ую шутку мы с ними сыграли!» «Не стоит об этом, — насмешливо заметил Иримиаш. — Давай поддержим упорную, безнадежную борьбу за человеческое достоинство… — Он со значением поднял указательный палец и погрозил Петрине. — Лопоухий! Пришло наше время!» «Горе мне!» — простонал Петрина, словно предчувствуя дурное, — Я всегда знал! Всегда знал, что однажды придет наше время! Надеялся… верил… И пожалуйста! Вот чем все обернулось!» «Да что вы все дурака валяете?» — вмешался из-за их спин «парень». — Вместо того, чтобы с ума сходить, вели бы себя серьезно!» «Я?! — проскулил Петрина. — Да я сейчас запрыгаю от радости…» Скрипнув зубами, он посмотрел на небо, а затем в отчаянии покачал головой. «Скажи, что я тебе сделал? Может, обидел чем? Может, сказал когда дурное слово? Умоляю, хозяин, пощади старика! Посмотри на мою седую голову!» Но Иримиаш не позволил сбить себя: он пропустил мимо ушей звонкие слова своего товарища и с загадочной улыбкой произнес: «Сеть, лопоухий!.. — при этих словах Петрина вскинул голову — Понимаешь?» Они встали, повернулись друг к другу, Иримиаш слегка наклонился вперед. — Огромная паучья сеть. На всю страну. И все концы будут протянуты к Иримиашу… Теперь твоим тупым мозгам ясно? Если где-нибудь… хоть что-нибудь… задрожит…» Жизнь начала возвращаться к Петрине, сначала по его лицу скользнуло мимолетное подобие улыбки, а затем в пуговичных глазах засветился заговорщицкий огонек, уши покраснели от едва сдерживаемого волнения. «Если где-нибудь… хоть что-нибудь… задрожит… Похоже, начинаю смекать, в чем тут дело… — дрожа, прошептал он. — Это же… фантастика просто… Это я тебе говорю…» «Ну, видишь, — холодно кивнул Иримиаш, — сначала поработай головой, а потом начинай хныкать». «Парень» наблюдал за происходящим с почтительного расстояния, но его выручил острый слух: ни единого слова не ускользнуло от него, и поскольку он пока что ничего не понял из сказанного, то быстро повторил все про себя, чтобы не забыть; достал сигарету, медленно, сдержанно закурил и, сложив губы трубочкой, выпустил изо рта тонкую струйку дыма — как это обычно делал Иримиаш. Он не присоединился к товарищам, а следовал за ними в десятке метров позади, чувствуя себя обиженным, поскольку хозяин до сих пор «не удосужился посвятить его в свои планы», хотя он знал, что — в отличие от Петрины, который вечно только и делал, что ставил палки в колеса — вложил бы в дело всю душу, ведь он поклялся в безоговорочной преданности. Мучения ревности казались бесконечными, горечь в душе становилась все сильнее, ведь теперь он уже ясно видел, что Иримиаш не удостаивает его ни одним словом, нет! он даже не обращает на него ни малейшего внимания, словно он пустое место, словно это не Шандор Хоргош, а первый встречный предложил ему свои услуги… В волнении он расчесал уродливый прыщ на лице, и когда они уже почти достигли поштелекской развилки, не стерпел, подошел к ним, повернулся лицом к Иримиашу и дрожа от ярости закричал: «Дальше я с вами не пойду!» Иримиаш непонимающе посмотрел на него. «В чем дело?» «Если со мной что-то не так, прошу, скажите мне! Скажите, что не доверяете мне, и меня здесь больше не будет!» «Да что на тебя нашло?» — вспылил Петрина. «Со мной все в порядке! Только скажите, нужен я вам или нет! С тех пор, как мы вышли, вы ни единого слова мне не сказали, все только Петрина, Петрина, Петрина! Ну и милуйтесь с ним, меня-то зачем с собой взяли?» «Ну-ка, погоди, — спокойно остановил его Иримиаш. — Кажется, понимаю. Запомни, что я тебе сейчас скажу, поскольку дважды повторять я не стану… Я позвал тебя с собой потому, что мне нужен толковый молодой человек. Ты мне подходишь. Но ты должен усвоить определенные правила. Первое: говори только тогда, когда я тебя спрашиваю. Второе: если я тебе что-нибудь поручаю, приложи все