Шатер Александра был раскинут в восточной части лагеря на вершине высокого песчаного холма. Вокруг шатра, как всегда, расположились под открытым небом старые ветераны — македонцы, которые сопровождали своего вождя во всех походах и были верны ему до гроба. Они не спали и, несмотря на усталость и жажду, крепко сжимали в руках копья и мечи.
Александр тоже не спал. Он сидел перед шатром на покрытом тигровой шкурой ложе, смотрел на большие южные звезды и пытался угадать по ним, что принесет ему завтрашний день — не изменит ли ему на этот раз богиня славы, которая до этой ночи была ему послушней вавилонской наложницы.
Ступая на цыпочках, чтобы не нарушить ход его высочайших размышлений, к шатру приблизились трое друзей и верных помощников полководца: Гефестион, Селевк и Птоломей. Старший из них, Гефестион, осторожно нес что-то, покрытое златотканой плащаницей. Все трое остановились за спиной повелителя, смиренно ожидая, когда он обратит на них внимание. Наконец Александр их заметил.
— Что привело вас ко мне, друзья? — повернул он к ним свою красивую голову.
— Вода, ваше величество.
— Какая вода? — спросил Александр.
— Для вас, ваше величество.
Гефестион откинул златотканую плащаницу. Под ней оказалась маленькая оловянная чаша, полная драгоценной влаги.
Александр жадно протянул руку к чаше, но вдруг заколебался:
— А найдется ли столько же воды для вас, друзья мои? Обеспечена ли такая чаша и моим старым верным ветеранам?
— Что вы говорите, ваше величество! — сказал огромный, как медведь, Селевк. — Это единственная чаша воды во всем многолюдном лагере. Мы сообща решили отдать ее вам, ибо вы больше всех заслуживаете ее и больше всех нуждаетесь в ней.
— Давайте сюда чашу! — сказал Александр.
Он сжал чашу своей могучей десницей, поднял ее высоко над головой и сказал во всеуслышание:
— Раз нет воды для моих друзей и моих верных ветеранов, ее не будет и для меня!
И вылил воду из чаши на песок под восхищенными взглядами своих помощников.
В ту же ночь весть о благородном поступке повелителя облетела весь стан и значительно повысила совсем было упавший дух усталого воинства.
Что до Александра, то он величественным шагом удалился в шатер, где слуги раздели его, и лег в полную благоуханной воды ванну, которую ему приготовили нубийские евнухи и вавилонские наложницы.
В кабинет товарища Сашо Македонского вошли трое его земляков и бывших друзей далекого детства. Они ступали на цыпочках, дабы не смутить ход исполненных заботы начальственных дум. Один из них нес что-то покрытое вязаным платком.
Наконец Сашо Македонский, читавший утренние газеты, заметил их и поднял свою красивую голову.
— Что привело вас ко мне, земляки? — спросил он.
— Телятина для товарища Македонского, — поклонился земляк с платком.
— Какая телятина? — спросил Македонский.
— Для вас. Та, что вы заказывали.
Земляк отвернул платок. Под ним оказался довольно большой кус чудесной телятины без единой косточки.
Товарищ Македонский жадно протянул руку к мясу, но вдруг заколебался:
— А найдется ли по такому куску и для вас, товарищи? Обеспечены ли куском мяса и мои верные заместители, начальники, их помощники и референты?
— Что вы говорите, товарищ Македонский? — сказал земляк. — Это единственный теленок в селе, которого разрешили зарезать, да и то по знакомству. Мы посоветовались и решили отдать этот кусок вам, потому что вы больше всех его заслуживаете. Да и вы нас отблагодарите при случае.
— Дай мясо! — сказал Македонский.
Он взял кусок своей могучей десницей, завернул под столом в газету и сунул в свой портфель из желтой кожи.
— Раз нет такого же хорошего парного мяса для моих заместителей, начальников, их помощников и референтов, то отнесите его прямо в портфеле ко мне домой и смотрите, чтоб вас кто-нибудь не увидел, иначе толков не оберешься.
И он подал портфель землякам, смотревшим на него восхищенными глазами.
В тот же день весть о поступке шефа облетела все руководимое им учреждение и сильно понизила высокий дух подчиненных.
А Сашо Македонский вернулся вечером домой, открыл набитый битком холодильник и долго любовался лежащими в нем свежими и высококачественными мясными продуктами. Потом он сел за стол и с завидным аппетитом съел чудесный шницель из телятины, который приготовила ему его единственная наложница — законная супруга.
Перевод М. Тарасовой.
Илия Бешков.
350-летние друзья всех людей. 1955.
КАК БЫЛА СОЗДАНА ПЕРВАЯ КОМЕДИЯ ШЕКСПИРА
Вильям Шекспир, молодой, но весьма преуспевающий английский драматург, усиленно готовился к смотру британской драмы, посвященному годовщине победы над «Великой испанской армадой». На сей раз он решил участвовать в смотре комедией. Он успел уже написать полдюжины исторических хроник и две-три кровавые трагедии, исключительно благосклонно встреченные театральной общественностью и критикой, и теперь ему хотелось дать волю своему воображению и веселости, написать что-то забавное, искрящееся остроумием, в чем отразился бы могучий, освобожденный от предрассудков и догм дух Ренессанса (впрочем, он и не подозревал, что позднее так назовут время, в которое он жил и творил). Он надеялся, работая над комедией, и сам поразвлечься и посмеяться, потому что знал, что это вернейший способ позабавить и посмешить зрителей. Сюжет, как говорят театралы, сам плыл ему в руки: случайно ему попалась старинная комедия Плавта, довольно, впрочем, примитивная, в которой говорилось о забавных приключениях двух близнецов, чему виной было их удивительное внешнее сходство. Сюжет ему понравился, вдохновил его, и он без долгих размышлений (что было свойственно ему в те годы) решил использовать его, разумеется придав ему более современное звучание и обогатив его тем, что критики и литературоведы двадцатого века назовут шекспировским гением.
