Тотчас же в кабинет вошли двое полицейских и бедного Петко Лампу, несмотря на все его заверения, что у него на самом деле пропала совесть, безжалостно вытолкали на улицу.
С того злополучного дня и доныне Петко Лампа бродит по Дремиграду и тщетно ищет свою пропавшую совесть. Оборванный и лохматый, он часто останавливается перед домом Калистрата Шевова, угрожающе машет руками и сыплет страшными проклятиями… Иногда, в минуты временного просветления, он, задумчивый и печальный, сидит на пороге своего дома, и слезы блестят у него на глазах…
В такие минуты Петко Лампа бормочет слова, которые живо напоминают об, увы, не пропавшей, а безрассудно проданной совести!!
Перевод Н. Попова.
ТРЕХДНЕВНОЕ ЦАРСТВОВАНИЕ ТОНКО ПАПУЧКОВА
Произошло это несколько лет тому назад, когда Дремиград из-за халатности высшей власти остался без городничего и дремиградцам пришлось целых три недели отходить ко сну, замирая от страха. Все это время — время неслыханного безвластия — жители выглядели озабоченными и крайне недовольными поведением высшей власти. Возникла даже опасность восстания, если положение не изменится, ибо следует сказать, что дремиградцы, несмотря на свое миролюбие и благоразумие, никогда не согласились бы долго жить без начальника, тем более, что соседние города и даже селения не были так обижены и имели возможность каждый день встречать своих начальников на улице.
Вот почему в Дремиграде началось брожение и никому не давала покоя мысль: что же делать, если высшая власть по известным только ей соображениям будет упорствовать в своем недопустимом бездействии.
Эта мысль волновала и дремиградского гражданина господина Тонко Папучкова. Надо вам сказать, что господин Папучков был ярым патриотом своего города, как, впрочем, и большинство дремиградцев, и остро чувствовал, какая неслыханная обида нанесена свыше его родному городу. Он прекрасно знал, что эта кровная обида вызвана отнюдь не тем, что в Дремиграде нет лиц, достойных носить начальнические погоны — их было более чем достаточно, — а просто злой волей и преступной халатностью высшей власти, и от этого ему становилось еще горше.
И вот, чтобы спасти родной город от катастрофы, а также указать высшей власти выход из положения, он решил не выжидать, а действовать. Он ничуть не сомневался, что высшая власть либо спутала нити управления подчиненными ей должностными лицами, либо недоумевала, кого бы это назначить на пост городничего в Дремиграде. Господин Папучков решил прийти на помощь властям в обоих возможных случаях. В кратких, но хорошо обдуманных выражениях он постарался растолковать высшей власти, что первейшая ее обязанность заключается в том, чтобы не оставлять без попечения и полицейского надзора такой город, как Дремиград; что она должна тщательно выбирать лиц, которым можно доверять столь деликатные посты, и, наконец, что он, Тонко Папучков, чувствуя себя достаточно подготовленным для роли представителя центральной власти в Дремиграде, покорнейше предлагает свои услуги в полной уверенности, что высшая власть примет во внимание его благородные побуждения и сделает все от нее зависящее, чтобы дать ему возможность показать на деле свои способности и свою преданность людям, которые с таким бескорыстием и достоинством руководят судьбами нашего отечества.
Все это, изложенное в форме прошения, было аккуратнейшим образом написано на прекрасной бумаге, старательно запечатано в большой конверт и отправлено по почте. Одновременно было отправлено и личное письмо близкому другу — писарю некоего министерства, где господин Папучков, сообщая о критическом положении своего родного города, заклинал писаря памятью матери употребить где следует все свое влияние, чтобы ему, Папучкову, доверили пост городничего, — за что как проситель, так и все дремиградцы будут вечно благодарны ходатаю. К письму была приложена гербовая марка за пятьдесят стотинок с целью ускорить ход дела.
Отправив письма, господин Папучков, успокоенный и обнадеженный, поспешил домой, закрылся у себя в комнатке и до вечера никуда не выходил. Он был занят двумя делами сразу — курил и перечитывал черновик прошения. Конечно, все это он делал лежа в кровати. Лишь к вечеру, когда хозяйка дома вошла к нему за кувшином, он встал с кровати, чтобы прогуляться по дремиградским улицам и подышать чистым вечерним воздухом.
К десяти часам он вернулся, зажег лампу и, перечитав еще раз свое творение, разделся и лег спать. Он долго ворочался в постели и не мог заснуть, долго лежал, закрыв глаза, стараясь ни о чем не думать, но напрасно — сон бежал от него, как черт от ладана. Но наконец природа взяла свое — Папучков заснул!
Уже неделя прошла с того дня, когда господин Папучков отправил свое прошение в высокое место, а ответа все не было. Наш герой стал не на шутку тревожиться, тем более что недовольство в Дремиграде разрасталось и катастрофа надвигалась со скоростью бури. Несмотря на все усилия мысли, он никак не мог разгадать причину молчания не только высших сфер, но и своего приятеля, которого он настоятельно просил немедленно сообщить о результате. Не находя себе места, он расхаживал по комнате, курил сигарету за сигаретой, останавливался у окна и с трепетом в груди поглядывал на калитку, надеясь, что она вот-вот откроется и на пороге появится почтальон, но — увы! — калитка оставалась неподвижной.
