Пусть же семейство ему передаст благолепные нравы
Строгого рода, заветы хранящего древних сабинов;
300 Пусть благосклонной рукой природа дарит его щедро,
Пусть целомудренно лик его рдеет скромным румянцем, —
Разве что большее дать способна ребенку природа,
Всякого стража сильней и заботливей всякой заботы?
Мужем остаться нельзя: совратитель, в разврате бесстыжий,
Смеет в соблазны вводить и самих родителей даже;
Тверд их расчет на подарки. Тиран в своем замке жестоком
Не оскоплял никогда безобразного юноши, даже
Сам император Нерон не крал кривоногого парня,
Или зобатого, или с горбом и с брюхом раздутым.
310 Вот упивайся теперь красотою сыновней, — опасность
Больше еще ожидает его: он станет известным
Прелюбодеем, он будет бояться расправы женатых,
В ревности злых, и судьба его будет насчастнее Марса,
В сети попавшего. Эта расправа иной раз бывает
Боле жестокой, чем то допускают любые законы:
Тот убивает мечом, а этот плетьми засекает
В кровь: любодеям иным и ерша через зад загоняют.
Эндимион твой, конечно, сначала любовником будет
Мужней жены, а потом, лишь Сервилия даст ему денег,
320 Живо сойдется с такой, кого вовсе не любит, и снимет
Он все уборы ее: разве женщина знает отказы,
Тая от похоти? Будь то Оппия, будь то Катулла, —
Все эти бабьи повадки зависят от похоти женской.
«Чистому чем же вредит красота?» — Ну, а пользу принес ли
Строгий зарок на любовь Ипполиту и Беллерофонту?
Вспыхнула Федра, когда с презрением ей отказали.
И Сфенебея не меньше ее запылала, — и обе
В дикую ярость пришли. Ибо больше всего свирепеет
Женщина, ежели стыд возбудит в ней ненависть. Что же
330 Ты посоветовать мог тому, кого хочет супруга
Цезаря взять в мужья? Он всех лучше, всех он красивей,
Родом патриций, — и вот влечется несчастный на гибель
Ради очей Мессалины: она уж сидит в покрывале,
Будто невеста: в саду у всех на глазах постилают
Ложе тирийским бельем, по обряду в приданое будет
Выдан мильон, и придут и жрец, и свидетели брака…
Думаешь, это секрет и доверено это немногим?
Хочет она по закону венчаться. Ну, что же тут делать?
В повиновенье откажешь — придется погибнуть до ночи;
340 На преступленье пойдешь — ты получишь отсрочку, покуда
Дело известное всем до ушей не достигнет владыки;
Он о позоре своем домашнем узнает последним.
Ну, а тем временем ты подчиняйся, раз столько стоят
Несколько дней. Что бы ты ни считал легчайшим и лучшим, —
Нужно подставить под меч свою белую нежную шею.
«Значит, нельзя и желаний иметь?» — Если хочешь совета,
Лучше самим божествам предоставь на решение выбор,
Что подходяще для нас и полезно для нашего дела;
Ибо взамен удовольствий дадут нам полезное боги.
350 Мы ведь дороже богам, чем сами себе; увлекаясь
Неким порывом души или страстью слепой и могучей,
К браку стремимся, к потомству от жен; богам же известно,
Что это будут за жены и что это будут за дети.
Если ты просишь чего и святилищам жертвы приносишь —
Там потроха, колбасу, что из белой свиньи приготовил, —
Надо молить, чтобы ум был здравым в теле здоровом.
Бодрого духа проси, что не знает страха пред смертью,
Что почитает за дар природы предел своей жизни,
Что в состоянье терпеть затрудненья какие угодно, —
360 Духа, не склонного к гневу, к различным страстям, с предпочтеньем
Тяжких работ Геркулеса, жестоких трудов — упоенью
Чувством любви, и едой, и подушками Сарданапала.
Я указую, что сам себе можешь ты дать; но, конечно,
Лишь добродетель дает нам дорогу к спокойствию жизни.
Нету богов у тебя, коль есть разум; мы сами, Фортуна,
Чтим тебя божеством, помещая в обители неба.
Сатира одиннадцатая
Если роскошный у Аттика стол, то слывет он великим;
Коль у Рутила — дурак. А какой у толпы возбуждает
Хохот бедняга Апиций! За всяким обедом, и в бане,
На перекрестках, в театрах — повсюду молва о Рутиле.
Он ведь, пока, — говорят, — его юные крепкие члены
Могут оружье носить, пока кровь горяча и кипуча,
Без принужденья извне, но, конечно, с согласья трибуна,
Хочет писать договор и предаться тиранству ланисты.
Дальше, не мало таких, кого часто у самого входа
10 К рынку мясному ждет кредитор, обманутый ими:
В жизни одна у них цель — набивать себе глотку и брюхо;
Лучше, отменнее всех их ест наиболее жалкий,
Тот, кому пасть суждено, кто, того и гляди, разорится.