Писалась комедия легко, и он даже удивлялся, как он мог до сих пор писать только о насилии да убийствах, когда из него так и били остроумие и озорная фантазия. А может быть, тайной, но истинной причиной этого необыкновенного творческого подъема была вспыхнувшая в нем любовь к молодой актрисе театра «Друри-Лейн» Маргарет Брук, а может, причина заключалась в том, что он был молод, здоров, полон вдохновения и смелых замыслов, а звезда его всходила все выше и выше на лондонском театральном небосклоне.
Комедию он закончил за две недели, написал, как говорится, за один присест. Прежде чем отнести ее в театр «Друри-Лейн», с которым у него был заключен договор, Шекспир решил позвать к Маргарет Брук нескольких своих близких друзей — драматургов, критиков, артистов, чтобы выпить по стаканчику виски и заодно почитать им комедию и послушать их мнение. Ему самому пьеса нравилась, он полагал, что пусть она и не гениальна, но хороший жизнерадостный спектакль по-ней поставить можно. Однако это был его первый опыт в жанре комедии, и ему хотелось посоветоваться с друзьями.
Виски было отличное, шотландское. Маргарет оказалась прекрасной хозяйкой, и чтение прошло с большим успехом. Все присутствующие смеялись от души и под конец не могли удержаться и захлопали (тем более что комедия была короткая — тогда гонорар платили не за строку).
— А теперь забудьте, что вы мои друзья! — сказал Шекспир. — Я хочу услышать ваше абсолютно беспристрастное мнение. (Шекспир был молод, и истина была ему дороже похвал.)
Первым взял слово Бен Джонсон, известный мастер комедии, изрядно поднаторевший в этом жанре.
— Ты, брат, написал чудесную комедию! — сказал он. — Только ее не пропустят.
— Как это не пропустят! — вскочил Шекспир. — Что значит не пропустят?
— Очень просто, не пропустят, и все. Примут охотно, может, даже репетировать начнут, но в конце концов комедию твою не поставят.
— Почему, черт возьми?
— Потому что она смешная, — невозмутимо сказал Бен Джонсон.
— Но ведь комедия для того и комедия, чтобы быть смешной!
— Теоретически — да, а практически — нет.
— Ты что, хочешь сказать, что смех вреден? — вспылил Шекспир. — Неужели есть народ, который боится, не любит смеха? Только неврастеники, люди, потерявшие всякую веру в жизнь, могут так относиться к комедии.
— Вильям первый раз пишет комедию, и потому он такой наивный, — невозмутимо сказал Бен Джонсон.
— Я вам докажу, что я совсем не такой уж наивный! — снова вскочил Шекспир. — Я буду бороться за свою комедию до конца.
— Плиз, сэр! — сказал Бен Джонсон и с типично английским хладнокровием допил виски.
И Шекспир принялся доказывать, что он не так уж наивен. Сначала все шло отлично: комедию с восторгом приняли в театре, артисты и технический персонал репетировали с большим воодушевлением, были даже напечатаны афиши, возвещавшие о скорой премьере. Дворцовая газета поместила портрет молодого комедиографа, а две других газеты взяли у него интервью, в котором попросили рассказать о своем отношении к современной молодежи. Но потом Шекспир вдруг почувствовал, что вокруг него образовалась какая-то странная пустота, что режиссер отводит глаза, что артисты при встречах в фойе или коридорах все куда-то спешат — то покурить, то выпить кофе. Наконец его вызвали к директору театра:
— Садитесь, молодой человек! — сказал директор, разглядывая свои ногти. — Курите? Нет? Ну что ж, тогда возьмем прямо быка за рога! Речь, видите ли, идет о вашей пьесе. Это, насколько мне известно, первое ваше произведение в комедийном жанре, не так ли? И это, конечно, сказалось, вы явно не вполне овладели этим искусством. Дело в том, видите ли, что в вашей, с позволения сказать, комедии вы допустили немало ошибок с точки зрения идейной и художественной. Во-первых, сюжет у вас легковесный, если не сказать пошлый, и не соответствует, так сказать, тем торжественным героическим дням, которые мы все сейчас переживаем. Кому сегодня нужны приключения этих ваших близнецов, чему они могут научить нашу молодежь? Пустому времяпрепровождению, а этого я не допущу. И мало вам показалось двух близнецов, так вы решили вывести четырех — слуги у героев тоже близнецы. А это уж совсем неправдоподобно, тут уж вы, голубчик, такого насочиняли, что это просто черт знает что. Как вы этого сами не понимаете? Кроме того, там говорится — я читал список действующих лиц — о какой-то куртизанке. На что это похоже? Что у нас, порядочных женщин не осталось, что вы выводите на сцене аморальных особ? Одним словом, голубчик, комедия твоя в этом виде не пойдет. Шекспир смотрел на него, словно окаменев. Наконец опомнился, схватил папку, в которой была аккуратно подшита комедия, и выбежал из кабинета, не произнеся ни слова. Он пришел домой и бросил папку в ящик, где хранил рукописи своих ранних вещей. А потом почти целый год не писал ни строчки — так он был потрясен случившимся…