А тут новый военком начал еще большую бдительность проявлять: как, мол, так — 3 года был в плену, а уволен в 1946 году с должности помощник начальника штаба полка, который был расформирован еще в 1941-м? Пришлось Козлову коротко рассказать, кем был на самом деле…
Правда, иногда и в компаниях Козлов, когда его называли «военнопленным, спокойно отсидевшим в лагерьке», а иногда и «предателем», сжимая кулаки в кармане с гордостью рассказывал о своей работе в немецком тылу и жаловался, что его служба не оценена по достоинству.
Как писал Юрий Каргин:
«Лучше бы он этого не делал… Через 2 года после женитьбы… особая тройка осудила Козлова на 3 года исправительных работ за «разглашение сведений, не подлежащих разглашению», и отправила в Карагандинские лагеря. Возвращаясь из ссылки, Козлов заехал к Гале. Может, и он, и она надеялись, что все еще склеится. Не склеилось. Бросить свою новую семью (У Майи родился сын) Александр Иванович не смог».
Слово Козлову:
«После того, как я написал отчет о проделанной у немцев работе, встал вопрос: что же со мной делать дальше? В конце концов, не только в органах, но и в армии оставить меня командование категорически запретило. Видимо, возникло ни на чем не основанное подозрение в том, что я мог быть перевербован американской разведкой. Глупо. До сих пор часто думаю о том, что если бы меня оставили работать в разведке, то я бы мог стать разведчиком экстракласса. Ведь 3 года в немецком тылу дали мне бесценный опыт агентурной работы. Но вместо этого я был отправлен на все четыре стороны с записью в личном деле о том, что пробыл 3 года в немецком плену. Родителей у меня уже не было…
Зима, февраль месяц, приезжаю на родину в Александровск. Ни кола, ни двора, на работу не принимают. Состояние такое, что если бы был пистолет — застрелился бы, по-другому не хотел уходить из жизни. Еле удалось устроиться помощником лесничего. А тут военкомат начал бдительность проявлять: как, мол, так, ты 3 года был в плену, а уволен в 1946 году? Пришлось коротко рассказать военкому, кем я был на самом деле. А вокруг меня, как я теперь понимаю, агенты госбезопасности все время крутились. Дошел до них этот разговор.
В конце мая 1949 года меня вызвали в Москву. Я обрадовался, думал — восстановят, но меня там арестовали. Полтора года шло следствие. Постановлением особого совещания (судей своих я не видел) был приговорен к 3 годам за разглашение сведений, не подлежащих огласке, то есть за то, что я рассказал военкому о разведывательной странице в своей судьбе…»
В постановлении на арест и обыск от 1 июня 1949 года говорилось:
«…Будучи начальником учебной части «Сатурна», в своих лекциях Козлов высказывал антисоветские суждения».
Оказывается, и там советскому агенту «Следопыту» надо было вести пропаганду социалистического образа жизни и бичевать фюрера. Восхвалять Сталина и социалистический путь развития Советской России. Потрясающая логика! Вот как может «птичка» в получении конкретного результата довести оперативника до абсурда. Сегодня смешно, а тогда было грустно, больно и горько. Не дай Бог подобных рецидивов…
Как уже говорилось, полтора года шло следствие. Оставшиеся полтора года осужденный Козлов проработал чернорабочим в резиновых сапогах и телогрейке на строительстве водохранилища — месил бетон.
По другой версии, в конце мая 1949 года последовал вызов в Москву и арест. Лубянка, Бутырка, Лефортово… Полтора года шло следствие. По постановлению особого совещания при МГБ СССР Козлова обвинили «в разглашении сведений, не подлежащих разглашению…»
«Почему такая холодность ко мне? Проколов в партизанском участии и в «Сатурне» у меня ни одного не было, — часто рассуждал сам собой Александр Иванович, — Может, заняты и командиры, и начальники разгребанием накопившихся материалов за войну? Таких, как я пришло с «другой стороны» тоже много».
Вот как пояснил это время сам Козлов:
«…Но на Родине меня встретили неласково. Мне не поверили, решили, что я завербован американской разведкой. И в 1949 году арестовали. Крест недоверия я несу на себе до сих пор…
Случайно встретил своего следователя через 30 лет в Вильнюсе. Хотел узнать, знал ли он о моих боевых наградах, когда судил меня. А тот струсил и отказался от разговора. А мне всего лишь хотелось знать, было ли ему известно, что я еще в 1942 году награжден орденом Красной Звезды. Мне этот орден вручили, когда я вернулся из мест заключения. Вернулся в родное село Александровское со штампом в военном билете, что был в плену».
Вместе с тем была и другая причина равнодушия.
Вновь созданное Министерство государственной безопасности лихорадочно чистилось от засилья ставленников Берии и Меркулова в ГУГБ НКВД, которое должно было стать костяком МГБ. Генералы Смерша по праву победителей заполнили руководящие посты нового министерства. В этой чехарде было не до Козлова и сотен таких же возвращающих из-за кордона наших разведчиков, работавших в тылу вермахта, в том числе и в разведшколах Абвера.
