— Да. Все так и было.
— Но Инна, как мы знаем, ничего не заплатила. Зато неизвестно, кто перевел Кромскому пять миллионов. А что касается толстухи... на пятачке никогда не работал дилер, похожий на нее.
— Все правильно. А теперь расскажите, как вы съездили в «Джаган».
— Мерзкое местечко! Даже противно было делать вид, что я хочу его купить. Такой элегантный человек, как я! Это совершенно невозможно. К тому же все, что связано с покупкой, идет через управляющую. На хозяйку так не выйдешь. Собственно, ресторан уже продан, вы знаете?
— Как это?
— Он переоформлен на управляющую еще два месяца назад.
— Зачем?
— Хозяйка отошла от дел по семейным обстоятельствам, все стало разваливаться. В итоге они довольно сильно задолжали, в том числе и управляющей. Она ведь работала за часть прибыли. Одним словом, эта дамочка внесла какую-то недостающую сумму и стала полноправной владелицей. Мне показалось, хозяйка потеряла интерес к своему детищу. — Он помолчал, выдерживая эффектную паузу. — Но я ее видел!
— Когда?
— Сегодня. Она приехала в «Джаган» забрать свои вещи. Просто вошла в зал и прошла мимо меня под лестницу. Управляющая сказала: «А вот и наша бывшая хозяйка. Лучший специалист в стране по индийской кухне», и та мило растянула губы, делая вид, что улыбается.
— На чем она приехала?
— Она приехала на «Волке». Точно таком, в каком вы сейчас сидите. Но она совершенно не толстая. Обычная стройная женщина.
— Симпатичная?
— Обыкновенная.
— Лучше, чем я?
Он молчал, глядя на меня в окно.
— Лучше, чем я? — снова спросила я.
— Это ведь дело вкуса, — наконец произнес он. — Мне трудно судить. А это для вас важно?
— Почти нет. Но все-таки?
— Хуже, чем вы. — Он вздохнул.
Виталик заворочался. Надо было торопиться.
— Сергей, — сказала я. — По-моему, Виталик умер. Но у меня есть план. Съездите на пятачок. Он старый клиент, пользовался услугами местных проституток, сажал дилеров к себе в машину. Они должны знать пароль на открытие дверей. Узнайте, пожалуйста. Тот парень, который показал вам дорогу сюда, он наверняка знает. Вы очень много ему заплатили. Он скажет.
— Ладно. Но это последнее мое одолжение. — Гергиев сложил трубку. Его машина проехала мимо меня, выехала на гравий, давя пластиковые космолеты и двинулась в сторону кустов.
Как только она проехала кусты, я двинула плечом так, что начавший приходить в себя Виталик врезался лицом в приборную панель.
— Черт! — испуганно произнес он, медленно отстраняясь. Потом повернулся ко мне. Глаза были мутными, но не злыми.
— Как дверь открыть? — спросила я.
— Сейчас. — Он потряс головой. — Слушай, как там тебя... сделай одолжение, достань из бара воду.
— Где бар?
— Сзади.
Пригибаясь, я пролезла назад, открыла бар, достала бутылку воды и пару шоколадок — для себя. Виталик судорожно сглотнул.
— Как жрать хочется! — сказал он. — Поехали куда-нибудь покушаем? Ты это... кто?
— Я проститутка. Ты обещал мне сто тысяч.
— Дорогая! — уважительно произнес он. — Надеюсь, оно того стоило?
— Стоило, стоило, — успокоила я его.
— Давай карточку.
Я протянула свой пустой пластиковый кошелек. А что? Денег у меня не осталось, спасибо «Джагану», а до зарплаты еще пять дней.
Виталик потер лицо ладонями, взял мою карточку, засунул в прибор на панели, стукнул по экрану, указывая сумму.
— Держи. Давай воду. Я сейчас умру...
— Открой дверь.
Он снова тюкнул по панели, видимо, промахнулся, потому что вдруг заиграла музыка. Виталик выругался, тюкнул снова. Дверь мелодично пискнула и открылась.
— По маленькому хочешь? — добродушно спросил Виталик.
Я не ответила, времени у меня было мало.
Уже темнело. Теплый ветер погнал пластиковый пакет по гравию, зашумели кусты. Человек в трубе завозился, приподнял голову, повернулся на другой бок. Синяя машина выехала из-за стены, окно приоткрылось, из него вылетел обычный шприц — настоящий, можно сказать, антикварный. Где-то вдалеке зажглась рекламная голограмма.
Я подошла к стене. Под ногами у меня был самый разнообразный мусор. Сотни наркоманских устройств, обертки от шоколадок, пластиковые бутылки, презервативы, перчатки, снова устройства, немало было и шприцев. Я медленно шла, глядя себе под ноги. Вот кусты, от которых шла толстуха, вот ее дорога к этой стене. Как она шла? По кратчайшему пути? Нет, по удобнейшему. Она ведь боялась упасть.
Гравий приятно хрустел... Все эти дни мог быть ветер — он усиливается к вечеру и дует, в основном, на север. Я пошла к бетонной плите, под которой расцвел ярко-красный цветок: ослепительно прекрасный цветок папоротника, открывающий клады... Стоимость кладов я еще не определила... Я встала над этим цветком и сказала ему: «Здравствуй, милый!»
