Ввиду того что в государстве часто встречается самопроизвольное явление, называемое смехом, что ведет к расшатыванию нравов и угрожает моральному состоянию рамонского народа,
под страхом строжайшего наказания:
1. Смех по личным причинам во всех его формах и разновидностях, как и всякие провоцирующие смех деяния, как-то: щекотку, представление комедий, водевилей и фарсов, распространение шуток, анекдотов, острот и проч.
2. Публикацию и распространение любых юмористических произведений, включая карикатуры, изображающих в неблагоприятном свете видных государственных деятелей и факты общественной жизни.
3. Скопление более чем двух лиц в местах и при обстановке, благоприятствующих распространению упомянутых возбудителей смеха.
С другой стороны, чтобы удовлетворить естественную потребность рамонского населения в безобидном смехе, который полезен для здоровья, способствует пищеварению и поддерживает бодрость духа и веселое настроение,
4. Учредить в различных местах страны государственные цирки, театры комедии и эстрады, для массового посещения коих принять необходимые административные меры.
5. С той же общественно полезной целью начать издание государственной юмористической газеты, которой надлежит озарить своими смехотворными лучами каждый рамонский дом, без всякого исключения.
6. Для правильного проведения правительственной политики в области смеха образовать министерство смеха, на которое возложить составление и выполнение подробного плана действий в рамках специального свода правил.
Указанные в пунктах 4, 5 и 6 мероприятия, осуществляющие государственную монополию смеха, не подлежат никаким санкциям и поощряются всеми средствами общественной пропаганды.
Настоящий декрет входит в силу со дня его опубликования в специальном правительственном бюллетене.
Толпы любопытных рамонцев собирались перед расклеенным повсюду декретом и оживленно обсуждали мудрое решение верховного вождя. И пользуясь еще не отнятой у них свободой (публикация декрета в правительственном бюллетене по необъяснимым причинам задерживалась), все спешили вволю посмеяться в последний раз. Многие рамонцы, даже незнакомые друг с другом, группами шли в ближайшие рестораны, кафе и бары и там предавались дружному веселью, другие, более осторожные, собирались по домам и искали утешения в молчаливом пьянстве, разражаясь время от времени взрывами демонического смеха.
Но этому межеумочному периоду скоро пришел конец, и декрет стал действовать с законной неумолимой силой.
Александр Жендов.
Два класса. 1932.
Борис Ангелушев.
Пропаганда гонки вооружений. — Если у нас нет орудий, как мы сохраним свои богатства? 1935.
Как и следовало ожидать, рамонское министерство смеха развернуло широкую деятельность, хотя здание его было очень тесным и не подходило такому важному учреждению. Недавно еще эта постройка была монастырской обителью, в которой медленно, как восковые свечи, догорали с десяток полуистлевших и оглохших от старости монахов. Но когда генерал Табанейра провозгласил задуманную им реформу, святые отцы перешли на иждивение других церковных убежищ, а монастырь был наскоро перестроен, чтобы принять в свое лоно министерство смеха.
Вновь выросшее учреждение встретило свою первую весну лопнувшими почками, а молодые его корни жадно засосали соки, необходимые для его канцелярской жизни. Застучали пишущие машинки, зашелестели бумаги, монастырские лабиринты заполнились начальниками, замначальниками, секретарями, советниками и всяким другим персоналом. И странно, все чиновники этого министерства, призванные служить на столь жизнерадостном поприще, были (вероятно, для большего служебного веса и авторитета) сплошь мрачные и хмурые люди, словно служили они в каком-нибудь похоронном бюро и занимались организацией самых грустных обрядов и траурных церемоний. Даже сам министр смеха Дон Сальватор Барбоза производил впечатление крайне сурового меланхолика, который не смеялся никогда в жизни. Но разве по внешним признакам можно судить о глубокой внутренней сущности человека?
Справедливость требует признать, что упомянутые труженики в области государственного смехотворчества — от самого крупного до самого маленького, — несмотря на внешнюю холодность, горели самоотверженным служебным энтузиазмом, чье пламя, правда, не было заметно простым глазом, но ярко озаряло всю напряженную деятельность министерства.
Как встретила широкая публика государственные смехотворческие мероприятия, проводимые и руководимые рамонским министерством смеха?
На этот вопрос мы должны с прискорбием заявить, что, несмотря на блестящую организацию и энергичное содействие полиции, которая следила за регулярным посещением цирков и других увеселительных заведений, а также контролировала регулярную подписку на юмористическую газету «Рамониана», — несмотря на все эти меры, широкие круги народа проявляли равнодушие к государственному смеху. Мы сказали в начале нашего повествования, что рамонцы были веселым народом и любили смеяться, но как только государство отняло у них их собственный смех и навязало им заменитель, они действительно стали чахнуть, как цветы без солнца, и на лицах уже не появлялась даже самая легкая улыбка.
