— Да ты заходи, заходи, — пригласил незнакомец. — Простудишься на балконе.
— «Посреди ночи!» — в свою очередь передразнил Груди, причем не менее удачно, чем это делал гость, но на всякий случай вошел в комнату. — А тебе что нужно посреди ночи в чужой квартире, ворюга несчастный? — выложил он, наконец, главный козырь, способный подчеркнуть его нравственное превосходство.
— Что, что? А ну, повтори!
— Ворюга несчастный… — неуверенно произнес Груди, потому что в последнюю секунду заколебался, как уместнее назвать действия незнакомца — воровством или присвоением. В последнее время печать уделяла довольно много внимания этой проблеме, но к своему стыду, он не проследил за дискуссией до конца и теперь, кажется, сел в лужу, как последний невежда.
— Ну, спасибо! Значит, ворюга? Вот до чего дожили! Люди хапают тысячи и миллионы, и то их ворюгами не обзывают, а я, значит, ворюга, только потому, что вот уже полчаса скребу — двух левов наскрести не могу, хоть за такси заплатить! Архитектор называется! Может, еще будешь уверять, что ты и вправду архитектор? — язвительно бросил он, вынимая из кармана куртки визитную карточку Груди.
— Конечно, архитектор! — комично выпятил грудь хозяин квартиры.
— Ладно, допустим… — примирительно проговорил незнакомец. — Но как я могу тебе поверить, когда сам видишь: и двух левов не набралось!
— У нас завтра зарплата, — пробормотал Груди.
— Завтра, завтра! Не могу я дожидаться твоего завтра!.. Эх ты, а еще архитектор! Даже украсть нечего!
— У меня транзистор есть, «Спидола», — некстати похвастался Груди.
— Без батареек небось?
— Без… — неохотно признался Груди. — Нету нигде. Даже в газетах писали.
— Выходит, я должен рыскать по Софии, искать батарейки по полтора вольта? Так, по-твоему? Спасибо большое, жрите сами!
— Да тебя никто и не просит, ворюга этакий! — разозлился Груди и чуть было не повысил голос. — Он меня еще обсуждать будет… Пошел вон!
— Тихо, перебудишь весь дом.
— Ну и пусть! — Груди сбавил голос до шепота.
— Из-за лева восьмидесяти? — ехидно осведомился незнакомец, подбрасывая на ладони найденные монетки.
Груди счел за лучшее промолчать. В самом деле, не стоило будить весь дом из-за одного лева и восьмидесяти стотинок.
— Человека на улице убивать будут — и то никто носа не высунет, а ты надеешься — из-за лева восьмидесяти!.. Хорошо, хорошо, вы архитектор, я верю. — Незнакомец неожиданно перешел на «вы», подсел к Груди на диван и вынул пачку «БТ». — Теперь уже верю. Потому что только интеллигент выплескивает так свои комплексы. Я ведь тоже вращаюсь в этой среде и вашего брата, интеллигента, знаю как свои пять пальцев. Все вы отыгрываетесь на мне, потому что я человек беззащитный, потому что никто за мной не стоит. А когда вас обворовывают другие, когда крадут ваше время или ваш талант, вы молчите в тряпочку, не хотите портить отношения. Возьмем простейший пример: вы всегда один подписываете свои проекты или, бывает, добавляете и другие имена? Молчите? Эх вы, Некрасов! Архитектор-гражданин!
— У Некрасова поэт-гражданин, — поправил Груди и даже прочитал наизусть: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан…»
— Всего вызубрили наизусть? Вот небось, девицы-то ахают! А когда надо выступить по-граждански, когда надо голос поднять — хотя бы в собственную защиту, — тут вы помалкиваете! А потом вымещаете на таких как я!
Его лицо, озаренное бледным светом месяца, выражало не столько гнев, сколько искреннее огорчение.
Он уже собрался уходить, когда его взгляд вдруг упал на пишущую машинку в углу.
— Только не машинку! — чуть не завопил Груди. — Она чужая, да еще из валютного магазина, мне потом век за нее не расплатиться!
— Больно нужна мне ваша машинка, — горько засмеялся незнакомец. — Чтобы меня по шрифту завтра же засекли? Нет уж, спасибо большое! У меня к вам чисто личная просьба: настукайте мне справочку, что я пробыл у вас с такого-то часа по такой-то, а то, как принесу домой лев восемьдесят, жена нипочем не поверит, что я и вправду был на работе. До того ревнивая, не приведи бог!
Перевод М. Михелевич.
Александр Миланов
ТРАКТАТ О НЕДОСТАТКАХ
Сколько их!.. Типичны, нетипичны,
те привычны, эти непривычны,
то они ручьи, а то — лавины,
персональны или коллективны,
по вине такого ли, сякого,
по вине таких, сяких и прочих,
в рамках и за рамками закона,
с проволо́чками, без проволочек…
Сортирую и схожу с ума я…
Думаю, гляжу, не понимая,
установлен ли для них статут
лени, мимикрии, демагогии,
как случилось, что они живут,
а бездействуют законы строгие?..
