В сущности, он был одним из первых. Только позже выяснилось, что охотники, прибыв на место, именно это прежде всего и увидели — как он шипит в снегу. Часть охотников бросилась ему на помощь, а другая часть тут же стала стрелять.
Охотники участвовали в суматохе главным образом выстрелами и палили все время, пока длилась суматоха.
Тем временем по тропкам или прямо по целине к суматохе по одному и группами приближались крестьяне. Одна группа в семь-восемь человек неслась легкой рысью. Бежавший вприпрыжку присоединился к этой группе и спросил, не упустили ли где-нибудь недорезанного поросенка, но группа ничего такого не знала. Подобный случай с поросенком имел место несколько лет назад, и тогда тоже поднялась большая суматоха, но то была веселая суматоха. Итак, группа не была в состоянии дать удовлетворительный ответ на вопрос бежавшего вприпрыжку.
Один крестьянин очень храбро шагал по снегу, вскинув на плечо блестящий топор, и с воодушевлением выкрикивал громоподобным голосом: «Эхма, эхма-а!» Он был из той категории людей, которые всегда вступают в суматоху с воодушевлением, не переставая — и по дороге к ней, да и в гуще суматохи — повторять свое трубное: «Эхма, эхма-а!» Таким был крестьянин с топором — столь же храбрый и неудержимый, сколь исполненный воодушевления.
Другой крестьянин, в замызганной шапчонке, выбежал на улицу и захлопал глазами. Руки у него тоже были грязные, потому что он замешивал отруби для скотины. Он похлопал глазами, прислушиваясь к стрельбе, и ему потребовалось совсем немного времени, чтобы тут же сориентироваться. Крестьянин понял, что он отстал, и устремился к суматохе самым прямым путем, хотя он и знал поговорку, которая гласит, что прямой путь — не самый короткий путь. В одном месте ему попался овраг, занесенный снегом, и крестьянин провалился в него. Он закричал, но кто ж тебя услышит в суматохе, и вот он с криком стал уходить все глубже в снег. Так он и потонул в снегу, и на поверхности осталась только его замызганная шапчонка. По этой шапчонке его и нашли после и выкопали из сугробов, но пришлось перерыть немало снега, потому что и он немало его перерыл и проделал в сугробах ходы, как крот, уйдя на значительное расстояние от своей шапчонки. Стало быть, не всегда человека можно найти там же, где его шляпу. А при суматохе вообще не поймешь, что под какой шапкой.
Но продолжим наш рассказ.
Один любопытный шагал проворно и старался держать голову выше остальных голов. Любопытные всегда любят держать голову выше других голов, чтоб от их взгляда случайно что-нибудь не ускользнуло. У любопытных обычно длинные шеи, и если бы в нашем мире попадалось бы больше любопытных вещей, шеи бы у них стали как у жирафов; но, к сожалению, наш мир не так уж любопытен. И слава богу.
Немного впереди любопытного шел пожилой крестьянин. Он спокойно сворачивал цигарку, в одном месте даже остановился, вытащил кремень и огниво, ударил несколько раз кремнем, хорошенько разжег трут и, только когда поднес его к цигарке и задымил, двинулся дальше по направлению к суматохе. Он ничуть не спешил и шел спокойно, не сомневаясь в том, что успеет. Да и суматоха была уже близко, видны были дымки от ружей охотников.
Как только суматоха возникла, один крестьянин пошел к себе домой, чтоб как следует подзаправиться. К еде крестьянин добавил и кувшин вина — для сугреву и на всякий случай. Он любил, прежде чем вступить в какую бы то ни было суматоху, хорошенько подзаправиться и утолить жажду, потому что никогда не знаешь, сколько времени суматоха продлится. Покончив с этим делом, крестьянин нарезал табаку, чтобы хватило курева на все время суматохи, проверил в подвале, хорошо ли заткнуты бочки с вином, перевернул свиные окорока, коптившиеся над очагом, и постоял немного, глядя на жену. Она ловко хлопотала у печи, доставая белые караваи, и крестьянин подумал, сейчас ли с ней побаловать или побаловать, когда суматоха кончится. Он не стал с ней баловать, вышел во двор, взял полено, подумал еще и только тогда пошел по улице.
Такие люди в высшей степени полезны при суматохе. Они придают суматохе солидность; прибыв вскоре после того, как она началась, они осведомляются о том, что произошло до их прибытия, взвешивают, оценивают все «за» и «против» и только тогда пускают в ход свое полено. Этот крестьянин пришел так поздно, что самовозгоревшийся успел уже остыть до такой степени, что лязгал зубами от холода.
В то же самое время еще один человек карабкался, как кошка, на холм. Он запыхался, местами соскальзывал вниз, становился на четвереньки и снова преодолевал крутизну, даже не глядя назад, в сторону села, туда, где была суматоха. Только взобравшись на гребень холма, человечек перевел дух и повернулся лицом к селу. Он однажды обжегся на одной суматохе и с тех пор, как только наступала суматоха, тут же давал деру, находил какое-нибудь возвышение и оттуда наблюдал, как развиваются события.
