— Торчишь во дворе и спрашиваешь! — крикнула жена. — Ты всегда был бездельником.
— Но ты же сама велела мне уйти! — воскликнул я.
— Чем скандалить, лучше бы поднялся сюда.
Я вошел в дом и увидел, что моя жена пытается запихнуть прикроватную тумбочку в складной чемодан. Остальные семь чемоданов уже стояли посредине комнаты, до отказа набитые и запертые на ключ. Что было в них, я так и не узнал. За все время пребывания на курорте мы открывали лишь небольшую дорожную сумку, которую жена прихватила в последний момент и в которую затолкала пижаму, два платья, две мои рубашки и одно платьице дочери.
Наконец мы отправились на вокзал. Впереди жена с нервным выражением лица, за нею вприпрыжку дочка с флажком в руке, а позади них я с дорожной сумкой. Шествие замыкали семь носильщиков и повозка со складным чемоданом.
(Спустя три месяца меня вызывали в жилищную комиссию и требовали объяснения, не выехал ли я из квартиры совсем.)
В поезде жена вдруг решила, что откуда-то дует.
— Дует! — сказала она.
Я облазил купе спального вагона, но не обнаружил никаких отверстий.
— Я сказала, дует, — повторила жена, когда я уселся. Я еще раз все самым тщательным образом проверил.
Ниоткуда не дуло.
— А я говорю, что дует, — сказала жена.
— На меня не дует.
— На тебя, может, и нет, а на ребенка дует.
Я отмахнулся и заснул. В пять часов утра я проснулся от страшного крика:
— Дует!
Кричала моя жена. Я поднялся и почувствовал, что действительно дует. Оказывается, проводник открыл дверь, чтобы узнать, не нужно ли нам чего-нибудь. Когда проводник ушел, жена закрыла глаза и заснула, успокоенная тем, что наконец убедила меня в правоте своих слов.
В курортный городок мы прибыли вместе с огромной тучей, из которой тут же полил проливной дождь. Жена смерила меня презрительным взглядом. Я пожал плечами.
— Нечего прикидываться дураком!
Я ответил, что совсем не прикидываюсь.
— Ты не видишь, что льет?
— Вижу.
— Ну?
— Ничего.
— Ничего? Я кивнул.
— И тебе безразлично? — спросила жена.
— Почему безразлично? Напротив, мне очень жаль.
— Конечно, в другое время мы не могли поехать!
— Когда? В июле лило еще больше.
— А в июне?
— В июне? Кто же едет на море в июне? И откуда я мог знать, что в июле и в августе будут дожди?
— У тебя на все тотчас же найдется ответ! — крикнула жена. — Хватит! Надоело!
К счастью, дождь перестал. Через полчаса небо очистилось и солнце стало припекать.
— Фу! Какая жара! — застонала жена. — Кошмар!
Квартира, которую мне удалось найти после пятичасовых скитаний по городу, моей жене показалась ужасной. Она обнаружила следы сырости, по всей вероятности здесь водились мыши, сын хозяйки не внушал доверия, ореховое дерево во дворе бросало огромную тень — это нездорово, а большое окно пропускало столько солнца, что будет удивительно, если мы в этом пекле не изжаримся заживо!
Я взял плавки и отправился на пляж.
— Куда?! — Жена с ужасом смотрела на меня.
— На пляж.
— Один?
— Пойдем со мной.
— Но я не хочу.
— Твое дело!
— Значит, ты нас оставляешь одних!
— Пойдем вместе.
— Но я тебе сказала, что я не хочу.
Я спасся бегством.
Я уже вошел по колено в воду, мечтая, что вот сию секунду брошусь в прозрачные морские волны, но тут услышал голос жены:
— Иди сюда!
Я подошел.
— Ребенок хочет кукурузы.
— Ну и что ж! — сказал я. — Купи!
— Кто? Я?
— Ты.
— Сам купи!
— А где я ее найду?
— Но ведь ты же отец!
Чувствуя, что мне становится дурно, я в два прыжка очутился у воды и плюхнулся в волны.
Вернувшись на берег, я увидел, что жена плачет, прижав к груди девочку.
— Что случилось? — испуганно спросил я.
— Можешь убираться! — кричала жена. — Видеть тебя не желаю!
— Что-нибудь с ребенком?
— Да! Ребенок чихает.
— И стоило из-за этого пустяка поднимать такой рев?
— Пустяк! Да, пустяк! Он уходит, часами где-то плавает, может и утонуть, и я тогда останусь одна, с больным ребенком на руках! Разве это отец?! Убирайся с глаз моих!
Я повернулся и пошел.
— Стой!
Я остановился.
— Ты хочешь сбежать и бросить нас!
— Но ты же сказала — убирайся.
— Хватит! Мне надоели твои скандалы.
На другой день у дочки заболел животик. Добрая, любящая мать позволила ей съесть целую дыню. Чтобы не выйти из себя, я взял плавки и собрался на море. Жена преградила мне путь.
— Куда?! — в ужасе спросила она.
— На пляж.
— Сейчас? Когда ребенок болен?
Я засмеялся.
— У девочки легкое расстройство. Немножко какао, и все пройдет.
— Ты еще смеешься! Боже мой! Он смеется, когда ребенок болен!
— А если я буду плакать, девочке станет легче?
— Черствый человек! Как могут жить люди с таким сердцем? Можешь убираться!