…Нужно, чтоб открыли институт
НИИ недостаткологии.
ОТЦОВСКИЙ ЗАВЕТ
Сынок, запомни навсегда,
что у людей престранный нрав
коль ошибешься — не беда,
не спустят, если будешь прав!
Константин Павлов
ИНЦИДЕНТ
Мы, прямо как были —
с лицами запыленными,
в пропыленной одежде,
с руками в пыли, —
пришли на собрание.
Докладчик вошел чуть позже.
Сперва нам было не по себе,
до того мы устали;
но потом, увлеченные речью,
забыли про все.
И разнежились все как один,
когда услыхали, что мы
хорошие самые,
честные самые,
самые-самые-самые
самоотверженные счастливцы.
И, прямо как были —
с лицами запыленными,
в пропыленной одежде,
с руками в пыли, —
даже не поплевав на ладони,
мы аплодировать стали.
И случилась беда:
пыль полетела
от нашей одежды,
от лиц и от рук —
поднялась и трибуну окутала.
Все молчали…
И тогда наш оратор,
платком отерев лицо,
улыбнулся
и сказал дружелюбно:
— Прежде чем аплодировать, мойте руки!
САТИРИК
— Твой стих — как нож,
в нем столько остроты.
Сожми его сильней
в преддверье схватки!
Счастливец,
что ж не улыбнешься ты?
— Да потому,
что нож без рукоятки.
Георгий Мишев
ПЕРЕПИСЬ ЗАЙЦЕВ
— Государство желает знать все, — говорил уполномоченный из отдела статистики. — Скажут — так мы каждую травинку на этом лугу пересчитаем.
Они шли по лугу, и мягкая зеленая травка, выросшая после покоса, покорно ложилась им под ноги. Она была подернута осенней росой, и там, где они проходили, оставались темные следы. Постолы, в которые были обуты крестьяне, раскисли — они были из свиной кожи; уполномоченный закатал брюки, открыв взорам нейлоновые носки — красные с желтыми ромбами.
— Дичь — это наше национальное достояние, — продолжал он, почувствовав, что крестьяне его слушают. — В одной газете написано, что это живое золото страны. И государство хочет знать, каким достоянием оно располагает.
У него был глубокий, приятный голос и интонации заправского оратора, что не могло не произвести впечатления на его слушателей. Они уже давно не слышали настоящих ораторов — все, кто приезжал к ним с лекциями и докладами, либо мямлили, либо нудно читали по бумажке. А этот рослый человек, со строгими чертами лица, в строгом темном костюме из дорогой материи, хотя и выглядел немного смешно в подвернутых штанах, внушал крестьянам уважение, и они шагали с ним рядом, взвалив на плечи свернутые пеньковые сети.
Строгий человек прибыл накануне вечером рейсовым автобусом и сразу же созвал членов местного охотничьего общества и сельский актив. Он долго беседовал с ними, прежде чем сформировать комиссию, а затем отправился ужинать к председателю общества, где и заночевал.
Когда утром он появился у здания сельсовета, члены комиссии уже ждали его. Они принесли намотанные на шесты сети, напоминавшие гигантские веретена, а один молодой парень — должно быть, охотник еще зеленый — экипировался так, будто шел на охоту: за спиной новехонькая двустволка, а у ног — пегая собака на поводке, которая сейчас дремала.
— Ну, мы готовы? — громким, бодрым голосом спросил уполномоченный.
— Все в наличии, — ответил молодой охотник, — кроме тех, кто отсутствует.
Судя по всему, он недавно отслужил действительную и еще не успел забыть казарменное острословие.
— А кто отсутствует? — спросил уполномоченный.
— Цветан, — сказал председатель общества. — Наш ветфельдшер.
Уполномоченный спросил, далеко ли до ветлечебницы, ему ответили, что она на соседней улице, и комиссия двинулась в ту сторону.
Ветфельдшер стоял у входа в лечебницу, рядом была привязана лошадь. На левой передней ноге у нее чернела большая рана, кровь уже успела стечь вниз и, свернувшись, походила на капли смолы, выступившие из-под коры поврежденного дерева. Фельдшер держал в руке граненую бутыль с синей жидкостью, смачивал ватный тампон и выжимал его на рану. При каждом прикосновении лошадь вздрагивала, шкура у нее на ноге собиралась складками, и цепь звякала.
— Цветан! — окликнул уполномоченный. — Как мы договорились вчера и как вы поступаете сегодня?
Цветан продолжал орудовать тампоном.
— Так нельзя, молодой человек. Вы находитесь н