силы, чтобы выполнить дело как следует. Третье: отвыкай пререкаться со мной. Пока что я решаю, что говорить тебе, а что нет. Ясно?..» «Парень», присмирев, потупил взгляд. «Да. Я только…» «Никаких «я только»! Веди себя как положено мужчине… А в остальном… Мне известны твои способности, мальчик. Уверен, что ты меня не подведешь. Ладно, а теперь пошли!» Петрина дружелюбно хлопнул «парня» по плечу и потащил за собой. «Знаешь, засранец, когда мне было столько лет, сколько сейчас тебе, я при взрослых и рта раскрыть не смел! Был нем как могила. В те времена не церемонились, как сейчас… Да что вы, молодые, можете знать… — Он вдруг остановился. — Что это?» «Где?» «Ну, вот этот… звук…» «Я ничего не слышу… — недоуменно сказал «парень». «Как это не слышишь? Да вот же…» Они прислушались, затаив дыхание. Иримиаш, стоя в нескольких шагах впереди, не двигаясь, наблюдал за ними. Они стояли на поштелекской развилке, чуть слышно накрапывал дождь, вокруг не было ни души, только вдали кружила стая ворон. Петрине показалось, что откуда-то… сверху раздается звук, и он молча указал на небо, но Иримиаш покачал головой. «Скорее оттуда…» — указал он в сторону города. «Машина?..» «Не знаю», — беспокойно ответил Иримиаш. Они застыли на месте. Гул не усиливался, но и не ослабевал. «Может быть, самолет…» — неуверенно предположил «парень». «Нет. Не похоже, — сказал Иримиаш. — На всякий случай… срежем дорогу. Пойдем к замку Вейнкхейм, а дальше свернем на старую дорогу. Выиграем четыре или пять часов…» «Знаешь, какая там грязь?!» — горячо запротестовал Петрина. «Знаю. Но этот шум мне не нравится. Будет лучше, если мы выберем этот путь. Там мы точно никого не встретим». «А ты как думаешь, что это?» «Почем мне знать? Идем». Они свернули с шоссе и направились в сторону Поштелека. Петрина то и дело беспокойно оглядывался и изучал окрестности, но так и не заметил ничего подозрительного. Сейчас он уже не стал бы клясться, что звук раздавался сверху. «Нет, это не самолет… Скорее, церковный орган… А, безумие какое-то». Он остановился, нагнулся и, опершись на одну руку, наклонил ухо почти к самой земле. «Нет. Совершенно точно, нет. Так и рехнуться можно». Гул все не стихал. Он не приближался, но и не удалялся. И напрасно Петрина рылся в памяти — этот шум не походил ни на что знакомое. Ни на рычание автомобиля, ни на гудение самолета, ни на раскаты грома… Его охватили дурные предчувствия. Он беспокойно покрутил головой по сторонам — в каждом кустарнике, в каждом чахлом деревце, в каждой заросшей ряской придорожной канаве он чуял опасность. И самое странное было в том, что он не мог определить — изблизи или издалека угрожает им это… нечто. Он с подозрением повернулся к «парню». «А ну признавайся! Это у тебя в животе урчит?» «Петрина, не валяй дурака, — напряженно произнес Иримиаш, обернувшись к нему. — Давай, живее!» Они отошли от развилки уже метров на триста-четыреста, когда в тревожно звучащем беспрестанном гуле им послышались какие-то особенные нотки. Петрина заметил их первым, он не мог произнести не слова, а только испуганно замычал и выпученными глазами указал вверх. Справа от них, в пятнадцати-двадцати метрах над мокрой безжизненной землей, мягко подрагивая, парила полупрозрачная белая вуаль. Медленно, величественно, она опускалась вниз. Не успев оправиться от изумления, они ошеломленно увидели, что «вуаль», достигнув земли, сразу же развеялась как дым. «Ущипните меня!» — проскулил Петрина и с недоверием покачал головой. «Парень» застыл с разинутым от удивления ртом, но, увидев, что Иримиаш и Петрина не знают, что сказать, самоуверенно заметил: «Да вы что, тумана никогда не видели?» «По-твоему, это туман? — нервно возразил Петрина. — Не болтай чепухи! Голову даю на отсечение, что это… что-то такое… типа… подвенечной