В таком мучительном беспокойстве наш герой пребывал еще два дня, а на третий, потеряв терпение, решил покончить со своими муками. Он встал с постели с твердым намерением телеграммой запросить Софию о том, как обстоят дела, и хорошенько отругать волокитчиков. Усевшись за стол, он быстро сочинил едкую телеграмму, оделся и собрался идти на почту. На всякий случай он сунул руку в карман, чтобы проверить содержимое кошелька. К его огромному огорчению, кошелек находился в самом плачевном состоянии: лишь два почерневших пятака, как узники в карцере, горько оплакивали во тьме свою судьбу. Можно себе представить, какое потрясение вызвало это прискорбное обстоятельство в душе нашего героя. Он почувствовал себя заброшенным, подло обманутым судьбой, и притом в решающую минуту своей жизни.
— Проклятье! — вскричал он в ярости, швыряя тощий кошелек под стол.
В этот миг кто-то постучал в дверь. Папучков вздрогнул как ужаленный, огляделся вокруг и подбежал к двери. Дверь перед ним раскрылась, и на пороге возник почтальон с телеграммой в руке!
Силы небесные, кто бы мог описать удивление, радость, изумление нашего героя в эту торжественную минуту? Кто бы мог передать словами, что творилось в его сердце, когда перед ним возникла небритая рожа почтальона? Никто. Человеческая, устная и письменная, речь бессильна воспроизвести подобное сверхъестественное событие!
Дрожащими руками он взял телеграмму, машинально расписался и захлопнул дверь. Оставшись в одиночестве, охваченный каким-то неведомым чувством — и страха и радости одновременно, — он быстро подошел к столу. Сердце замерло, в ушах шумело. Он распечатал телеграмму, и радостный крик — крик спасенного, который чуть было не утонул, — невольно вырвался из его груди.
Телеграмма гласила:
Приказ о Вашем назначении подписан. Немедленно вступайте в должность. Поздравляем с мундиром городничего.
Не стоит даже и говорить о том, сколько раз была читана и перечитана эта телеграмма. Если мы скажем десять, вы скажите — двадцать и, будьте уверены, не ошибетесь. Господин Папучков был вне себя от радостного волнения; голова его горела, в висках стучало; он задыхался в своей комнатке, грудь просила воздуху, глаза — простора.
И он решил выйти в город.
Уже смеркалось. Дремиградские улицы постепенно пустели, лавки и мастерские закрывались, почтенные торговцы и ремесленники расходились по домам. Только в корчмах и кофейнях стоял дым коромыслом, но немного погодя и там шум стал стихать.
Господин Папучков шел без цели, куда глаза глядят. Погрузившись в свои мысли, он шлепал по узким улочкам, не обращая внимания на прохожих. Так он вскоре выбрался на городскую площадь. Там он остановился, огляделся вокруг и вдруг поспешным шагом пересек площадь. Немного погодя он оказался перед приземистой лавчонкой, еще раз огляделся по сторонам и, пригнувшись, нырнул в низенькую дверь.
Внутри горела лампа и двое мужчин, один уже пожилой, а другой — молодой парень, склонившись над шитьем, проворно работали иглой.
Это была портняжная мастерская известного военного и штатского портного дядюшки Минчо Кукурякова, любимого всем городом за веселый нрав и деликатное обхождение.
— Добрый вечер, дядюшка Минчо! — сказал наш герой, переступив порог.
— Доброго здоровьица, господин Папучков, — весело ответил Минчо, глянув на вошедшего поверх очков. — Каким ветром занесло вас к нам?
— Очень важное дело, — ответил наш герой, картинно приосанившись. — Пришел шить мундир.
— Как — мундир? — спросил Минчо, отложив работу в сторону.
— Вот так — мундир! Начальнический, для городничего, — важно пояснил Папучков.
— Очень хорошо, — сказал Минчо, вставая с места, — а для кого этот мундир?
— Как для кого? Для меня! — гордо ответил наш герой, засунув руки в карманы пиджачка.
— Для вас! — с изумлением воскликнул Минчо, попятившись от неожиданности. — Что вы говорите, господин Папучков? Я не ослышался?
— Неужели вы можете сомневаться? — надменно возразил наш герой.
Тут он вынул из кармана знакомую читателям телеграмму и с гордостью протянул ее растерявшемуся портному.
— Читайте и разумейте! — добавил он с торжествующим видом.
— Гм, да, городничий… — пробормотал Минчо, прочитав телеграмму и возвращая ее владельцу. — По правде говоря, я никогда бы не поверил… Ну, а теперь все ясно. Поздравляю, господин Папучков, поздравляю!
— Благодарю, дядюшка Минчо, — великодушно ответил наш герой.