Приняв решение, я встал и вышел из зала Сената. Но не успел спуститься и до половины лестницы, как по ней взбежала Юлия, которая схватила меня за руку.
– Деций! Я повсюду тебя искала! Что, во имя неба, ты делаешь в курии?!
– Я созвал свое собственное заседание Сената, – сказал я. – Пришли немногие.
Меня ужасала мысль, что придется снова повторить рассказ о своих приключениях прошлой ночью, тем более Юлии, которая была воспитана до некоторой степени лучше, чем ее ужасающие коллеги по патрицианскому сестринству, склонные к человеческим жертвоприношениям. Но я знал, что она все из меня вытянет.
– Деций, что с тобой?
Моя невеста отодвинула меня на расстояние вытянутой руки и осмотрела.
– Ты снова дрался!
Как будто в этом было что-то неправильное. Женщины такие странные…
– Пойдем, моя дорогая, – сказал я. – Просто дело приняло новый оборот, неизмеримо худший.
Рука об руку мы спустились по ступеням.
– Но прежде чем ты услышишь мой рассказ, поведай мне, что ты выяснила, – попросил я. – Судя по тому, как ты тяжело дышишь и дрожишь, у тебя есть новости.
– Я не тяжело дышу и не дрожу, – ответила моя невеста.
Это была правда. Юлия была настолько хорошо воспитанной патрицианкой, что воспитание не изменило бы ей даже во время землетрясений или на тонущих кораблях, но если знать, к чему присматриваться, можно было обнаружить, что она взволнованна.
– Мои извинения, – сказал я. – Пожалуйста, продолжай.
Мы подошли к палатке и запаслись кое-чем, что могло поддержать нас в течение целого дня веселья.
– Ты знаком с купальней Уциния? – спросила Юлия. – Красс построил ее на Палатине в прошлом году, и она стала самой модной в Риме. Ее устройство изумительно, она куда роскошней, чем все, что мы видели раньше. Как бы то ни было, там по утрам есть женские часы, и я только что оттуда.
– По-моему, от тебя особенно прелестно пахнет, – сказал я.
– Лучше, чем от тебя, – резко ответила Юлия, сморщив нос. – Чем ты занимался?
– Не беспокойся об этом. Просто расскажи, что ты выяснила.
– Хорошо, если ты запасешься терпением.
Моя собеседница откусила большой кусок хлеба с зарумяненным сыром на корке, посыпанного нарубленной острой колбасой.
– В общем, каждая следящая за модой госпожа туда ходит. Ну, ты знаешь – члены кружка Клодии.
– Погоди минутку, – перебил я. – Там была Фауста или Фульвия?
– Ты имеешь в виду Фульвию-младшую? – Юлия нахмурила брови. – Нет, их я там не видела. А почему ты спрашиваешь? – В ее голосе звучало глубокое подозрение.
– Просто потому, что нынче утром они должны отчаянно нуждаться в ванне, – усмехнулся я.
– Деций! Чем ты все это время занимался? – спросила моя невеста, рассыпав крошки.
– Все прояснится в свое время, моя дорогая. Молю тебя, продолжай.
– Хорошо, – мрачно сказала она. – Но я буду ждать от тебя исчерпывающего объяснения. Итак, я была на массажном столе с Корнелией-младшей и твоей кузиной Фелицией, а на других столах в комнате было еще человек пять… У них там есть огромный нубиец и тренированный лидиец, лучшие массажисты в мире…
– Мужчины? – спросил я, полностью шокированный.
– Нет, глупый. Евнухи. Это прекрасное место для того, чтобы узнать самые последние слухи и поговорить о вещах, которые женщины обсуждают, только когда мужчин нет поблизости.
– Вам, наверное, приходится говорить довольно громко, – сказал я, уносясь мыслями в не относящиеся к делу мечты. – Я имею в виду – все эти хлопки по голому телу… Все эти постанывания и выдохи, когда по хрупким женским телам молотят смуглые руки мускулистых массажистов…
– Ты просто сам хотел бы там быть. Итак, я дала знать, что вскоре мне могут понадобиться услуги саги из-за состояния, которое должно оказаться затруднительным, поскольку я не замужем.
– Юлия! Ты меня шокируешь!
– Это не такой уже редкий предмет обсуждения в той компании. Они обмениваются именами самых известных мастеров абортов точно так же, как именами продавцов жемчуга или парфюмеров.
– О, вырождение нравов! – пожаловался я. – И в этой беседе всплыли какие-нибудь знакомые имена?
– Первым упомянули имя Гармодии, но кто-то сказал, что ее убили.
– Ты помнишь, кто знал о ее убийстве? – спросил я.
– Думаю, это была Сициния, та, которую зовут Лебедью из-за ее длинной шеи. Это важно?
– Вероятно, нет. Может, она захотела нанять Гармодию, поспрашивала в окрестностях Фламиния и узнала, что та убита.
– Еще рекомендовали Фурию. Ты упоминал ее вчера, не так ли?
– Да, упоминал, – ответил я.
– Но не рассказал мне всего, верно?
– Не рассказал.
Мы подошли к святилищу, перед которым была низкая каменная ограда. Я смахнул с нее пыль, и мы сели. Повсюду вокруг люди продолжали сходить с ума, прекрасно проводя время. В нескольких шагах от нас огромный мужчина в львиной шкуре, с несообразного размера дубиной демонстрировал чудеса силы. На углу Священного пути и Кливус Орбиус[55] была воздвигнута платформа для испанских танцовщиц из Кадиса, которые исполняли один из самых знаменитых танцев своей местности – в другие времена этот танец был запрещен законом из-за своей крайней похотливости.
