Я закрыл глаза и снова окунулся в дремоту. Но чуть только какие-то серые облака начали кружиться вокруг меня, подушка выскользнула из-под моей головы и шлепнулась на пол. Я вскочил и закричал:
— Ты что! Над собственным отцом издеваешься?!
— Нет, — сказала дочка.
— А почему ты выхватила у меня подушку?
— Я ищу свою куклу.
— Как может твоя кукла оказаться у меня под подушкой?
— А где же она тогда?
Рыча и скрипя зубами, я поднялся и стал искать куклу. Я нашел ее под подушкой у дочки.
— Вот она где! — удивилась дочка. — А я где ее искала!
— Теперь тихо, — сказал я, чуть не плача. — Нужно спать.
— Хочешь, я спою тебе песенку, и ты сразу заснешь? — предложила дочка.
— Нет! — закричал я. — Если ты не замолчишь, я откушу тебе голову.
Я зарылся в подушку и, стеная, закрыл глаза. Вдруг раздался страшный треск, и я услышал голос дочери:
— Противная кукла!
— Ну, что там? — заорал я.
— Кукла хотела посмотреть в окно, а стул упал.
— Довольно! — взмолился я. — Умоляю тебя! Я хочу спать.
— Но, папочка, мне совсем не хочется спать, — сказала дочка. — Посмотри, все дети уже играют!
— Одевайся и иди гулять! — рявкнул я.
Я терпеливо дождался, пока она оделась и вышла. Тогда я сладко потянулся и закрыл глаза. Трррах! Двери с шумом распахнулись, на пороге торжественно стояла дочка.
— Вон! — закричал я. — Вон!
— Но, папочка-а, — захныкала дочка, — мне одна девочка сказала, что у меня нет кремового платья.
— Скажи, что оно у тебя есть, и убирайся отсюда!
— Она не верит!
— Чего же ты хочешь? Чтобы я тебе дал справку, что у тебя есть кремовое платье?
— Да нет, папочка, я хочу достать его.
— Откуда достать?
— Из чемодана.
Чтобы добраться до чемодана, ей надо было перелезть через мою голову.
Я открыл чемодан. Схватил кремовое платье и выбросил его за дверь.
— Если ты посмеешь войти еще хоть раз, я тебя отлуплю! Я тебя проглочу! — крикнул я. — Дай мне спать.
Дочка выбежала, и я снова закрыл глаза. Все во мне дрожало, я стискивал зубы, скулил, жевал подушку и постепенно начал засыпать. И увидел чудесный сон. Надо мной колыхались цветущие липы, сияло небо, и соловьи пели майские песни. И тут я почувствовал, что кто-то дышит мне в лицо.
Открыв глаза, я в ужасе отпрянул: надо мной склонились с десяток ребятишек, они с любопытством меня разглядывали. Моя дочь гордо показывала на меня пальцем и говорила:
— Это мой папа!
Перевод Н. Лабковского.
Любен Дилов
ВПЕРЕД, ЧЕЛОВЕЧЕСТВО!
Сейчас, когда мы находимся уже в первом боевом полете, из которого можем и не вернуться, хотя наша задача — не вступать в схватку с врагом, а лишь разведать его местонахождение и военные ресурсы, я бы мог напомнить в общих чертах предысторию конфликта. Подробную летопись этой войны напишут другие. Если, конечно, она вспыхнет или если после нее останется хоть кто-то, кто будет в состоянии писать. Как показывает история, поводами для объявления войн обычно служили какие-нибудь незначительные события. В данном же случае сам повод никак нельзя назвать мелким, и это — главное, что отличает наш священный и справедливый поход от всех предыдущих войн на Земле.
…Началось все в маленьком городке Нима, где находится психиатрическая клиника известного профессора Зимеринга. Каким образом это произошло, до сих пор остается загадкой, но так или иначе в одно прекрасное утро, когда ночь уже распрощалась с нашим полушарием, все больничные палаты клиники оказались пустыми. Исчезли все — до единого — пациенты, даже и те, кто был в смирительных рубашках. Неописуемая паника, естественно, охватила дежурный персонал. Репортажи в газетах тех дней дают известное представление об этом. Не меньшая паника поднялась и по всей Ниме: для такого городка двести пятьдесят сбежавших сумасшедших — самое настоящее стихийное бедствие! К счастью, большинство жителей знали друг друга, если не по имени, то хотя бы в лицо, так что повальное подозрительное изучение встречных физиономий с целью разоблачения переодетых сумасшедших длилось недолго. Однако полицейским тоже не удалось обнаружить ни одного из сбежавших! И полицейские ищейки шли по следам только до середины большой поляны в больничном парке, а там начинали кружиться на одном месте, словно обезумев, и жалобно выть от бессилия. На десятый день поисков дежуривший в ту злосчастную ночь врач покончил с собой, а директор клиники профессор Зимеринг, крупнейший представитель венской школы психиатрии, сошел с ума и был помещен в клинику профессора Отары, его заклятого научного противника. Через неделю, однако, и клиника профессора Отары встретила утреннюю зарю пустой. Бесследно пропали еще 186 душевнобольных, большинство из которых, как утверждали, были опасны для общества. Среди них — и старый профессор Зимеринг.
