нул: “Можно и так сказать”. — “Тогда дело другое… — Лысый смутился и повернулся к Иримиашу: — Вы слыхали? Сабо дали под зад коленом”. — “Угу, — буркнул тот и допил остатки. — Ну, что нового, Тот?” Лысый наклонился к самому его уху: “Квартиру дали”. — “Даже так? Поздравляю. Что еще?” — “Жизнь течет, — глухо ответил Тот. — Сейчас выборы были. Вы знаете, сколько людей не явилось? Хм. Наверно, догадываетесь. И я знаю их всех до единого. Они у меня вот здесь”. — И он показал на свой лоб. “Ну, молодчина, Тот, — устало сказал Иримиаш. — Я вижу, вы времени зря не теряете”. — “Ну а как же, — развел руками лысый. — Человек должен знать свое место. Не так ли?” — “Ну, тогда встаньте в очередь и принесите нам выпить!” — сказал Петрина. Лысый с готовностью наклонился к нему: “Что господа будут пить? Я угощаю”. — “Ром с ликером”. — “Минуточку, я сейчас”. Через мгновение он уже был у стойки, где подозвал хозяина, и вскоре вернулся с полными стаканами в руках. “Ну, за встречу!” — “Будьте здоровы!” — сказал Иримиаш. “До гробовой доски!” — добавил Петрина. “Ну, теперь расскажите вы, какие там новости?” — спросил Тот, выкатывая глаза. “Там — это где?” — вопросительно поглядел на него Петрина. “Это я так сказал. Вообще”. — “А, понятно… Вот, как раз возвращаемся с воскрешения мертвеца”. Лысый оскалил желтые зубы: “Ха-ха-ха! Вы нисколько не изменились, Петрина! С воскрешения мертвеца, говорите? Это здорово! Узнаю вас!” — “Что, не верите? — кисло усмехнулся Петрина. — Вы плохо кончите, Тот. Я вам советую, не одевайтесь слишком тепло, как почувствуете, что пришел ваш последний час, — жарко будет!” Тот затрясся от хохота. “Хорошо, господа, — отдуваясь, сказал он. — Меня ждут приятели. Надеюсь, еще увидимся?” — “К сожалению, Тот, — грустно улыбнулся Петрина, — это неизбежно”. Они вышли из рюмочной и направились по окаймленному пирамидальными тополями проспекту к центру города. В лицо им дул ветер и хлестал дождь, и, распарившись в жаркой рюмочной, они содрогались теперь от озноба. До самой Соборной площади им не встретилось ни души. Петрина даже заметил: “Здесь что, комендантский час ввели?” — “Да нет, просто осень, — печально сказал Иримиаш. — Сейчас усядутся все возле печки и встанут, только когда придет весна. Часами будут торчать у окон, пока не начнет смеркаться, будут есть, пить, тискаться под перинами. А если, случаем, почувствуют, что не могут так больше жить, зададут хорошую взбучку ребенку или поддадут ногой кошке и на время опять успокоятся. Так оно и идет, лопоухий”. На главной площади их остановился группа людей. “Вы ничего не видали?” — спросил один из них, долговязый мужик. “Ничего”, — ответил Иримиаш. “Как увидите что-нибудь, сразу нам сообщите. Мы будем ждать вестей здесь”. — “Хорошо. Пока”. Через пару шагов Петрина спросил: “Может быть, я с ума спятил? А может, наоборот, они? Хотя с виду вроде нормальные. Кого мы должны тут увидеть?” — “Лошадей”, — ответил Иримиаш. “Каких еще лошадей?” — “Которые с бойни сбежали”. Они прошли по безлюдной центральной улице, свернули в Надьроманварош — Большой румынский квартал, и увидели их на пересечении улицы Эминеску и Променада. Неподалеку от питьевого фонтанчика, прямо посреди улицы Эминеску, паслись восемь или десять лошадей. Слабый свет фонарей поблескивал на их крупах. Они мирно щипали травку, пока не заметили