– Деций! Прекрати глазеть на этих танцовщиц и обрати внимание на меня! – потребовала Юлия.
– Э?.. Ах да. Продолжай. Ты выудила еще что-нибудь из своих томных компаньонок в бане?
– Одна из них сказала, что женщина по имени Аскилта достойна всяческого доверия и что у нее есть палатка под аркой номер шестнадцать у цирка Фламиния.
– Аскилта? По крайней мере, непохоже на марсийское имя… Оно самнитское, не так ли?
– Я думаю – да. И разве ты не говорил, что палатка Гармодии была у Фламиния?
– Ургул сказал, что у Гармодии была девятнадцатая арка. Между ними оставалось только две. Возможно, Аскилта – именно та женщина, которую я должен расспросить.
– Ты имеешь в виду – «мы», Деций. Мы должны ее расспросить.
Я вздохнул. Мне следовало бы предвидеть, что так будет.
– Как всегда, Юлия, я ценю твою помощь. Но не понимаю, каким образом дела пойдут лучше оттого, что ты отправишься со мной.
– Деций, – ласково сказала моя невеста, – я никогда раньше тебе этого не говорила, но временами ты можешь быть удивительно тупым. Особенно когда имеешь дело с женщинами. Думаю, я смогу поговорить с этой травницей и заслужить ее доверие. А ты явишься туда как обвинитель и заставишь ее в страхе замкнуться.
– Я вовсе не такой страшный! Я – душа дипломатии, если захочу.
– Со всеми этими порезами и синяками ты даже хуже обычного. Тебе не только не хватает такта, ты даже не правдив. А теперь расскажи мне о Фурии.
Я не был до конца уверен, почему моя невеста так говорит и каким образом из ее первоначального утверждения вытекает ее последнее требование. Тем не менее, я слишком хорошо ее знал, чтобы что-нибудь утаивать, и рассказал о своей выбивающей из равновесия беседе с Фурией в ее палатке. Слушая, Юлия вперилась в меня сердитым взглядом.
– И ты решил, – сказала она, когда я закончил, – что меня расстроило бы то, что ты ласкал вымя этой стриги!
– Я не ласкал! – запротестовал я. – Эта женщина овладела моей истекающей кровью рукой и прижала ее к своей грудной клетке. В любом случае, «вымя» – неправильное слово. Скорее уж, привлекательный придаток, если хочешь знать.
– Хватит с меня! – воскликнула Юлия.
– В любом случае, – продолжил я, чуть ли не корчась, как ученик перед неумолимым учителем, – все было не так. Но она сказала, что я – любимый охотничий пес Плутона и что вся моя жизнь – это смерть тех, кого я люблю. Ты знаешь, Юлия, что я не суеверный человек, но я имел дело с мошенниками по всему миру и знаю, когда сталкиваюсь с чем-то другим. Та женщина оставила след в моей душе.
Юлия сделала глоток терпкого вина и уселась поудобнее, явно смягчившись.
– Теперь расскажи мне остальное. Что случилось прошлой ночью после того, как ты меня покинул?
Этот рассказ занял немного времени. Я говорил об этом уже в третий раз, а ведь еще даже не наступил полдень. Юлия хладнокровно слушала, пока я не дошел до описания жертвоприношения. Тут она побледнела и уронила медовое пирожное, от которого собиралась откусить. Моя невеста не была ожесточенной охотницей до власти или развращенной аристократкой, искательницей острых ощущений.
– О! – сказала она, когда я закончил. – Я знала, что эти женщины безнравственны, но никогда не думала, что они по-настоящему злые!
– Интересное различие. Насколько я понимаю, ты имеешь в виду патрицианок, а не ведьм?
– Именно. Стриги, похоже, всего лишь примитивные люди, вроде варварок или тех, кто жил во времена Гомера. Но Клодия и остальные должны были заниматься всем этим только из-за своей порочности!
– Цицерон сказал почти то же самое, – сообщил я.
– Цицерон? Когда ты с ним разговаривал?
Я пересказал нашу беседу с Марком Туллием. Юлия почему-то любила философские рассуждения и слушала с пристальным вниманием. К счастью, у меня была хорошо натренированная память, и я смог повторить реплики Цицерона слово в слово. Я был слегка расстроен оттого, что смертельная опасность, которой я подвергался, и мое отчаянное сражение не заставили мою невесту затрепетать. Конечно, я был здесь, рядом, и она видела, что в этом испытании я выжил, но я ожидал, что она как-то выкажет свое участие. То было не единственное разочарование в моей жизни.
– Он прав, – сказала Юлия, кивая. – То, что ты видел, было ритуалом очень древней религии. Вот почему те деревенские мудрые женщины выглядят довольно невинными, в некотором ужасном смысле слова.
– Философская отстраненность – похвальная черта характера, – ответил я, – но эти люди хотели меня убить. Во всяком случае, выколоть мне глаза.
– Наказания за осквернение и святотатство всегда жестоки. Кроме того, ты выбрался оттуда живым и невредимым. Не надо поднимать из-за этого такой шум. Вообще-то, ты не герой какой-нибудь эпической поэмы.