На следующий день нашли гражданскую одежду для «Охотника», и он прогулялся по окрестностям, проверив точки на карте и собрав дополнительную информацию. В школе базы сепаров не оказалось, в других местах он нашёл подготовленные места наблюдателей и т. д. На блокпосту было три пьяницы, т. е. реального препятствия он не представлял. Люди Безлера явно не ждали гостей с этой стороны. В принципе, мы могли сами штурмовать его, но это не имело смысла. Удерживать его мы бы не стали. А после нас сепары его бы усилили и уже были бы наготове. Брать его был смысл при общем наступлении. В итоге получалось, что разведданные собраны. Караванов не было, да и вообще рядом с нами движения почти не было. Вечером планировали возвращаться. Днём ещё раз сходили по воду «Монах» и «Лис». Ещё пережили атаку коз.
Атака коз случилась неожиданно. Сперва появился шум, громкий шорох, как рой саранчи или надвигавшийся шторм. Он становился всё ближе и громче, надвигался стеной. Мы замерли, приготовились, поснимали оружие с предохранителей. И тут вышла первая коза, потом ещё несколько. Стадо коз прошло сквозь нашу стоянку. А по дороге рядом с лесом шёл их пастух. Мы ещё пару минут лежали замерев, пока они не отошли. Сейчас весело вспомнить, а тогда было не по себе.
Ночью был переход обратно. Теперь уже легче – рюкзаки без еды и воды. Снова проходили сквозь село. Прыгали на обочину, услышав машину. Всё село было погружено в темноту и тишину. И только в сельском клубе гремела гулянка. В такое-то время… странно. После села – опять горевшие вдали поля, подъём на холм. На холме стояло одинокое дерево. Возникла идея повесить на нём украинский флаг, который был то ли у «Монаха», то ли у «Лиса». Но не стали. Потом – переход поля и уже знакомая железнодорожная ветка. «Сокол» подвернул свою больную ногу, пересилил боль и через пять минут поковылял дальше сам. «Бобёр» шёл с упорством робота, видно было, что ему тяжело тащить пулемёт и боекомплект, но он шёл. Вообще, все шли, как посуда в стишке про Федору: «А посуда идёт и идёт…» Непрофессиональные, не обученные, не спортивные, шли на силе воли.
Картинка из памяти: мы сидим на железнодорожной насыпи, поле освещено луной, вдалеке, на украинской стороне светятся фонари и дома.
Блокпост, на который мы шли, находился на железнодорожном переезде, часть бойцов размещалась во дворе крайнего дома. В этом дворе раньше были сепары, теперь ВСУ. Сейчас не уверен, что там вообще что-то осталось, учитывая последующие события в Углегорске. Перед подходом к блокпосту «Сокол» связался по мобильному с их командиром, предупредил о возвращении группы. Нас ждали. Мы попили, перекусили. Заодно узнали интересный способ копания картошки – сепары пытаются попасть по блокпосту из миномётов; иногда попадают, иногда не очень. В итоге на огороде целые ямы с вывернутой картошкой, которая пропадёт. Её собирают.
Поужинав и почистив зубы, впервые за трое суток, мы залегли спать на улице.
Утром «Сокол» общался с местным офицером, того очень интересовали разведданные (надеюсь, они хоть кому-то пригодились). Какое-то нетрезвое тело заваливалось на пост, военный, но не на дежурстве. Аватар. Лучше бы он оставался в казарме.
Приходила хозяйка дома, смотрела, как её дом. Когда были сепары, ей больше нравилось. «Монах» захотел передать ей консервы за банку компота, который он тут же выпил.
Мы полдня наслаждались спокойствием и ждали транспорт… Кто-то сходил посмотреть на место взрыва реактивного снаряда. ВСУ запускали по сепарам, один снаряд оказался бракованным и приземлился недалеко от нашего блокпоста.
После обеда приехал «пикап L200» с двумя Альбертами. Привезли нам новости и увезли нас в Краматорск.
Из-за того, что мы не выходили два дня на связь (то ли командиры не поняли друг друга, то ли связи не было), нашу группу считали потерянной. И это было ЧП. К тому же у нашего командования в то время были и другие проблемы. Гордейчук снова был на Саур-Могиле, и там не хватало людей, чтоб обеспечить ротацию, – в какой-то момент там оставалось всего десять бойцов из батальона «Крым», луганчан и нашей 4-й роты разведки – тех, кто не был под Горловкой.
Вообще удивительно, армия – десятки тысяч, а кадровики вынуждены были скрести по сусекам, чтобы найти бойцов на Саур-Могилу. Нам предстояло через день отправиться туда, в «п…здорез» – это новое слово, которое я там часто слышал именно в контексте рассказов про Саурку (Саурка – это неправильное название, но для сокращения Саур-Могилу иногда назвали так).
Ехали мы обратно, Альберт с переднего пассажирского сидения рассказывал про то, что надо помочь ребятам, сменить их. Спрашивал готовы ли мы. Именно спрашивал, т. к. даже те, кто призывался, ещё не были официально оформлены, и тем более не было приказа для них об отправлении на Саур-Могилу. Я вообще призываться не собирался, и когда отпуск закончится, хотел вернуться в фирму, разрабатывать дальше ПО. Но отказываться мы не собирались, не для того приехали. Помню, ещё спросил в шутку, а медаль дадите? И осёкся, подумав, что награды у нас предпочитают давать посмертно.