Цветок назывался «Веревки Веревкина». Хорошо раскрученная компания, я как-то продавала ее акции, вот уж не думала, что и меня коснется этот немного смешной бизнес. Я обернула руку краем ветровки и нагнулась над пакетом. Затем открыла сумку, ласково оглядела ее содержимое: в числе прочего там лежал и электронный пистолет (повезло Виталику, что я им не воспользовалась). Только я уложила пакет в сумку, за кустами заплясали огни машины.
За моей спиной раздались звуки рвоты: Виталик, вывалившись из передней двери, освобождался от остатков своего удовольствия.
Машина Гергиева шуршала по гравию, приближаясь ко мне.
— Освободились? — спросил следователь в открытое окно.
— Только вы уехали, он пришел в себя.
— Что это с ним?
— А вы не видите?.. Странный кайф, не правда ли?
— Вы никогда не пробовали?
— Нет, что вы.
— Боялись?
— Да, но не привыкания, а самих ощущений. Снов разума, так сказать.
— Поехали, я доброшу вас до пятачка. Там я видел вашу машину. Вы ее даже не закрыли.
— Да кому она нужна...
— Не скажите. Передняя панель разворочена.
— Вот сволочи! — без особой злости сказала я. — Но это стоит тысяч пятьдесят, не больше. По сравнению с «Джаганом» — фигня.
— Все не можете успокоиться?
— Четыреста тысяч для меня большие деньги. Месячная зарплата.
— Как акционер я чувствую вину.
— Не надо чувствовать вину, лучше повысьте жалованье. Кстати, я тут заработала, представляете? Виталик заплатил мне сто тысяч!
— За что?
— За то, — гордо объяснила я.
Он махнул рукой, видимо, не поверив. Я залезла к нему в машину. Она была поскромнее Виталиковой. В прошлый раз следователь-акционер был на другой.
— Дело Горика передали в суд, — сказал Гергиев, когда мы поравнялись с кустами. — Но некоторые неувязки все-таки остались. Вполне возможно, что суд не сможет закрыть на них глаза.
— И что тогда?
— Тогда часть обвинений с Горика будет снята. Адвокат пытался убедить его мать отказаться от своих слов. Если бы она на это пошла, дело бы не выглядело таким очевидным. Хотя домработница Татарских и опознала в ней толстуху, которая подъезжала к дому за две недели до смерти Елены.
— Ливанка? Она говорила, что плохо разглядела ту женщину. Кроме того, она была в темных очках.
— Необычная полнота — вот характерный признак. К тому же, на ливанку немного надавили... У нее паспорт не в порядке. А им надо срочно избавляться от убийства, закрывать дело. Заканчивается квартал. От этого зависят зарплаты очень многих людей.
— У матери Горика нет никакого алиби?
— Абсолютно никакого. Она всегда сидела дома, часто мучилась высоким давлением. Вообще забитая, необразованная женщина. Твердит одно и то же: что готова принести себя в жертву во имя сына. Похоже, она верит, что это он украл и убил. Наверное, ей кажется невероятным, что власть может ошибаться... Удивительно, что в наше время остались такие люди.
— В этом районе таких — больше половины!
— Я понимаю.
— Вы сказали, что часть обвинений будет снята. И что дальше? Что останется?
— Разглашение тайны, нарушение контракта. Денег ваш Горик не крал. Он просто продал пароли за пять миллионов.
— Значит, основным подозреваемым по краже будет Татарский. А убийство?
— Убийство останется на Горике. У дома Елены незадолго до ее смерти двое свидетелей видели толстуху — это раз. Камеры в доме Татарских записали приход толстой женщины за полчаса до убийства — это два. Мать Горика — толстая женщина, и ее опознала домработница Татарских — это три. Горик утверждает, что провел вечер на пустыре, но его там никто не видел. Зато многие видели, как он посадил толстую женщину к себе в машину и уехал с ней по шоссе — по направлению к дому Татарских. Это четыре. Он говорит, что покупал наркотики, но у него не было на карточке денег. Это пять. Его машину видели у стены сада Татарских в момент убийства.
— Похожую машину!
— Пусть похожую. Отпечатки его пальцев обнаружены на веревке, на которой повесили Елену.
— Это шесть.
— Есть и седьмое. Оно вас удивит, я думаю. В столе Горика найдена упаковка «Катона-17». Целая коробка. Не хватает только двух капсул.
— Нет, это меня не удивило... Вы допросили Микиса по поводу его разговора с Еленой в день ее убийства?
— Да.
— Он, конечно, все отрицает?
— Конечно. Но я покопался в файлах банка «Елена»... Покопался — это мягко сказано. Я рылся в них все эти два месяца. Если бы я не был хорошим специалистом, таким же, как, скажем, сам Микис, то, конечно, ничего бы не раскопал. Но к счастью — или несчастью? — я разбираюсь в этих вопросах. Микис знал о краже. Не мог не знать. Я сопоставлял все даты, сверял операции, тщательно изучал запросы и выяснил одну интересную вещь: один из запросов был оформлен позднее, чем проведен. Это было очень трудно определить, но вы ведь знаете, какой я дотошный. Я не только копал файлы банка, но и сопоставлял их с документацией контрольного управления, а также с запросами, которые управление посылало в другие банки и корпорации... В общем, в одном месте дата не сошлась, а в мусорной корзине одного из компьютеров оказался уничтоженный документ... Микис узнал о краже за день до исчезновения Татарского, то есть до того, как кража была обнаружена.