Я пошел.
— Стой!
Я остановился.
— Убирайся!
Я пошел.
— Стой!
Так я провел свой отпуск три года назад! Возвратился я с нервным тиком и вконец растрепанными нервами. Перед отъездом я поклялся кипящим волнам безбрежного моря, что ноги моей не будет на этом месте.
Но прошло три года, и я поехал…
Сначала меня долго обвиняли, что я никудышный отец: такое сокровище, как наша доченька, тает и угасает без отцовской ласки, потому что я с головой ушел в свои дела, собрания и заседания и даже не вижу, какое удивительное существо, какое неземное создание живет под одной крышей со мной.
Я расчувствовался. Из моих красивых глаз потекли слезы. Я критиковал себя, саморазоблачался. Да, из-за перегрузки служебными и общественными обязанностями я забросил домашний очаг, да, я перестал окружать его вниманием и лаской и довел до того, что теперь он чуть тлеет.
И вот, взяв с собой чемодан и дочку, я отправился на отдых.
Мы ехали в трамвае, в поезде, в автобусе, на пароходе, на телеге и, наконец, когда я совершенно изнемогал от усталости, прибыли в дом отдыха. Мне хотелось спать, мне адски хотелось спать, мне так хотелось спать, что я готов был скулить и плакать, а дочка чувствовала себя отлично. Она думала, что мы будем ехать по крайней мере дней десять, а оказывается, мы уже приехали. Я успокоил ее, пообещав, что следующий отпуск мы проведем на Северном полюсе, и мгновенно заснул. Проснулся я оттого, что кто-то щипал меня за нос. В ужасе вскочив, я зажег лампу. Я ожидал увидеть сороконожку или скорпиона, но увидел только дочку. Она стояла у моего изголовья.
— Папочка, — сказала она, — у крокодила бывает семь ног?
— Глупости, — отмахнулся я, — у крокодила только четыре ноги, ложись спать.
— А чего Пешо говорит, что семь?
— Какой Пешо?
— Пешо из нашего детского садика.
— Где ты его здесь увидела?
— Нет, папочка, он мне раньше говорил.
— Когда раньше?
— Еще зимой.
Переварив это объяснение, я сказал примирительно:
— Очень хорошо. Теперь ведь тебе все понятно? Ложись и, пожалуйста, не буди меня, если захочешь спросить, бывают ли слоны с десятью парами хоботов.
— А сколько пар у них бывает?
— Никаких пар. У слона только один хобот, один! Один — это нечетное число, а не пара.
— А что такое нечетное?
— Нечетное — это значит… — начал я машинально, но спохватился: если я объясню ей, что такое нечетное число, возникнет еще какой-нибудь вопрос, затем — третий, а мне до того хочется спать, ну просто глаза слипаются. Поэтому я прекратил объяснения и крикнул: — Нечетное означает, что, если ты задашь мне еще хотя бы один вопрос, я тебя так отшлепаю, что тебе все будет казаться парой. Ложись немедленно!
Дочурка испуганно раскрыла глаза, прыгнула в кровать и закуталась с головой одеялом. Но стоило мне потушить лампу и закрыть глаза, как заговорила моя совесть.
«Экая я скотина! Всего день я с девочкой, а уже угрожаю ей затрещинами. Ребенок бог знает сколько времени мучился мыслью о семиногом крокодиле, а я, вместо того чтобы разъяснить ему по-человечески, завел речь о каких-то четных и нечетных числах. Теперь бедняжка, наверно, всю ночь не заснет, все будет думать о том, что такое нечетное число и что такое пара!»
Мне стало совестно, я приподнялся и сказал:
— Если тебе уж так хочется знать, что такое нечетное число, то я тебе объясню. Это число, противоположное четному. То есть при нечетном числе предметы будут нечетные, а при четном — соответственно четные. Тебе понятно?
Дочка ничего не ответила. Она спала тихо и кротко, как ангелочек.
Я покачал головой, закрыл глаза, но заснуть не мог. Наверно, со всяким случалось нечто подобное. Просто умираешь — до чего хочешь спать, а сна нет. Я прижимал веки, садился в постели и снова ложился, переворачивался с боку на бок — все напрасно. Лишь когда начало светать, мои веки отяжелели и я окунулся в дремоту. Вдруг кто-то толкнул меня.
— Что случилось? — вскочил я. — Пора на работу?
— Папочка, — спросила дочка, — а что такое «соответственно»?
Я готов был взреветь, но вовремя сдержался, чтобы не повторить ночной ошибки. И сказал кротко:
— Очень просто. «Соответственно» — это значит, ну… то, что чему-то соответствует. Например, если говорят, что у кошки есть левая нога, то соответственно у нее есть и правая нога. Так что тебе должно быть понятно, что если что-то чему-то соответствует, то соответственно…
Я почувствовал, что запутался, и остановился. И сколько ни старался, больше ничего не мог выжать из своей сонной головы. Тогда дочка пришла мне на помощь новым вопросом:
— А у зайца ноги соответственные?
Я раскрыл рот для новых объяснений, но решил, что лучше смириться.
— Конечно, конечно, — сказал я, — ты совершенно права. Но прошу тебя, пожалуйста, не шуми, я страшно устал, и мне хочется спать.
— Тогда почему же ты не спишь? — спросила дочка.
О господи!