уставившихся на них людей, и тогда чуть ли не одновременно вскинули головы, одна из них захрапела, и через минуту табун уже скрылся в противоположном конце улицы. “Ты за кого болеешь?” — спросил, ухмыляясь, “щенок”. “За самого себя”, — нервно ответил Петрина. Когда они вошли в корчму Штайгервальда, там болталось всего несколько человек, а вскоре покинули помещение и они; был уже поздний час. Штайгервальд возился в углу с телевизором. “Черт бы подрал этот хренов ящик”, — не замечая вошедших, ругался он. “Вечер добрый!” — крикнул ему Иримиаш. Штайгервальд быстро обернулся: “Прошу пожаловать! Ну, что с вами?” — “С нами полный порядок, — успокоил его Петрина. — Никаких проблем”. — “Это хорошо. А то я уж подумал, — проворчал корчмарь, возвращаясь за стойку. — Вот ведь рухлядь, — гневно указал он на телевизор. — Час кручу-верчу — нет картинки, и все тут”. — “Ну, тогда надо отдохнуть немного. Дайте нам два рома с ликером. А молодому человеку — вино с содовой”. Они сели за столик, расстегнули пальто и опять закурили. “Щенок, — сказал Иримиаш, — как выпьешь, отправишься к Пайеру. Ты знаешь, где он живет. Ну так вот. Передашь ему, что я его жду здесь”. — “О’кей”, — ответил тот и снова застегнул пальто. Он взял из рук корчмаря стакан, залпом выпил вино и выскочил за дверь. “Штайгервальд”, — остановил Иримиаш хозяина, который, поставив перед ними стаканы, направился было обратно к стойке. “Значит, все же случилось что-то”, — встревожился тот и опустил могучее тело на один из стульев. “Ничего не случилось, — успокоил его Иримиаш. — Мне завтра понадобится грузовик”. — “А когда вернешь?” — “Завтра вечером. И ночлег нужен на сегодня”. — “Хорошо, — с облегчением кивнул Штайгервальд и тяжело поднялся. — А когда заплатишь?” — “Сейчас”. — “Да ну?!” — “Ты ослышался, — передумал маэстро. — Завтра”. Тут отворилась дверь, и в корчму, запыхавшись, вбежал “щенок”. “Сейчас придет”, — сообщил он и сел на прежнее место. “Отлично, братец. Попроси себе еще вина. И скажи ему, пусть приготовит фасолевый суп”. — “С рулькой!” — расплылся в ухмылке Петрина. Через пару минут в корчму вошел коренастый и толстый седой мужчина; в руках он держал зонт, и видно было, что он уже собирался отойти ко сну, потому что пальто он накинул поверх пижамы, а на ногах были тапочки из искусственного меха. “Я слышал о том, что вы снова пожаловали в наш город, мистер, — сказал он сонливо и медленно сел рядом с Иримиашем. — Не стану возражать, если вы захотите пожать мне руку”. Иримиаш, мрачно смотревший перед собой, при словах Пайера вскинул голову и улыбнулся довольной улыбкой: “Мое почтение. Я очень надеюсь, что не нарушил ваш сон”. Пайер прикрыл глаза и с усмешкой ответил: “Нет, не нарушили, и полагаю, что после встречи с вами я смогу так же крепко спать”. Улыбка не покидала лица Иримиаша. Он положил ногу на ногу, откинулся на спинку стула и выпустил длинную струйку дыма: “Перейдем к делу”. — “О, не пугайте меня так сразу, — медленным, но уверенным жестом отмахнулся гость. — Закажите мне чего-нибудь! Раз уж вынули меня из постели”. — “Чего вы хотели бы выпить?” — “Не спрашивайте меня, чего я хотел бы. Здесь этого нет. Попросите стаканчик сливовой”. Смежив веки, он словно бы задремал, слушая Иримиаша, и вновь поднял руку, чтобы взять слово, только когда корчмарь принес палинку, и гость медленными