фаты… Хозяин, я чую недоброе». Иримиаш недоуменно смотрел на то место, где недавно опустилась вуаль. «Это какая-то шутка. Петрина, возьми себя в руки и скажи что-нибудь». «Посмотрите туда!» — закричал «парень» и показал на другую вуаль, спускавшуюся неподалеку от того места, где еще недавно парила первая. Они зачарованно смотрели, как вуаль плавно опустилась на землю, а затем — словно это и впрямь был клочок тумана — исчезла. «Идем отсюда, хозяин, — предложил Петрина дрожащим голосом. — Похоже, скоро пойдет дождь из лягушек или что-нибудь еще эдакое…» «Этому должно быть какое-то объяснение, — уверенно сказал Иримиаш. — Знать бы, что за чертовщина тут творится!.. Ведь не может быть, что бы мы все трое разом сошли с ума!» «Жаль, здесь нет госпожи Халич! — с ухмылкой заметил «парень». — Она бы сразу сказала, что это такое!» Иримиаш вскинул голову: «Что?» Наступило молчание. «Парень» смущенно потупился. «Я только хотел сказать…» «Ты что-то знаешь?» — вцепился в него перепуганный Петрина. «Я? — усмехнулся тот. — Да что я могу знать? Так… плету всякую чепуху…» Молча пошли они дальше, и не только у Петрины, но и у Иримиаша мелькнула мысль — а не лучше ли было повернуть обратно? — но ни у одного из них не было уверенности, что возвращение менее рискованно… Они ускорили шаг, и на этот раз Петрина даже не пытался протестовать — была б его воля, он тут же пустился бы бегом и не останавливался до самого города; так что, когда перед ними возникли очертания заброшенного замка Вейнкхейм, и Иримиаш предложил немного отдохнуть («Ноги совершенно закоченели… Давайте разведем костер, перекусим, обсушимся, и пойдем дальше…») Петрина в отчаянии закричал: «Ну уж нет! Оставаться в этаком месте? После того, что случилось?» «Не переживай так, — успокоил его Иримиаш. — Все дело в том, что мы слишком устали. Не спали почти два дня. Нам надо отдохнуть. Путь впереди еще долгий». «Хорошо, но ты пойдешь первым», — оговорил Петрина и, обретя некоторую уверенность, последовал за ними примерно в десяти шагах позади; сердце у него чуть не выпрыгивало из груди и даже не было настроения отвечать на подколки «парня», который, глядя на спокойствие Иримиаша, несколько расслабился и решил показать, как «подобает вести себя храбрецам». Петрина подождал, пока эти двое свернут к замку, а затем осторожно, оглядываясь по сторонам, бесшумно прокрался вслед. Но когда он оказался перед главными воротами, силы покинули его. Он беспомощно смотрел, как Иримиаш и «парень» юркнули за куст, но сам был не в состоянии сделать и шагу. Откуда-то — из замка? из выгоревшего летом и вымоченного дождем парка? — явственно слышался веселый, звенящий как колокольчик, смех. «Теперь я точно сойду с ума. Я это чувствую». От страха на лбу у него выступил пот. «Черт возьми! Во что мы вляпались?» Он затаил дыхание, до предела напряг мускулы и — бочком, бочком — спрятался за другим кустом. Искрящийся смех зазвучал громче, казалось, здесь резвится беззаботная компания, словно было совершенно естественным, что для веселья надо было выбрать именно это заброшенное место, и проводить время под дождем и холодным ветром… Вдобавок этот смех… звучал так странно… По спине Петрины пробежал холодок. Он выглянул на тропу, затем, выбрав подходящий, по его мнению, момент, бросился бежать, сломя голову и с такой силой врезался в грудь Иримиаша, словно дело было на войне, и он под обстрелом, с риском для жизни, перебирался из одного окопа в другой. «Дружище… — прохрипел он придушенным голосом и притаился рядом с сидящим на корточках Иримиашем. — Что это такое?» «Пока что я ничего не вижу, — ответил тот тихо, спокойно, с огромным самообладанием, не спуская глаз с того, что некогда было замковым парком. — Сейчас все выяснится». «Нет! — простонал Петрина, — ничего мы не выясним!» «Похоже