Нельзя не остановиться на личности Виктора Семеновича Абакумова, о котором написаны сотни статей и десятки книг. Под его руководством органы военной контрразведки Смерш продемонстрировали такой уровень профессионализма, что немцы были поражены хваткой «сталинских волкодавов».
Особисты, а потом смершевцы в чистую переиграли хваленные спецслужбы, возглавляемые Гиммлером, Канарисом и Кальтенбруннером. ГУКР Смерш в буквальном смысле «задушил» Абвер и СД противника.
Этих заслуг от Абакумова никто чисто исторически не может отобрать.
Но с другой стороны, для него Сталин был мудрейшим из мудрейших людей, он был его Хозяином, а скорее — Богом. Руководитель ГУКР Смерш как верный слуга Верховного улавливал любой жест его рук и такой же оттенок выражения на лице вождя. Он боялся гнева Сталина. Но разве только он? Этот гнев бывал заслуженный и незаслуженный, но всегда жесткий, жестокий, а порой даже брутальный.
Абакумов уважал мнение шефа и беспрекословно подчинялся его указанию, но рабского и льстивого преклонения перед ним в форме низкопоклонства, которое присутствовало у близкого круга политиков первой обоймы, не существовало. Никогда Виктор Семенович не являлся подлым и коварным шептуном, каким стал его могильщик подполковник Рюмин, который в угоду Маленкову выстроил пасквиль министру госбезопасности.
Возглавив МГБ СССР, он почему-то посчитал, что продолжает быть в фаворе у Сталина, как в период Смерша. Но времена менялись — война закончилась. Менялся и сам Сталин — он старел и всякий раз вздрагивал, когда в кулуарах кто-то называл его стариком. К таким лицам он был непримирим и даже беспощаден, так как не понимал, что старость — неизлечимая болезнь. А молодость — это тоже болезнь, которая быстро проходит. Старик молодым не станет, а молодой стариком может стать, если доживет.
Он стал подозрительным под конец жизни, а поэтому часто без надобности тасовал и реформировал правоохранительные органы. Но частое реформирование не всегда во благо. Мы это сегодня хорошо знаем и усвоили. Сталин стал прислушиваться к шептунам, появившимся в его близком окружении, которых тоже менял с постоянной периодичностью.
Смерш стал всего лишь Главным управлением военной контрразведки в системе МГБ. Абакумов превратился теперь в министра, пусть значимого, но всего лишь одного из министров Советского правительства. Выше него были функционеры партийного ареопага — секретари ЦК Компартии, кандидаты и члены Политбюро. Наконец, партийный чиновник высокого уровня Н. А. Булганин возглавлял с марта 1947 по март 1949 годов Министерство Вооруженных Сил СССР.
Многие из партийных функционеров завидовали Абакумову в годы войны близостью к Сталину и не прощали ему после войны ни малейших ошибок. Порой даже провоцировали его на совершение недозволенных действий, которые в военное время проскакивали незаметно.
Министр госбезопасности СССР генерал-полковник В. С. Абакумов никогда не был политиком и никогда не умел интриговать, он всегда был толковым и исполнительным чиновником, который безукоризненно выполнял указания высшей инстанции в годы войны, подчиняясь непосредственно Сталину. Вот только время, в которое окунулся Виктор Семенович, оказалось не самым удачным для госбезопасности. Многие его предшественники были расстреляны. Он считал себя неуязвимым в обвинении предательства или нерадивости на таком важном участке государственной деятельности.
Постепенно на кремлевском Олимпе обозначились две группировки, которые к концу 1940-х и началу 1950-х враждовали между собой не на жизнь, а на смерть. Эта политическая турбулентность захватила в свои вихревые потоки с доносами и обвинениями в нелояльности и Абакумова, который много чего знал крамольного о прошлом нового хозяина Кремля Никиты Хрущева.
Он не хотел некоторое время этого замечать, но когда обнаружил, что его обложили, было поздно пить сырые яйца — Виктор Семенович навсегда потерял голос. А потом жизнь понеслась по наклонной вниз. Не без помощи Маленкова, Берии, Рюмина, Хрущева, Серова и других партийных и чекистских чиновников Абакумов во многом был оклеветан. Затем его с треском убрали с эмгэбэвского олимпа.
12 июля 1951 года он был арестован, обвинен в государственной измене и сионистском заговоре в системе МГБ. Скоротечный «Шемякин суд». И 19 декабря 1954 году по указанию Н. С. Хрущева он был расстрелян в Левашове под Ленинградом.
O tempora! O mores! — О времена! О нравы!..
В верхних эшелонах шла борьба за власть при стареющем вожде, все еще хорохорившемся курением, парилками и винными посиделками на Ближней даче. Незаметно подкралось то состояние, когда на отдых потребовалось больше времени, чем на то, чтобы устать. А это уже остров, окруженный смертью. И вот наступил мир за вычетом «вечно живого вождя». 5 марта свершился жизненный приговор со страшным концом то ли отравления, то ли элементарного видоизменения, когда смерть превращает жизнь в судьбу. До сих пор историки спорят, что это было, и не находят окончательного ответа…