иранский лидер аятолла Хомейни издаёт фетву, призывающую всех мусульман казнить всех, кто был причастен к изданию романа; иранский религиозный фонд предлагает денежное вознаграждение за убийство Рушди.
16 февраля 1989: Рушди защищён программой Британского правительства по защите свидетелей и издаёт заявление, в котором выражает сожаление о том, что мусульмане были оскорблены книгой; аятолла Хомейни отвечает: «Обязанностью каждого мусульманина является использование всего, чем он владеет, его жизни и богатства для того, чтобы отправить Рушди в ад».
17 февраля 1989: иранский лидер Али Хаменеи говорит, что Рушди может быть прощён, если он извинится.
18 февраля 1989: Рушди извиняется, как было предложено Али Хаменеи; ИРНА (официальное информационное агентство) заявляет, что выступления Рушди достаточно для его оправдания.
22 февраля 1989: роман издан в США; под давлением две главных сети книжных магазинов убирают книгу с полок одной трети книжных магазинов страны.
24 февраля 1989: иранский бизнесмен предлагает 3 миллиона долларов за убийство Рушди; двенадцать человек погибают во время демонстрации против Рушди в Бомбее, Индия.
28 февраля 1989: попытка поджога двух книжных магазинов, которые продавали книгу, в Беркли (Калифорния).
7 марта 1989: Великобритания разрывает дипломатические отношения с Ираном.
март 1989: Организация Исламская Конференция призывает правительства 46 стран-участниц запретить роман. Революционное правительство Занзибара назначает наказание за хранение книги — три года тюремного заключения и штраф 2 500 $; в Малайзии — также три года тюремного заключения и штраф 7 400 $; в Индонезии — месяц тюрьмы или штраф. Единственная страна, где подавляющее большинство населения — мусульмане, но роман не запрещен — Турция. Несколько государств с большим мусульманским меньшинством, включая Папуа Новую Гвинею, Таиланд, Шри Ланку, Кению, Танзанию, Либерию и Сьерра-Леоне, также предусматривают наказание за хранение романа.
май 1989: популярный музыкант Юсуф Ислам (ранее известный как Кат Стивенс) косвенно поддерживает фетву.
3 июня 1989: умирает аятолла Хомейни.
1990: Рушди издаёт эссе на смерть Хомейни «Вера в добрые намерения» для умиротворения критиков и публично извиняется, подтверждая своё уважение к исламу, но иранские духовные лидеры не отменяют фетву.
1990: взрывы в пяти книжных магазинов в Британии.
1990, лето: в Мюнхене, в журнале «Страна и мир», редактируемом Кронидом Любарским, впервые на русском языке была опубликована глава из романа Рушди. Через некоторое время на отдыхе в Индонезии Любарский погиб. Сообщалось, что он утонул, купаясь в океане.
1996: первая глава романа в русском переводе опубликована в Армяно-еврейском вестнике «Ной», Москва, 1996, № 18. Вскоре после этого журнал был закрыт.
1998: руководство Ирана заявило о том, что больше не поддерживает фетву.
1999: российское издательство «Лимбус Пресс» приобретает права на публикацию произведений Рушди, а также русский перевод романа некоего Владимира Вайля. Под давлением исламской общественности «Лимбус Пресс» отказывается от публикации «Сатанинских стихов».
14 февраля 2006: ИРНА в годовщину объявления фетвы издаёт заявление, что связанный с правительством Фонд Мучеников (англ. Martyrs Fondation) объявил, что фетва имама Хомейни относительно вероотступника Салмана Рушди будет действительна навеки, а один из иранских государственных фондов предлагает 2,8 миллионов долларов за его смерть.
16 июня 2007: по случаю дня рождения Королевы Великобритании Салману Рушди был присвоен рыцарский титул. В ответ на это Совет пакистанских религиозных авторитетов (улемов) в торжественной обстановке присудил Усаме бин Ладену звание «Меч Аллаха» (Сейфулла).
30 марта 2008: в Интернете появилась первая редакция русского перевода романа.
5. Стихи Таслимы Насрин
Моей мамы глаза у последней черты
становились похожи на жёлтые пятна глазуньи,
а живот распухал, как готовая лопнуть в любую минуту
канистра студёной воды.
Неспособная больше стоять, ни сидеть, ни рукой шевельнуть,
мать лежала, недвижная, втуне.
Она даже уже не казалась похожей на Мать,
очутившись у этой последней черты.
А родня приходила, родня уходила,
и вечером — так же, как утром —
уверяла, что время готовиться к встрече
с реальностью этой священной,
и что в Пятницу, в праздник святой,
умирать для неё будет более мудро;
все иллах иляллах да Аллаху Акбар:
мол, лишь верь — и обрящешь спасенье.