Ну, а пока они ищут закусок во всяких стихиях:
Прихотям их никогда не послужат препятствием цены;
Правду сказать, им приятнее то, что стоит дороже.
Вовсе не так уже трудно найти себе средства к растрате, —
Блюда отдавши в залог иль поломанный бюст материнский,
Этак монет на четыреста сдобрить горшок свои обжорный:
20 Этим путем и доходят они до окрошки ланисты.
Разница есть среди тех, кто ест одинаково: роскошь
То для Рутила, что даст Вентидию славное имя
И возвеличит его состоянье. Презренья достоин
Тот, кто умеет сказать, насколько возвышенней
Атлас Ливии гор остальных, и при этом все же не видит,
Чем его тощий кошель не похож на сундук, что окован.
Древний завет «Познайте себя» нам дан небесами:
Вот, заруби на носу, сохрани и в уме и на сердце, —
В брак ли вступаешь иль ищешь в сенате священном местечка;
30 Не добивается жалкий Терсит Ахиллеса доспехов, —
Сам Одиссей из-за них осрамился и стал смехотворным;
Хочешь ли ты защищать сомнительной ясности дело
Или опасное, — сам рассуди и скажи себе, кто ты:
Сильный оратор, иль ты, как Матон да Курций, — кликуша.
Меру свою надо знать, наблюдательным быть и в великом
Деле, и в малом, и даже когда покупаешь ты рыбу:
Ежели есть на гольца у тебя, — не тянись за барвеной;
Что за конец тебя ждет, когда истощатся карманы,
А аппетит вырастает, когда и отцовские деньги
40 И состоянье живот поглотил, куда все доходы
Канули, и серебро, к стада, и поля родовые?
Самым последним от этих господ уходит и перстень
Всадника: так Поллион подаяния просит без перстня.
Надо бояться не ранней могилы, не горькой кончины,
Нет: страшнее, чем смерть, для роскоши — нищая старость.
Путь большей частью таков: заемные деньги истратят
В Риме при заимодавцах; затем, когда остается
Самая малость и бедным становится заимодавец,
Вместо изгнания в Байи бегут и к устрицам ближе, —
50 Ибо от денежной биржи уйти теперь уже лучше,
Чем перебраться на холм Эсквилина из шумной Субуры.
У покидающих родину только и горя бывает,
Что, к сожалению, в цирк не пойдут в течение года;
Не покраснеют нисколько они, немногие только
Стыд сохранят осмеянья и бегства их из столицы.
Нынче ты, Персик, узнаешь, действительно ль я исполняю
В жизни, в обычаях, в деле все то, что считают прекрасным,
Или, как тайный кутила, при всех стручки восхваляю,
Повару их заказав, но шепчу на ушко я: «Пирожных!»
60 Раз уже ты обещался прийти ко мне в гости, я буду
Гостеприимным Эвандром, придешь ли ко мне Геркулесом
Или Энеем, но так или иначе родственным небу:
К звездам восхищен один был огнем, другой же — водами.
Блюда у нас каковы, не с рынка мясного, послушай:
Из Тибуртинской страны будет прислан жирнейший козленок,
Самый то нежный из стада всего, молоко лишь сосавший,
Он и травы не щипал, не обгладывал веток у ивы
Низкой, и в нем молока еще больше, чем крови. На смену —
Горная спаржа: ее собрала старостиха от прялки.
70 Крупные, кроме того, еще теплые (в сене лежали)
Яйца получим и кур; затем виноград, сохраненный
С прошлого года таким, как он на лозах наливался;
Сигнии груши, Тарента (сирийские); в тех же корзинах
Яблоки с запахом свежим, нисколько не хуже пиценских.
И для тебя не вредны: после холода стала сухая
Осень, и в них уже нет опасности сока сырого.
Некогда это считалось роскошным обедом у наших
Первых сенаторов: Курий срывал в небольшом огороде
И на очаг небольшой он ставил капусту, что нынче
80 Грязный презрел землекоп в своих тяжелых колодках,
Знающий вкус подчеревка свиного по теплой харчевне.
К праздничным дням сохранять в обычае некогда было
Ножку копченой свиньи, подвешенную на стропилах
Редких, и салом родных угощать с прибавкой парного
Мяса в рождения дни, коль оно оставалось от жертвы.
Раньше, бывало, кой-кто из родни, уже трижды бывавший
В звании консула, войск начальника и исполнявший
Должность почетную в бытность диктатором, шел спозаранку
К пиру такому с киркой на плече после горной работы.
90 После ж, когда трепетали пред Фабиями, пред Катоном
Строгим, Фабрицием, Скавром и даже когда напоследок
Цензора нравов суровых боялся его же коллега, —
Право, никто не считал за серьезное дело, заботу —
Мысли о том, какова в Океане плывет черепаха,
Ставшая ярким и славным подножием римскому ложу;
Медное в те времена изголовье скромной кровати