«И о медалях-орденах ты помышлять не моги:
Всего награды – только знать наперёд,
Что по весне споткнётся кто-то о твои сапоги
И идиотский твой штандарт подберёт».
Эх, а как замечательно ругался старший Альберт на других водителей, которые ему мешали на дороге:
– Да чтоб у тебя хер на лбу вырос! Чтоб ты шёл, а яйца по носу шлёпали! – и ехал дальше.
– Добрейший Вы человек, – поддерживал его молодой Альберт и продолжал беседу, прерванную этой гневной тирадой.
В Краматорск приехали уже под вечер. Принял душ, постирал футболку. Пообедали в столовой. Краматорск теперь казался глубоким и спокойным тылом. Когда подходил к офицерской палатке, чтобы сдать оружие, увидел, что там уже вкопаны столбы и натянута сетка. Пару дней назад их ещё не было. Только отвернулся, уже что-то улучшили.
Вечером позвонил домой жене, предупредил без подробностей, что несколько дней, может быть, снова не буду выходить на связь. Куда еду, не говорил. Вообще телефонные разговоры в зоне – это особая тема. Меня предупреждали, что все слушают. И если в тылу слушают свои, то на линии фронта слушают чужие – у российских специалистов хорошая радиоразведка. А временами не только слушают, но и наводят по телефону. Например, у «Вихря» под Саур-Могилой было такое, что как только он включал телефон и звонил, то через пять минут на место, где засветился телефон, прилетали мины. Что же касается нас, то к нам на Саур-Могиле прилетало всегда, и сложно сказать, то ли из-за телефонов, толи нас просто увидели в хорошую оптику или с беспилотника. Или просто пришло время бомбить.
18 августаВылет на Саур-Могилу
Вылет был утром. На этот раз всё происходило более буднично, чем перед выездом под Горловку. Все были сосредоточены. Почти без разговоров. Налепили жёлтый скотч. Взяли оружие, загрузили вещи. Лишнего не брали – нам сказали, что придётся делать марш-бросок по серой, а может, и чёрной зоне, т. к. вертолёты там не летают. Я смотрел на дизель-генератор и думал, как мы его будем тащить в руках (?!). Как потом оказалось, идти не пришлось – доставили прямо на место. В вертолёт грузились «Лис», «Монах», Сокол, «Бродяга», «Бобёр», «Славута», «Охотник» и я. С нами летели ещё бойцы, которых я видел впервые.
Я сидел в хвосте вертолёта. Напротив десантника, который выполнял роль стрелка, – сидел у открытого иллюминатора и контролировал землю. Я тоже внимательно смотрел в иллюминатор, сканируя поверхность. Четыре глаза лучше, чем два. А вдруг внизу появится человек с ПЗРК или гранатомётом? Я понимал, что шанс его увидеть, а тем более успеть что-то сделать, – мизерный. Но когда ставка – жизнь, даже сотыми процента не стоит пренебрегать.
Вертолёт с самого начала быстро летел в нескольких метрах от земли, приподнимаясь только для того, чтобы перелететь очередную лесопосадку или линию высоковольтной передачи. Было похоже на увлекательный аттракцион и кино одновременно (кино называлось «Быстро сменявшиеся ландшафты за окном»). Что-то типа 4Д. Иногда начинался дождь, и капли, залетавшие в иллюминатор, попадали на лицо и очки. Потом высыхали под напором тёплого воздуха. Иногда я переводил взгляд на десантника. Он был спокоен и сосредоточен. Про себя я подумал, что с товарищами по оружию нам повезло.
Я не следил за временем. Как это часто бывает, когда что-то делаешь и забываешь, когда начал. И кажется, что это было всегда. Что ты родился в вертолёте, летишь в нём всю жизнь и будешь лететь дальше до самой старости… Но в какой-то момент, «Ми-8» замедлился, сделал пару манёвров и приземлился на прогалине среди сосновых посадок. Это был первый случай, когда я не только взлетел на вертолёте, но и приземлился. До этого я пару раз только взлетал и покидал борт с парашютом на высоте четыре километра.
Мы выгрузились сами, выбросили вещи. Не всем аттракцион доставил удовольствие – пара человек, сидящих рядом в хвосте, попрощались с завтраком. Пострадал и мой рюкзак, его вытирали влажными салфетками.
Мы перегрузились на два «урала». Сели в кузов и развернулись по периметру. Один человек смотрит вперёд, два – назад, остальные – вправо и влево. С автоматами наизготовку. Я не знал, где мы точно находимся, а спросить – ума не хватило. Вертолёт дальше не летит, вокруг – окопы и траншеи. Казалось, что мы уже на краю контролируемой территории, а дальше – территория боевых действий. Поэтому приготовился, сняв оружие с предохранителя. Сначала «Лис» сделал мне замечание, потом – кто-то из десантников. Пришлось вернуть на предохранитель. Потом, когда мы ехали, проезжая посёлки, я понял, что они были правы. Получается, что мы пролетели половину пути, а потом только до Амвросиевки ехали пару часов. И да, оружие в таком случае было правильно держать на предохранителе. Оставаясь при этом в режиме наблюдения – места там были неспокойные. Иногда нам махали дети или молодые парни в проезжавшей «девятке», разворачивали (а потом прятали) украинский флаг. Но большинство взрослых местных смотрели волком или отворачивались, когда мы проезжали.