«Наши, наши!!! Тоже, наверное, выходят из окружения, — обрадовался Александр Иванович, — соединимся и станем действовать сообща. Так легче будет».
Светлая надежда овладела всеми измученными тяжелым переходом партизанами. Но, к великому сожалению, группа попала в своеобразную засаду из предателей-полицаев, переодетых в форму советских военнослужащих. Это были каратели, выполнявшие задание одной из команд германской военной разведки. Как потом выяснилось, данная группа принадлежала созданной по приказу местного начальника Абвера АК-103.
— Кто старший? — спросил Козлов.
— Я… Иван Невский, — ответил незнакомец, скрывающийся за густым кустарником.
— Значит, мы вместе с вами, — обрадовался один из козловцев.
— Конечно, вместе будем бить врага, — опять ответил из засады тот, кто назвался Иваном Невским. После этого в сторону изможденных партизан стали выходить люди, облаченные в обмундирование красноармейцев с автоматами ППШ и отечественными винтовками. На груди у некоторых поблескивали советские ордена и медали.
А дальше события разворачивались не по сценарию, запланированному Александром Ивановичем. «Партизаны» из засады оказались, как говорилось выше, карателями. При помощи провокаторов, представлявших себя «народными мстителями», Александр Иванович был сразу же оглушен ударом увесистого приклада автомата ППШ. Когда очнулся — оказался на носилках. Он сразу задал себе вопрос: «Где Галя?» Она шла рядом. Впереди он увидел спины своих боевых товарищей. Когда включилось сознание, он заставил себя силой воли подняться с носилок. Он пошел пешком рядом со своими боевыми товарищами.
Именно таким образом группу Козлова удалось мгновенно разоружить и захватить в плен…
Так все 12 партизан попали в один из лагерей для военнопленных под Вязьмой. Там они рассказали своему командиру, что когда от удара прикладом он упал, пролежав некоторое время в забытьи, к нему подбежала жена. Ее словно током ударило. Она почувствовала страдания Александра. Супруга, накрыв его своим телом, дико закричала: «Не трогайте моего мужа!»
В голосе ее были и слезы, и испуг, того и гляди нервный припадок мог случиться. Она заплакала сама, торопливо смахивая быстрые слезинки, которые побежали по щекам.
Нельзя исключать того, что этот крик отчаяния женщины и спас Александра от дальнейшей расправы карателем. Его могли расстрелять на месте…
Именно так партизанская эпопея Александра Ивановича Козлова закончилась, началась прелюдия умной и смелой борьбы за выживание в конкретно сложившейся обстановке. Он понимал — на войне выживают два типа людей: сильные и трусливые. Храбрецы же обречены на смерть.
Такие люди обычно бывают до поры малозаметными, пока не пробьет их звездный час. Он считал себя первым из двух типов, который должен, нет — обязан был приспособиться к изменившейся обстановке и продолжить борьбу с заклятым врагом. Поэтому он отбросил понятие «выживание», а принял идею — «жить во имя борьбы»…
Он рассуждал, нет — философствовал:
«Погибнуть — это просто, выстоять — сложнее. Жизнь наша — следствие наших мыслей и больше ничего. Если человек говорит и действует с доброй мыслью — радость следует за ним как тень, никогда не покидающая. Жизнь нашу изменяет не случайность. Она в нас самих, она ждет внешнего повода для выражения конкретным и логически выверенным действием. План действия должен быть нарисован быстро и на перспективу. Трудности человек преодолевает поступком или серией таких явлений. Мысль сейчас должна работать, как найти лучший способ или повод сделать добро себе, Гале и Родине».
Кроме стихийного партизанского движения, в котором он пытливым умом нашел элементы явной неподготовленности партийных советских бонз к такой форме всенародного отпора врагу, он быстро спрогнозировал, что есть и другой способ ведения этой борьбы.
И он уже все просчитывал в уме, сидя со своими боевыми друзьями, запрокинув голову к небу, под старыми высокими деревьями, сомкнувшими кроны, которые там, в вышине, удерживали зной причудливым зеленым щитом…
А пока фашистская машина, совсем не фигня, как трактовали ее преподаватели в военном училище, продолжала вращать свои окровавленные жернова на оккупированных территориях, перемалывая людские судьбы и нанося миллиардный экономический ущерб советской стороне. Она быстро двигалась по направлению к Москве. Она яростно наступала грозной силой…
Откровения смолян
Смоленск всегда для врагов был комом в горле…
Пока комбат А. И. Козлов дрался с врагом в составе 7-й мотострелковой дивизии народного ополчения, на Смоленщине происходили такие события.