В рамонских увеселительных заведениях слышалось теперь только робкое и угодливое хихиканье мелких чиновников, дрожавших за свое место, да самодовольный хохоток правящей камарильи. Но это не был настоящий человеческий смех, идущий из глубины сердца.
Настоящий человеческий смех карался тюрьмой, каторгой и смертью.
И словно для того, чтобы разбить лед этой всеобщей скованности, разразилось событие, о котором мы расскажем ниже.
Была та прекрасная утренняя погода, когда солнце вспыхивает тонкой светло-зеленой полоской между небом и океаном, величественно выплывает из воды и встряхивает своей огненной гривой, заливая прибрежные пальмы пурпурным блеском, — зрелище, которое можно наблюдать только у живописных берегов Рамонии.
Именно в такой волшебный утренний час с парохода, пришедшего под мексиканским флагом, на рамонскую землю спустился высокий широкоплечий негр с очень черным лицом и очень белыми зубами. Через плечо у него был перекинут плащ, в правой руке он держал маленький чемодан.
Его паспорт, припечатанный рамонским пограничником, свидетельствовал о том, что негр является гражданином Томбо, прежней империальской колонии, недавно получившей независимость и уже провозглашенной свободной республикой с собственным государственным гербом.
Пройдя через все таможенные мытарства, томболезец зашагал по широкой набережной и вскоре очутился перед скромным баром с выставленными на тротуар бамбуковыми столиками. Он уселся в плетеное кресло, кельнер-мулат принес ему заказ — виски с содой, но не успел он сделать и глотка, как лицо его внезапно исказила нервная спазма, зрачки расширились, в горле заклокотало глухое рычанье. А уже в следующий миг негр разразился беспричинным смехом и хохотал неудержимо, так что случайные прохожие останавливались и с изумлением на него смотрели.
Скоро перед баром собралась толпа любопытных — матросы, рыбаки, продавцы устриц и осьминогов, грузчики, проститутки и всякий портовый люд, жаждущий зрелищ. И поскольку незнакомец продолжал смеяться все более буйно и неукротимо и смех его был противозаконным, на место происшествия не замедлили явиться несколько полицейских в форме и в штатском.
Представители власти, которые были ревностными блюстителями общественного порядка и опытными знатоками всяческих нарушений законов, тотчас установили с абсолютной точностью, что негр дерзнул достигнуть высшей точки запрещенного смеха, обозначенной в специальной таблице как смех десятой степени.
Полицейские тут же схватили безумца, который хохотал все более вызывающе, и, хотя он отчаянно отбивался ногами и руками, запихали его в подоспевшую закрытую машину.
Расследование странного случая показало, что негр стал жертвой болезни «эндвара йокушека», вызываемой особым вирусом, который поражает нервные клетки и возбуждает истерический смех. Симптомы этого загадочного заболевания были еще не вполне выяснены, но посетивший в это время Рамонию японский профессор Мицу Вакамацу заявил, что подобные эпидемии истерического смеха наблюдались почти во всех вновь созданных государствах, освободившихся от колониального рабства, и что возбудителя этой болезни (опять-таки по словам того же профессора Вакамацу), по сути дела, следовало бы назвать «вирусом свободы».
Прочие данные гласили, что болезнь очень заразна и быстро передается от человека к человеку. Об этой цепной реакции смехотворящего вируса говорил и тот факт, что полицейские, которые боролись с негром при его аресте и сопровождали его в машине, прибыли вместе с ним в местный полицейский участок в самом неблагонадежном состоянии. Они привели смеющегося негра к своему начальнику, сами заливаясь смехом, и не в силах были объяснить, что же с ними случилось. Начальник попробовал было проникнуть в эту загадку, но неожиданно состроил кислую гримасу, словно собираясь чихнуть, и вдруг тоже затрясся в знакомом уже нам припадке судорожного хохота. От него эстафета смеха пошла дальше и стремительно понеслась по всей стране.
Напрасно рамонские власти пытались воздвигнуть преграды на пути могучего потока массовой эпидемии, тщетно генерал Табанейра издавал приказ за приказом и с пеной у рта грозил рамонскому народу:
— Не сметь смеяться!
Но можно ли заковать смех в цепи, можно ли бросить в тюрьмы целый народ за то, что его поразила — не по его вине — томболезская эпидемия?