Отара выступил на пресс-конференции с заявлением о том, что за всей этой историей, по его мнению, стоит Зимеринг, в чьей лояльности он всегда сомневался. Зимеринг, мол, после организации бегства своих пациентов проник в его, Отары, клинику и похитил и его больных. Ехидный вопрос одного журналиста — как же это он, опытный специалист, не смог своевременно обнаружить, что Зимеринг симулирует, — Отара парировал достаточно ловко: в подобных случаях, сказал он, не всегда можно быстро поставить диагноз, а кроме того, есть такие виды шизофрении, при которых у больного развивается необыкновенная сообразительность и острота ума и свои сумасбродные замыслы он способен осуществить с исключительной хитростью и хладнокровием.
Три дня спустя после этой пресс-конференции исчезли больные еще пяти психиатрических клиник, расположенных в самых разных концах страны. Общество возопило: что же это происходит?! Бесследно пропадают не один и не два, а ровно восемьсот пятьдесят четыре человека, притом — с ненормальной психикой, а полиция не в состоянии найти хотя бы одного из них! Первое, что приходило в голову, — полиция сама замешана в этой таинственной афере! Ее директор тут же подал в отставку, что, однако, нисколько не повлияло на дальнейший ход событий.
Оппозиция поначалу вела себя осторожно, лишь спрашивая через принадлежащий ей печатный орган: «Каким образом государство, которое не в состоянии уберечь своих сумасшедших, может обеспечить безопасность своих нормальных граждан?» Потом она потребовала отставки правительства. Разумеется, ни одно правительство не сойдет до такой степени с ума, чтобы уходить в отставку из-за требований оппозиции. Однако после того как и восемнадцатая психиатрическая клиника внезапно опустела, несмотря на то что была окружена десятком вооруженных до зубов агентов, положение нашего правительства стало крайне шатким. Появившийся на телевизионных экранах старик президент выглядел очень уставшим и, я бы сказал, отчаявшимся: «Я не знаю, что происходит в этой стране…» — начал он, и это его признание тронуло до глубины души население республики. Затем он призвал граждан сохранять спокойствие и довериться ему и обвинил во всем, в первую очередь, вражеский лагерь, который, по всей вероятности, и похитил — с невыясненной пока что провокационной целью — наших дорогих душевнобольных. Но подлинным виновником, по его мнению, в конечном счете явилась нынешняя хилая демократия, при которой только и возможны подобные инциденты. Он с такой яростью набросился на демократию, называя ее непригодной уже формой управления современным обществом, что кто-то, видимо, из президентских советников, находящихся за кадром, был вынужден одернуть его. Президент запнулся, вытер сверкающим невинной белизной платком пот с морщинистого лба и заявил упавшим голосом, что он не видит иного выхода, кроме как предоставить полиции особые полномочия.
Утренние газеты, комментировавшие его речь, еще могли позволить себе придерживаться разных мнений. Одни подхватили, версию о вражеском вмешательстве, другие высказывали предположение, что сумасшедших просто убрали сторонники тех взглядов, согласно которым неизлечимо больные являются бременем для общества и посему подлежат уничтожению. Сатирическая газета осмелилась даже выступить с предложением о создании специальной фирмы по импорту умалишенных для заполнения опустевших клиник. А орган оппозиции опять задавал вопросы. «Почему, — спрашивал он, — исчезают те, кто в худшем случае может лишь переломать мебель в какой-нибудь комнате? А почему не те, действительно сумасшедшие, которые толкают наш народ в пропасть?..» Однако полиция уже получила особые полномочия, и безнаказанно задавать подобные вопросы было поздно. Газету закрыли, а ее редакторов арестовали за подстрекательство к дальнейшему похищению душевнобольных.
В интересах правды следует отметить, что правительство прилагало серьезные усилия, дабы разгадать всю эту мистику. Оно набило две психиатрические клиники амбулаторными больными, поместив в их среду и агентов-симулянтов. Однако настоящие больные, которые до этого тихо-мирно сидели по домам, непонятнейшим образом испарились, несмотря на усиленную охрану, а агенты-симулянты остались одни, ничего даже не почувствовав. В эту ночь они, как и вся охрана клиник, спали непробудным сном. Молва, естественно, извращенно истолковала цели этой операции правительства, приписав ему намерение планомерно изъять живущих дома тихих сумасшедших, с тем чтобы уничтожить и их. Радикально настроенная молодежь перебила окна многих правительственных учреждений, пролилась кровь. Те же граждане, у кого дома жили больные родственники, их попрятали. Несмотря на то что подвергаемая строгой цензуре пресса ничего не сообщила об этом, паника постепенно охватила всю страну, даже тех ее граждан, которые раньше никогда и не задумывались над тем, что на свете есть душевнобольные, и теперь были страшно удивлены, узнав о существовании такого количества психиатрических клиник. В обществе, где возможен подобный произвол, думали многие, никто не может дать тебе гарантию, что завтра и ты не будешь объявлен сумасшедшим, а потом не исчезнешь в какой-нибудь печи или на дне океана, — такие слухи тоже ходили…