Мункир и Накир.
Эти двое крылатых пришли, ожидая ответов;
призывая очистить от бренного дом и окрестность,
чтобы знать, что возляжет душа на их быстрые дроги,
когда смерть запоёт на пороге.
Здесь голодный недуг танцевал, приглашая в могилу,
пил устами кривыми последние мамины силы,
ослепляя глаза,
иссушая слова на излёте,
похищая дыханье из лёгких.
Когда силилась мама дышать,
лоб и брови кривились от этого ада,
а домашние стали кричать,
умоляя привет передать Мухаммаду.
Все уверены были: на небе седьмом будет мама ко сроку
и под ручку пройдется с Пророком
по залитому солнцем сияющим дивному саду.
И вино, и копчёная дичь будет маме наградой.
Об одном лишь мечтала она — чтобы сбылось когда-то:
чтоб пройтись с Мухаммадом по дивному Райскому Саду.
Но теперь, покидая земные чертоги — скажите на милость! —
к своему удивленью, в желаньях подобных она усомнилась.
Не прогулок за Гранью, не райских садов золотистых, —
захотела она приготовить мне рис по-индийски,
сделать рыбного карри, поджарить куриную ножку,
острый соус сварить с ароматнейшей красной картошкой,
Захотела она мне набрать самых спелых кокосов
в своем скромном — не райском — саду, где пригрелись фиалки.
Захотела она босиком прогуляться по росам,
молодой плод гуавы сбить с ветки бамбуковой палкой.
Захотела она отогреть меня ласковым словом,
непокорную прядку на лбу моем смуглом поправить.
Захотела она постелить мне перинок пуховых,
сшить мне платье и тонкую вышивку сделать по краю.
Захотела она петь в саду мелодичные песни:
«Никогда ещё в небе так ярко луна не блестела,
никогда ещё ночь не была столь нежна и чудесна…»
В общем, что говорить: очень жить моя мать захотела.
Я знаю, что никто не возродится
и трубы в судный день не вострубят:
все гурии, сирени, вина, птицы —
ловушки, что религии таят.
Мать ни в какое не прорвется небо
и под руку ни с кем не ступит в сад.
Проникнут лисы сквозь прореху в склепе
и плоть, плутовки, мёртвую съедят.
Но я хочу поверить в Небеса
над высшим небом или где-то выше:
прекрасные, святые небеса,
куда она — от мига к мигу ближе —
поднимется сквозь вечный Пульсират.
И сам Пророк, прекрасный Мухаммад,
введет её в свой дом, нальёт ей чаю,
потом обнимет, рая посреди,
и сердце утомленное растает
в непостижимой маминой груди.
Она захочет искупаться в росах,
Она захочет прыгать, танцевать
И все причуды разом сотворять.
И дичь внесут на золотых подносах,
И мама будет дивных яств вкушать.
И сам Аллах сойдёт её встречать,
вплетать свои цветы в седые косы
и прямо в губы страстно целовать.
Она уснёт на пуховóй перине,
ей гурий веера взлелеют сон,
пока в серебряном бокале стынет
нектар, что серафимом поднесён.
Её печаль коснуться не посмеет,
что на Земле туманила глаза…
Я — атеист —
так здорово умею
мечтать,
что есть на свете небеса!
Пусть храмы всех религий на Земле
рассыплются, как прах,
пусть кирпичи мечетей и церквей
сгорят в слепых кострах,
а на руинах этой пустоты
пусть вырастет цветов прелестных сад
и свежий источает аромат:
театров лес и детских школ цветы.
Во имя Гуманизма — пусть растут
музей, приют, больница, институт.
Там, где молитвы сыпались из уст —
пусть будет академия искусств.
Там, где цвели дворы монастырей —
пусть бьются волны рисовых полей.
В морях бескрайних пусть проснётся жизнь,
и пусть щеки коснётся лёгкий бриз:
Религия, чьё имя — Гуманизм.
Держись подальше от собак:
Подхватишь бешенство.
Держись подальше от мужчин:
Подхватишь сифилис.
Ах, почему бы Еве плод не съесть?
И руки, чтобы брать, у Евы есть,
И пальцы, чтобы спелый плод обвить…
Не для того ли Еве дан живот,
Чтоб чувствовать, когда желает плод?
Язык — для жажды? сердце — для любви?
Так почему бы Еве плод не съесть?
Зачем себе отказывать ей здесь
В невинных радостях, твердя всё время «нет»?
Зачем в Эдеме сотворён запрет?
Не для того ль, чтоб Ева и Адам
В плену вовеки оставались там?
Из-за того, что Ева съела плод,