16 июля 1941 года немцы заняли Смоленск. По данным командующего 3-й танковой армии вермахта генерал-полковника Германа Гота, город был захвачен лишь силами 29-й моторизованной дивизии. Легкое и стремительное взятие важного стратегического пункта, открывающего путь на Москву, вероятно, еще больше убедило Гитлера в скором окончании войны. По Крылову у него «от радости в зобу дыханье сперло…»
Группа войск под командованием генерала Михаила Федоровича Лукина еще оказывала сопротивление, ведя уличные бои на окраинах в северной части города, а в это время крестьяне на подводах уже въезжали в областной центр и принимались мародерничать — грабить оставленные горожанами квартиры и советские учреждения. Немцы с любопытством взирали на происходящее, не пытаясь остановить преступления, заснимая на фото и киноаппараты проявления низменных инстинктов части населения. У советских военных разведчиков были данные, что «грабителей» готовили немцы, но не всех.
Тоже было и в Москве в середине октября 1941-го. Но там власти в течение нескольких дней пресекли расползание этого дикой аморальности души, карая виновных вплоть до расстрела.
20 июля немецкая администрация на собрании в комендатуре избрала бургомистром города Смоленска бывшего юриста В. Г. Меньшагина и его прихвостней-заместителей. После войны он был арестован, судим, приговорен к 25 годам тюрьмы и отбыл полный срок заключения в городе Владимире. Наиболее активные помощники бургомистра были пойманы правоохранителями и расстреляны.
Подпольщики не дремали — появились листовки, бичующие предателей — бургомистра и полицаев:
У бургомистра — холуя
Туша вроде бугая,
Морда очень важная,
Да душа продажная.
Век не видел подлеца я
Хуже гада — полицая,
Эта пакостная рожа
На чертей на всех похожа.
Сразу же началась охота на евреев и коммунистов. Их отлавливали и группами отвозили на окраинные выгоны к отрытым ямам и расстреливали, часто вместе с детьми. Среди коллаборационистов широко распространялось движение о введение в действие российских законов, принятых до 1917 года.
Со стороны немецкой администрации велась обработка общественного мнения с целью дискредитации советских законов как реакционных и антинародных.
Население сначала призывали, а потом приказывали сдать на объединенные скотные дворы крупный рогатый скот, лошадей, свиней, даже кур, мотивируя это необходимостью сохранения поголовья. Антисоветская агитация и пропаганда расцвела ярким цветом в СМИ и в литературе. Критиковалось и высмеивалось все советское, которое потом фантазией доморощенных либералов 1990-х годов называлось «совковым».
Так, пьеса «Волк», написанная смоленским журналистом С. Широковым, имела направленность на дискредитацию советского движения сопротивления. Здесь показывалась бессмысленность и преступность партизанской войны. Но ряды народных мстителей росли не по дням, а по часам, видя, как дико ведут себя оккупанты, считавшие себя ариями, а россиян недочеловеками, не умеющими наладить «правильный образ жизни».
Жизнь в оккупированной Смоленской области, как и в соседней Белоруссии, изобиловала жестокостью гитлеровцев, для которых наши граждане воспринимались как животные. Конец немецкой оккупации пришел в результате Смоленской стратегической наступательной операции под кодовым названием «Суворов» силами Западного и левого крыла Калининского фронтов с 7 августа по 2 октября 1943 года. Описание сражения вне рамок этой книги, а вот некоторыми воспоминаниями местных жителей автор решил поделиться.
Для того, чтобы показать в каких условиях сражался комбат, партизан и разведчик Смерша Александр Иванович Козлов, нелишне напомнить обстановку тех лет на Смоленщине и в соседней Гомельской области в Белоруссии.
Воспоминания жительницы Смоленска Лихачевой Анны Сергеевны.
После окончания в 1941 году медицинского училища в Москве я вернулась в родной город Смоленск за 3 недели до начала войны. Собиралась стать потом врачом и принести пользу людям родного города. Но в июле немец начал бомбить город, а 26 июля он занял его. По улицам Смоленска катилась броня — танки и бронемашины — в сторону Москвы. Как хотелось, чтобы все они не вернулись…
«Культурный» немец пришел в Россию, чтобы освободить нас от евреев и коммунистов и в то же время он мог, не стесняясь, прилюдно помочиться. Считал бош нас всех животными. Через месяц в городе массово стали открывать в лучших зданиях госпиталя для битых гитлеровцев. Туда с больниц забрали все койки. Для больных и раненных советских военнопленных отвели старое здание. Койки там отсутствовали. Я решила помогать нашим воинам. Они лежали на полу. Стоял в помещении не стон, а сплошной вой, перемежающий с острыми криками.
Смрад от незаживающих ран, испражнений завершал картину «госпитального» ада. Отсутствовали перевязочные средства. Приходилось вместо бинтов рвать простыни и наволочки, и таким образом бинтовать раненных. Однажды привезли девушку, в которую стрелял полицейский из-за нарушения комендантского часа. Пуля застряла в мягких тканях. Я извлекла ее и перебинтовала. После этого меня вызвал офицер и объявил мне, что я помогаю партизанам. В ответ на мои отрицательные ответы стал меня избивать. Я потеряла сознание и, чуть придя в себя, окровавленная была вышвырнута предателем-полицейским на улицу.