глотками осушил стакан. “Одну минуту! Куда это мы так торопимся? Мы даже не познакомились с уважаемыми коллегами…” Петрина вскочил: “Я Петрина, с вашего позволения. Это имя… или фамилия, как вам больше нравится”. “Щенок” даже не пошевелился: “Хоргош”. Пайер вскинул опущенные веки. “У вашего юного друга замечательные манеры, — сказал он и одобрительно посмотрел на Иримиаша. — Он далеко пойдет”. — “Я рад, что мои помощники вызывают у вас симпатию, господин торговец оружием”. Пайер испуганно отдернул голову: “О, не надо характеристик. Я не фанатик своей профессии, полагаю, вы это знаете. Меня можно звать просто Пайером”. — “Хорошо, — улыбнулся Иримиаш и загасил сигарету о низ столешницы. — Дело вот в чем. Я был бы весьма признателен вам… за некоторые… материалы. И чем они будут разнообразнее, тем лучше”. Пайер закрыл глаза. “Ваш интерес чисто теоретический или же вы готовы прямо сейчас с помощью некоей суммы помочь мне перенести горести и ничтожество этой жизни?” — “Разумеется”. Гость одобрительно кивнул: “В очередной раз я могу засвидетельствовать, что вы истинный джентльмен, коллега. К сожалению, в ваших кругах мне все реже доводится иметь дело с людьми, обладающими столь безукоризненными манерами”. — “Не хотите с нами поужинать?” — с неувядающей улыбкой поинтересовался Иримиаш, когда возле их стола появился Штайгервальд с фасолевым супом. “А что вы можете предложить?” — “Ничего”, — лаконично ответил корчмарь. “Вы хотите сказать, что все, что вы можете нам подать, — несъедобно?” — устало осведомился Пайер. “Именно так”. — “Тогда мне ничего не нужно. — Он поднялся, слегка поклонился и отдельно коротко кивнул “щенку”. — Господа, всегда к вашим услугам. Подробности, как я понял, мы обсудим позднее”. Иримиаш тоже поднялся и протянул ему руку: “Все верно. Я загляну к вам в конце недели. Приятных снов”. — “Коллега, последний раз я мог беспробудно проспать пять с половиной часов двадцать шесть лет назад, а с тех пор я всю ночь ворочаюсь с боку на бок. В любом случае благодарствую”. Он еще раз откланялся и неторопливо, с сонливым видом двинулся из корчмы. После ужина Штайгервальд, ворча, постелил им в одном из углов, молча погрозил кулаком в сторону сдохшего телевизора и направился к выходу. “У вас Библии не найдется?” — окликнул его Петрина. Штайгервальд вздрогнул, остановился и повернулся к нему: “Библии? Зачем она вам?” — “Хочу почитать немного на сон грядущий. Меня это всегда успокаивает”. — “Постеснялся бы врать-то, — проворчал Иримиаш. — Последний раз ты, наверное, в детстве книгу в руках держал, да и то лишь картинки разглядывал…” — “Не слушайте его! — с обиженным видом запротестовал Петрина. — Это зависть в нем говорит”. Штайгервальд почесал в затылке: “Да у меня тут одни детективы! Принести?” — “Упаси Господь! — отшатнулся Петрина. — Это не годится!” Штайгервальд с кислой миной исчез за дверью, ведущей во двор. “Ну и дубина же этот Штайгервальд… — проворчал Петрина. — Честное слово, голодный медведь, который может присниться в кошмарном сне, дружелюбней, чем этот пень”. Иримиаш улегся на пол и натянул на себя одеяло: “Может быть. Зато он переживет нас всех”. “Щенок” погасил свет, и наступила тишина. Какое-то время ее нарушало лишь бормотанье Петрины, мучительно пытавшегося припомнить слова молитвы, которую он когда-то слышал от бабушки: