Старикашка снова изящно выкрутился: не заявил о намерении прямо, зато сослался на закон, изобразив себя осторожным и мудрым дипломатом. Этаким поборником справедливости, разумным и беспристрастным.
— Впрочем, пока не время думать об этом, — закончил он. — Сейчас все наши силы должны быть брошены на поиски ее высочества Елизаветы Александровны.
— Разумеется, ваше сиятельство, — кивнула репортер. — И что же известно на данный момент? Кто-нибудь взял на себя ответственность за похищение?
— Нет. Разумеется. Однако у полиции и Третьего отделения уже есть главный… Точнее, единственный подозреваемый. — Мещерский усмехнулся. — Прапорщик гардемаринской роты Владимир Острогорский.
Репортер выпучила глаза и отшатнулась. Настолько старательно и картинно, что я вдруг понял — все это вовсе не было случайностью или даже блестящей импровизацией старого хитрого интригана. А именно спектаклем, который как по нотам разыгрывали специально для зрителей федерального канала и всей столичной публики.
И сценарий этого спектакля готовили явно не сегодня. И, пожалуй, даже не вчера.
— Как такое может быть? — Репортер, наконец, нашла в себе силы продолжить беседу. — Весь Петербург считает прапорщика Острогорского героем.
— Возможно, так оно и было, сударыня, — вздохнул Мещерский. — Я могу только догадываться, что могло заставить этого, вне всяких сомнений, блестящего юношу предать доверие Елизаветы Александровны, подвергнуть ее жизнь опасности и сорвать церемонию столь ужасающим способом.
— Любовь… или безумие, — осторожно предположила репортер. — Или Острогорский уже выдвинул какие-то требования?
— Нет. И, полагаю, не выдвинет.
Мещерский едва заметно поморщился — похоже, что-то пошло не по сценарию. Предпоследняя фраза девушки с микрофоном отлично смотрелась бы в мелодраме, но для интервью с без пяти минут канцлером Империи явно не годилась.
— И пока мы не имеем даже малейшего представления, чего от него можно ждать, — спешно продолжил Мещерский. — Но одно очевидно — это страшный человек. На счету Острогорского десятки, если не сотни жизней. Под маской добропорядочности и отваги все это время скрывался хладнокровный убийца. Какие бы цели он ни преследовал, сейчас я с уверенность скажу одно: Владимир Острогорский — самый опасный преступник во всей Империи. И на его поиски и освобождение великой княжны будут брошены все наши силы. Это я вам обещаю.
Мещерский произнес последнюю фразу жестко и весомо — разве что не по слогам. Чуть сдвинул брови и снова посмотрел в камеру. Видимо, для пущей убедительности — чтобы все поняли, что перед ними человек, который не бросает слов на ветер.
— Ваше… ваше сиятельство! Позвольте спросить, — снова защебетала репортер. — Как вы считаете — Острогорский мог действовать один? Ходят слухи, что за ним стоят куда более могущественные силы.
— Я бы не стал исключать и такое, — отозвался Мещерский. — Однако сейчас у меня куда больше вопросов не к этим силам или таинственным заговорщикам, которых может и не быть вовсе. А к столичным силовикам и спецслужбам, которые не смогли предотвратить трагедию, хоть и располагали фактически неограниченными ресурсами.
— Ваше сиятельство говорит о введенном в столице чрезвычайном положении?
— И об прочих крайних мерах. — Мещерский нахмурился и склонил голову. — Которые были приняты, однако так и не продемонстрировали особой эффективности. Совету имперской безопасности пора, наконец, понять, что мы живем уже не в то время, когда любую проблему можно решить танками или парой гвардейских полков. И нужного результата возможно достичь лишь объединив усилия.
— Значит ли это, что вы собираетесь проводить какие-либо реформы? — тут же оживилась репортер. — Или реорганизовать силовые структуры, когда займете пост канцлера?
— Пожалуй, тут я воздержусь от комментариев. Пока еще слишком рано говорить о реформах силовых структур… да и о реформах вообще. Однако можете не сомневаться, — Мещерский снова посмотрел прямо в камеру, — нас всех ждут большие перемены.
Глава 14
— Лживая тварь!
Я вздрогнул, но сделать ничего уже не успел. Полыхнула вспышка, колыхнулся отзвук высвобожденного Дара, и телевизор, разрубленный пополам Саблей, с грохотом рухнул на пол. Вскочившая на ноги Елизавета раскраснелась, а ее глаза метали молнии. Кажется, она сама не ожидала от себя такого, и сейчас несколько… Скажем так, смутилась.
Все присутствующие в зале развернулись в нашу сторону и смотрели с немым изумлением… Впрочем нет — не все. В некоторых взглядах изумления не было. Зато был самый, что ни на есть, профессиональный интерес. И принадлежали эти взгляды гвардейскому патрулю, очень не вовремя решившему зарулить именно в это заведение и сейчас замершему в дверях.
Я почувствовал, как меня рассматривают с головы до ног, и тут же интерес в глазах гвардейцев сменился целой гаммой чувств. Узнавание, решимость… И страх. Ну да, еще бы. Самый опасный преступник Империи и похититель принцесс прапорщик особой гардемаринской роты Владимир Острогорский собственной персоной.
