь бы смазывались погуще.
— Я полагал, что ты завладел его телом, Асмодей, а на деле он завладел твоим духом… — подивился Черный принц. — А это кто еще? Что за урод? — спросил он, указав на уродливое, кривоногое существо с крошечной, будто сплющенной головой. Существо было наряжено в воинский парадный расшитый золотом пурпурный сюртук.
— Вы не узнаете своего царственного брата? — лукаво улыбнулся Асмодей. — Да, в этом, новом мире все мы выглядим несколько непривычно, но все же мы — это мы, и это необходимо отчетливо сознавать… — и он отошел, поскольку Зилант приблизился, и Первый Советник не хотел мешать беседе двух венценосных братьев.
Подойдя к Черному, некогда юный красавец Зилант поцеловал его пальцы.
— Неужели ты не мог избрать для себя более благопристойную телесную оболочку? — с легким упреком сказал ему Черный принц.
— Ах, дорогой Велиал («так вот, каково мое истинное имя в этом мире», — мелькнуло в мыслях Черного), ты и сам знаешь, насколько трудно отыскать подходящего носителя, настроенного на развоплощение. Тем более, что у этого субъекта оказалось весьма буйным воображение, так что мне удалось навести ужас на все население ареала. И в конечном итоге именно мне Сфера обязана своей сегодняшней победой.
— Насколько мне известно, далеко не все ударились в панику, — заметил Велиал. — Чувствую от тебя до сих пор запах пены.
Если Зилант и смутился, то не подал виду, а только сказал:
— Среди каждого народа попадаются упрямцы, которым хоть кол на голове теши, а будут стоять на своем. Мне попался один из таких… Но и быть в шкуре трехголового монстра — б-р-р-р! — слуга покорный.
— Ты не справедлив к своему братцу, — сказала, подплывая, немолодая меди в кринолинах, в которой несложно было узнать древнюю богиню Луны — Астарту, недавно рядившуюся в старую Хиврю. — Его уловка поможет мне заполучить юное, более сильное и здоровое тело.
— Надеюсь, вы будете эксплуатировать его не столь нещадно, как нынешнее, — с легко язвительностью заметил Черный и подумал: «тем более, что ты его еще не получила».
— Но ведь получу! — обиженным тоном возразила она.
Он совсем забыл, что вдовствующая королева-мать умеет читать мысли!
— Оно будет вам очень к лицу, мадам, — сказал он, — правда, боюсь, что чуточку тесновато. — И отошел, поддержав свою прочно укоренившуюся репутацию великосветского хама.
В это время в залу влетел верзила Асгарот в роскошной телесной оболочке майора Колоярова, запыхавшись, он шумно дышал, попыхивая для внушительности клубами дыма, как паровоз. Кираса, позаимствованная в свое время у Геракла, так и трещала, распираемая его могучей грудной клеткой.
— Спешите видеть, господа! Скорее! — воскликнул он. — Вот где настоящая забава! Гляньте-ка, эти людишки объявили нам (!) войну! О, ваше величество… — он низко склонился, так что перья его шлема коснулись пола. — Рад лицезреть вас здравствующим!
«Не ты ли сделал все, чтобы меня вообще не существовало в этом и в том мире?» — подумал принц, но вслух сказал:
— Много ли их и чем они вооружены?
— Человек пятьсот со всяким дрекольем, — хихикнул Асгарот. — А ведет их тот самый сумасшедший, который задал трепку… э-э-э… попытался оказать сопротивление высокорожденному брату вашего высочества.