Все дело в том, как на что взглянуть. И суматоха — тоже. Каждый участвует в ней так или иначе в зависимости от своих взглядов. Один крестьянин, например, не ринулся в нее, не остался дома и не утонул в сугробе. Он хорошо вооружился, обошел соседние улицы, заглянул всюду, куда следовало, по дороге встретил и других, двигавшихся таким же кошачьим, сторожким шагом, но ни с кем не заговорил. Он любил, прежде чем вступить в суматоху, как следует изучить ее, найти ее слабое место, посмотреть, как можно перевернуть ее вверх ногами или вниз головой, как поставить ее на колени или уложить на обе лопатки. Суматоха — как человек, недаром она дело рук человеческих, и ее надо изучать очень внимательно, прежде чем в нее вступать.
Этот крестьянин внимательно ее изучил и вступил в нее.
А еще один до такой степени возвысил свой взгляд на суматоху, что вошел в нее прямо через дымовую трубу, упал в очаг и, по утверждению очевидцев, сгорел, притом так, что горелым даже не запахло, и был выкинут обратно через дымовую трубу в виде небольшого клочка дыма.
Я осмеливаюсь сообщать вам эти факты, поскольку они рассказаны мне очевидцами и подтверждены другими очевидцами, присутствовавшими при суматохе. Во всяком случае, я хорошо помню, что видел тогда клочок дыма, но не обратил на него должного внимания, ибо меня в это время занимало чрезвычайное усердие человека, старавшегося вылезти из своей одежды и по возможности даже и из кожи вон, лишь бы поспеть в нужный момент и врезаться в суматоху. Если вы помните, я отмечал вначале, что он даже сопротивлялся земному притяжению. Теперь же, когда я снова возвращаюсь к нему и когда я вспоминаю, как его одежда летела по улице в обратном направлении, не с той же скоростью, разумеется, но летела, я могу со всей определенностью заявить, что в известные моменты он не только противился земному притяжению, но и преодолевал его; в сущности, земное притяжение может преодолеть каждый — для этого достаточно освободиться в движении от своей одежды, скинув ее во имя суматохи. Но, скажете вы, в результате ведь останешься голым! Голым, конечно, — как перед призывной комиссией!
Вот и все, что я припомнил о суматохе и рассказал вам своими словами, как любил выражаться наш учитель литературы. Он, наш учитель литературы, всегда говорил так: «Ну-ка, расскажите теперь своими словами, что вы видели и что вы слышали», — и мы рассказывали своими словами, что мы видели и что мы слышали, а он ставил нам двойки. Но оставим в покое учителя и вернемся к нашей суматохе, потому что справедливо возникает вопрос: что это за суматоха и зачем нам понадобилась эта суматоха?
Как будто бы я знаю, на что нужна суматоха! Я и сам об этом спрашиваю!
Перевод Н. Глен.
Стоян Венев.
Церковный хор. 1963.
Стоян Венев.
Свадьба. 1964.
СИЛА СЛОВА
В то время люди еще не осознавали силы слова: всю работу приходилось делать вручную.
Мои односельчане, правда, имели уже представление о его беспредельной силе, но их открытие еще не стало достоянием соседних сел. Помню, однажды крестьяне из Верхней Каменной Риксы тащили локомобиль; четыре упряга здоровенных буйволов были запряжены в эту машину и с трудом волочили ее по полю. Представьте себе паровоз Стефенсона, который приспособили колдыбать по проселкам, колеса которого громыхают по улицам обалдевших, разморенных жарой сел, а труба торчит подобно дальнобойному орудию, представьте себе, как это страшилище, которое глотает в день по скирде соломы, катится, не разбирая дороги, как оно стирает в порошок каждый камень, попавший ему под колеса, как вдавливает траву так глубоко в землю, что ей не вырасти раньше, чем через десять или двадцать лет, и то это будет не трава, а чахлая щетинка, робко вылезшая на дорогу; так вот представьте себе, как это страшилище неуклюже катится по полю, раскаленному солнцем, как оно добирается до подножья холма, а дальше не желает сделать ни шагу.
Крестьяне забегали, закричали, стали бить скотину, буйволы напружились, упали на колени, но сдвинуться с места не могли. «Темный народ, — сказали наши про мужиков из Верхней Каменной Риксы, — загубят скотину», — и поспешили им на выручку.
Они преподали им урок словесности, выпрягли буйволов и впрягли на их место слово. Как только они его впрягли, слово поднатужилось, и локомобиль пополз вверх по склону, а потом разогнался, вприпрыжку взбежал на вершину, перевалил через нее и помчался вниз с такой быстротой, что жители Верхней Каменной Риксы едва за ним поспевали. Люди, работавшие в поле, увидели, как бежит вприпрыжку локомобиль, за локомобилем крестьяне, за крестьянами буйволы, страсть как удивились и тут же пошли посмотреть, что это за чудеса. «Что это за чудеса?» — спрашивают они, а им отвечают: так, мол, и так, и объясняют все подробно — как буйволы упали на колени, как подошли наши, впрягли в локомобиль слово и он сразу припустил вверх по склону. «У слова, — сказали они, — страшная сила, оно само великая сила, это сразу видно, а мы дурачье, что до сих пор его не использовали». Рабочий народ увидел все своими глазами и убедился в великой силе слова.