Черт, ребята, ну какая нелегкая вас занесла сюда именно сейчас?
Взметнулись вверх стволы автоматов, приклады вжались в плечи, тройка гвардейцев разошлась в стороны, блокируя выход, и взяла меня на прицел.
— Стоять, не двигаться, руки за голову! — рявкнул один из них — похоже, старший по званию.
— На колени, быстро! — заорал второй.
Я криво ухмыльнулся, пытаясь хоть немного протянуть время.
— Так не двигаться или на колени становиться? Вы бы определились, господа… А то непонятно же!
— Три шага в сторону! Отойти от ее высочества! — снова подал голос первый.
Третий, тем временем, что-то лихорадочно вещал в рацию. Наверняка подкрепление вызывает — значит, уже через пару минут тут может стать жарко… Нужно уходить. Только сначала сместиться слегка, потому что с этих дуболомов станется покрошить весь набившийся в бар народ, когда я начну действовать…
— Ее высочество? — Парень, кажется, тот самый, что требовал у официанта сделать телевизор погромче, удивленно посмотрел в нашу сторону. — А ведь, кажись, и правда… А это че, тот самый Острогорский, получается? Тот, что ее похитил?
— Никто меня не похищал! — звонко выкрикнула Елизавета, розовея — то ли от гнева, то ли от смущения.
— Ее высочество! — заорал кто-то из посетителей и вскочил с места. За ним последовали остальные. — Елизавета Александровна!
Бар моментально потонул в гвалте голосов, в котором вязли и тонули команды заметно нервничающих гвардейцев.
— На пол! Все на пол, живо! — орали бойцы.
Вот только их никто не слушал.
— Слышь, ты! — прорычал вдруг тот самый здоровяк в клетчатой рубашке, обращаясь к гвардейцу. Зал тут же затих. — А ты чего тут стволом машешь да глотку дерешь, а?
Гвардейцы опешили, а я оглядел посетителей бара внимательнее.
Бритые затылки, клетчатые рубахи из грубой ткани, засаленные джинсы, крепкие ботинки со стальными носами… То ли футбольные хулиганы, то ли работяги: докеры, грузчики или строители — типаж самый что ни на есть подходящий. Соль земли. Пашут с утра до вечера, после смены заходят опрокинуть пару кружек пива, прежде чем отправиться домой к опостылевшей жене…
И очень не любят силовиков всех мастей.
— Ты прежде чем орать тут, у людей разрешения спроси, — продолжил здоровяк, опуская руку к столу и крепко хватая пивную кружку за ручку двумя пальцами. Явно не для того, чтобы сделать глоток. — Здесь тебе не казарма, служивый!
Я с трудом сдержал усмешку. Здоровяк, тем временем, повернулся к нам. Выражение его лица тотчас же изменилось. Как и интонации.
— Ваше высочество, это действительно вы? — спросил он, внимательно разглядывая Елизавету.
Та молча потянулась к резинке, стягивающей прическу в «конский хвост», сняла ее и тряхнула головой, рассыпая волосы по плечам и придавая себе максимальное сходство с портретами в масс-медиа. Которое не мог убить даже грязно-розовый цвет шевелюры.
Здоровяк кивнул.
— А ты, стало быть, Острогорский?
Я молча стянул бейсболку и замер, поочередно разглядывая то работяг, то гвардейцев, замерших с оружием наизготовку.
— Мой пацан — твой фанат, — прогудел здоровяк — и развернулся к Елизавете. — Ваше высочество, он действительно вас похитил? Хотите уйти с солдатами?
— Нет!
— Ну на нет и суда нет, — Здоровяк моментально потерял к нам всякий интерес — и снова уставился на гвардейцев. — Слышали, вы? Ее высочество с вами идти не желает. Так что валите-ка отсюда, подобру-поздорову!
Его поддержал дружный гул голосов. Работяги сомкнули строй, закрывая нас от стволов автоматов, и я ухмыльнулся.
Вот она, народная любовь в действии. Все, беру свои слова назад, никаких карательных санкций по отношению к Корфу. Наоборот, спасибо скажу, как увижу. Ох и задолбал же Морозов народ своими репрессиями, если уж простые работяги готовы броситься на на вооруженных до зубов «преображенцев»…
— Все на пол! — Гвардеец шагнул вперед и рванул затвор автомата.
М-да. Кажется, он явно не понимает, что здесь происходит. Я бы на его месте таких опрометчивых поступков не совершал.
— А то что? — Здоровяк нехорошо усмехнулся, взвешивая кружку в руке, явно примеряясь к броску. — Стрелять будешь?
И в этот момент большие окна по периметру заведения, как по команде лопнули, взрываясь брызгами осколков, а в проемах появились фигуры в темных комбинезонах со знакомыми шевронами. К гвардейцам все-таки подоспело подкрепление!
— Ваше высочество, бегите! — заорал здоровяк, запуская кружку в ближайшего бойца и хватая табурет. — Мы их задержим!
Нам особого приглашения не требовалось: не успели еще рухнуть на пол последние осколки, как я, крепко ухватив Елизавету за руку, рванулся к ближайшему проему. Ухнул в воздухе «Молот», гвардейца, впрыгивающего в проем, будто приложило гигантской дубиной, выбивая обратно, а мы перепрыгнули подоконник и оказались на улице.