и не злых стихий сюрпризы, —
нет, виновник этой драмы
мотылек один — тот самый,
что, как помните, в кустах
испытал минутный страх.
Петр Незнакомов
КЛЮЧ КО ВСЕМ ДВЕРЯМ
Товарищ Савва Наролкин был человек с положением. Он занимал один из самых высоких постов в городке Н., но мы не сообщим ни его должности, ни его чина, потому что не хотим иметь неприятности. Он занимал этот пост неизменно уже лет пятнадцать и от долгого пребывания у власти привык к тому, что слово его — закон. Раз товарищ Савва Наролкин счел необходимым дать то или иное указание, значит — все, кончено, никаких рассуждений, слушай и исполняй. Он человек не случайный и не случайно оказался на своем посту, и раз уж он распорядился так, а не иначе, значит, все продумал, все взвесил и ошибки быть не может.
Однажды, года три назад, в кабинет к товарищу Савве Наролкину вошел один из его подчиненных, сильно взволнованный, и, осторожно закрыв за собой дверь, доложил:
— Так и так, значит, пятнадцатого сего месяца, то есть вчера в три часа дня, при попытке переплыть водохранилище у Соловянской плотины, один молодой человек по не установленным до сего времени причинам стал тонуть. На его крики прибежал дорожный рабочий дядя Крыстю, который в это время спал в тени большого тополя на восточном берегу. К счастью, дядя Крыстю умел плавать, и с помощью лица, случайно оказавшегося на месте происшествия, некоего Пандова, по профессии пенсионера и рыболова, они вдвоем вытащили молодого человека. В течение часа они делали ему искусственное дыхание, в результате чего возвратили его к жизни. В настоящее время молодой человек находится в городской больнице, палата номер пять, и, так сказать, вне опасности. Других происшествий нет.
— Вне опасности, говоришь? — нахмурился товарищ Савва Наролкин. — А если бы этот дядя Крыстю не спал в тени тополя на восточном берегу, а выполнял бы, как положено по инструкции, свои служебные обязанности? А если бы молодой человек вовсе не умел плавать? А если бы этот Пандов не ловил рыбу в тот самый час и минуту? Что бы случилось тогда?
Подчиненный смущенно переступил с ноги на ногу.
— Отвечай же, я тебя спрашиваю!
— Ну… тогда… по всей вероятности… Нехорошо, конечно, так говорить, но… Утонул бы молодой человек, товарищ Наролкин.
— Ну вот, видишь. И кто бы отвечал за этот смертельный случай? Дядя Крыстю? Некий Пандов? Нет, брат. Мы с тобой, и больше никто. А какой бы вывод сделали из этого жители нашего города? Товарищ Савва Наролкин и его подчиненные плохо работают, раз у них люди тонут совершенно беспрепятственно. А мы не можем позволить, чтобы делались подобного рода выводы. Человек — самый ценный капитал. Сколько у нас сейчас в районе водохранилищ?
— Полагаю, три, товарищ Наролкин.
— Вот видишь, три. А если в каждом из трех водохранилищ каждый день начнет тонуть по одному молодому человеку или другому полноценному члену нашего общества, то что мы с тобой будем делать? Посчитай и подумай! Теперь слушай: сегодня же подготовь постановление о запрещении купаться во всех трех водохранилищах впредь до его отмены и нового постановления. Хотя нет, к чему его отменять. Запрещается раз и навсегда, и дело с концом. Речь идет о человеческой жизни, и тут надо действовать по всей строгости. За нарушение штраф — сто левов. Постановление прочитать по радио и расклеить на всех видных местах. Ясно?
— Так точно, — сказал подчиненный.
Постановление было подготовлено, подписано, прочитано по радио и расклеено на всех видных местах.
На другой же день к товарищу Савве Наролкину пришла делегация представителей комсомола, спортивного общества имени капитана Андреева и местного ДОСО. Делегация решительно возражала против постановления. Она сказала, что сейчас, когда готовится ряд мероприятий по плаванию местного и общенационального значения, когда молодежь призывают учиться плавать, чтобы лучше защищать родину, такое постановление несвоевременно, противоречит указаниям сверху и мешает проявлению инициативы местных любителей плавания.
— А почему вы, дорогие товарищи, не проводите свои мероприятия в плавательных бассейнах? — мрачно спросил товарищ Савва Наролкин.
— Потому что у нас только один бассейн, да и тот на ремонте, — ответил руководитель делегации.
— Вот видите. А я должен страдать из-за вашей халатности. Нет, товарищи, зарубите себе на носу, я не позволю, чтобы в результате купания в водохранилищах среди местного населения имелись жертвы, и все тут! Нельзя наши социалистические стройки, наши рукотворные моря и озера компрометировать всякими утопленниками. Ясно?
Делегация ответила, что она понимает озабоченность товарища Саввы Наролкина, но не считает, что дело обстоит столь серьезно. Делегация заявила также, что обязуется не допускать жертв при осуществлении запланированных мероприятий по плаванью.
— Знаем мы эти обязательства, — сказал товарищ Савва Наролкин. — А чуть что случится, все в кусты, а мы отвечай. Нет, дорогие товарищи. Свое распоряжение я не отменю. По берегам водохранилищ уже расставлена охрана, дано указание, чтобы ни одна живая душа даже близко не подходила к воде. Стрелять будут без предупреждения, так и знайте.
— А не целесообразнее ли вместо сторожей назначить спасателей? — сказал один из членов делегации.
— Нам лучше знать, что целесообразнее, — оборвал его товарищ Савва Наролкин. — И наконец, должен сказать, что есть и некоторые другие соображения, товарищи. Так что давайте больше не будем обсуждать этот вопрос.
Услышав о других соображениях, делегация сникла и не стала больше настаивать на своем. Товарищ Савва Наролкин и прежде не раз, притом весьма успешно, использовал этот трюк, который помогал ему избавляться от назойливых посетителей и просителей.
С тех пор вот уже три года эти созданные нами чистые синие озера, эти, так сказать, легкие земли, которых с новым искусственным морем стало уже не три, а четыре, недоступны молодежи и прочим жителям нашего города. Но зато в районе не зарегистрировано ни одного случая, чтобы кто-нибудь утонул, и никто не может обвинить товарища Савву Наролкина, что он не оберегает жизнь трудящихся.
Таким же безболезненным образом товарищ Савва Наролкин пресек и тлетворное влияние Запада, которое сумело просочиться даже в городок Н.
В одно прекрасное утро ему доложили, что накануне вечером в ресторане «Байкал» пара местных стиляг на глазах у всей честной публики танцевала, вихляясь в порнографическом западном танце.
— Гм! — произнес нахмурившись товарищ Савва Наролкин. — Должен тебе сказать, что это меня не удивляет. Я давно предвидел возможность подобного безобразия. У нас в каждом ресторане джазы да ансамбли гремят, а мы хотим спать спокойно. Вы задержали этих хулиганов, но скажу вам прямо, виноваты-то не они — мало ли кому чего в голову взбредет. Виноваты мы, те, кто должен следить за моральной чистотой нашего общества. Сколько у нас в городе ресторанов?
— Сколько… два, — смущенно ответил докладывавший. — С летним рестораном будет три.
— То-то и оно, что три. И в каждом джаз гремит во всю мочь, не так ли?
— Так точно.
— Вот что — постановление в данном случае принимать неудобно, могут неправильно понять, но завтра же обойдешь все рестораны и внушишь директорам, что дальнейшее использование джазов в их заведениях нежелательно. Ясно?
На следующий же день к товарищу Савве Наролкину явилась делегация представителей предприятий общественного питания и городской торговли. Она выразила протест против его распоряжения, ссылаясь на то, что эстрадные оркестры помогают ресторанам перевыполнять план и приносить государству больше дохода. Пусть товарищ Савва Наролкин, вместо того чтобы давать такие непродуманные распоряжения, попробует поработать на их месте и лично убедится, можно ли выполнить план без эстрадного оркестра.
— Я попросил бы товарищей выбирать слова, — язвительно прервал их товарищ Савва Наролкин. — Заботу об идеологическом воспитании и перевоспитании молодежи вряд ли можно назвать непродуманным распоряжением. А если завтра в городе усилятся разные враждебные настроения, всякие там танцы и прочие безобразия, вы будете отвечать или мы? Расстаньтесь с оркестрами, и все тут. Таково указание. Или вам пьяниц мало, чтобы выполнять план?
— Но ведь мы же должны бороться против алкоголизма, — заметил один из членов делегации.
— Насчет алкоголизма у нас пока указаний нет, — сказал товарищ Савва Наролкин. — Сейчас у нас есть указание насчет буржуазного влияния, и мы будем его проводить в жизнь, даже если оно и не по душе кое-кому из наших хозяйственников.
Делегаты начали виновато оправдываться, повторяя, что им никогда и в голову не приходило способствовать распространению буржуазного влияния. Они, мол, только хотят, чтобы в их ресторанах была более приятная обстановка и чтобы молодежь могла потанцевать, разумеется в рамках дозволенного. Но тон у них уже был не такой наступательный, как вначале. А когда товарищ Савва Наролкин сказал, что есть и другие соображения, в силу которых следует запретить джаз, делегаты окончательно перепугались и поспешно удалились.
И теперь, чтобы потанцевать, вихляясь или даже не вихляясь в рамках дозволенного, молодежь города Н. собирается на квартирах, когда родители уходят в гости, уезжают на дачу или на курорт. Но зато в городе не отмечено ни одного случая проявления буржуазного влияния, и никто не может обвинить товарища Савву Наролкина в том, что он пустил на самотек умы и души нашей завтрашней бодрой смены.
А если кто-то обвинит его в этом, то явно — не с наших позиций.
Перевод М. Тарасовой.
ПАРАЛЛЕЛИ
Вот уже двадцать дней огромная разношерстная армия Александра Македонского, отправившаяся покорять сказочную страну Инд, брела по бескрайним пескам Бактрийской пустыни. Козьи мехи, наполненные водой в Персеполе и Сузе, были осушены до последней капли еще до наступления полнолуния, и теперь страшная, мучительная жажда терзала македонские фаланги и тысячи вавилонских, сирийских и персидских наемников. Вечером двадцатого дня войско остановилось среди желтого песчаного моря. И впервые над обычно шумным разноязыким и пестрым лагерем легла мертвая тишина, нарушаемая только хриплыми стенаниями умирающих.