остюме и его друзей. Наконец после неистового взрыва ярости, продолжавшегося в течение пяти минут, любопытство публики одержало верх над всеми другими эмоциями, и все присутствующие замолкли, чтобы услышать речь своего лидера.
Саврола снова начал говорить. Хотя он говорил очень спокойно и медленно, его слова достигали самых дальних концов зала. Вначале Саврола проявил некоторую нервозность, хотя, возможно, он немного притворялся. В процессе выступления он то и дело останавливался, словно подбирая нужное слово. Саврола сказал, что он удивлен тем, как его приняли. Он не ожидал, что именно теперь, когда окончательная победа была почти достигнута, народ Лаурании изменит свое решение. Человек в синем костюме принялся снова выкрикивать гнусные оскорбления. И вновь послышались яростные вопли; но большинство собравшихся жаждали слушать Савролу, и вскоре опять воцарилась тишина. Саврола продолжал говорить. Он кратко охарактеризовал события последнего года: борьбу, которую они вели, чтобы создать партию; подавление жесткой оппозиции, атаковавшей их; успехи, которых они добились несмотря на угрозу применения оружия; обещание президента распустить парламент; подлый обман, которому они подверглись; выстрелы военных в толпу. Его серьезные вдумчивые слова вызвали рокот одобрения. Это были события, в которых принимали участие эти люди. И они были довольны тем, что им напомнили об этом.
Тогда он заговорил о депутатской группе и о презрении, с которым президент позволил себе обращаться с полномочными представителями граждан. «Предатель и подхалим!» — неистово заорал все тот же мужчина в синем костюме, но его никто не поддержал.
— И наконец, — заявил Саврола, — я хочу привлечь ваше внимание к следующему вопросу. Оказалось недостаточно душить прессу, расстреливать людей и извращать Конституцию. Но даже когда мы собрались здесь в соответствии с нашим незыблемым правом обсуждать дела государства, наша дискуссия прерывается наемными агентами правительства.
Он выразительно посмотрел на мужчину в синем костюме; в ответ послышался недовольный ропот.
— Эти люди, выкрикивающие ругательства, оскорбляют не только меня, свободного гражданина Лаурании, но и вас, граждан, собравшихся здесь, которые пригласили меня, чтобы я высказал перед вами свои взгляды.
Тогда возбужденная публика стала приветствовать оратора бурными аплодисментами. Послышались крики «Позор!», и гневные взгляды были обращены против тех, кто пытался прервать митинг. Провокаторы в одно мгновение растворились в толпе.
— Несмотря на подобные методы, — продолжал Саврола, — и перед лицом всей оппозиции, действующей с помощью взяток или оружия, оплаченных восторгов или безжалостной военщины, великое дело, которое мы поддерживаем здесь, продолжается и будет продолжаться до тех пор, пока, наконец, не будут восстановлены наши права, овеянные временем. А те, кто отнял их у нас, должны быть наказаны!
Со всех сторон зала послышались одобрительные возгласы. Голос оратора был ровным и негромким, но его слова выражали уверенность и непоколебимую решимость.
Затем, твердо взяв в свои руки аудиторию, Саврола обрушил свое красноречие на осмеяние президента и его коллег. Каждое его высказывание вызывало возгласы и смех. Он говорил о Лоуве, о его мужестве и доверии народу. Возможно, неудивительно, заявил он, что должность министра внутренних дел исполняет «обжора», «домосед», который боится ночью выйти на улицу. И действительно, Лоуве был подходящим объектом для насмешек. Он вызывал ненависть народа, который презирал его за трусость и всегда насмехался над ним. Саврола продолжал свою речь. Он охарактеризовал президента как человека, готового держаться за свой пост, чего бы это ни стоило для него и других. Желая отвлечь внимание народа от тирании и деспотического правительства внутри страны, он пытался вовлечь их в сложные события за границей. И он справился с этим значительно успешнее, чем предполагал. Сейчас они вступили в спор с великой державой, в результате чего можно ничего не добиться и все потерять. За счет государства за границу должны быть отправлены корабли и сухопутные войска. Владения страны находились в опасности. Возможно, будут принесены в жертву жизни солдат и моряков. И для чего? Чтобы Антонио Молара мог делать то, о чем он объявил, и умереть на посту главы государства. Это была неудачная шутка. Но его следует предупредить. Многие верные слова говорились шутя. Снова послышался неистовый рокот.
Люсиль слушала, словно завороженная. Когда он встал среди рева и свиста огромной толпы, она сочувствовала ему, даже боялась за его жизнь. Ее поражала непостижимая отвага, которая заставляла его взять на себя, вероятно, непосильную задачу убеждения такой аудитории. По мере того как он продолжал говорить и начал набирать силу и вызывать одобрение, она почувствовала радость; каждый возглас доставлял ей удовольствие. Она молча поддерживала негодование, которое толпа выражала против агентов полиции, руководимых Сорренто. Теперь он резко атаковал ее мужа; и тем не менее она едва ли почувствовала враждебность.
Саврола закончил высмеивать министров, выразив величайшее презрение к ним. Он добился серьезного одобрения аудитории, что в полной мере повлияло на формирование общественного мнения. Тогда, как сказал он, следовало обсудить более возвышенные темы. Он предложил собравшимся провозгласить идеалы, к которым они стремились. В значительной мере вдохновляя людей, он удержал толпу от взрыва ярости и энтузиазма, охвативших людей. Когда он говорил о надеждах на счастье, которого достойны даже самые жалкие люди, во всем зале воцарилась тишина. Она прерывалась только строгим мелодичным голосом, который был приятен всем. В течение более трех четвертей часа он обсуждал социальные и финансовые реформы. Его практичность и здравый смысл подтверждали многие удачные примеры, остроумные аналогии, возвышенные и просветленные мысли.
— Когда я смотрю на эту чудесную страну, которая является нашей родиной и была родиной наших отцов, на ее синие моря и горы с вершинами, покрытыми снегом, на ее опрятные деревеньки и величественные города, на серебристые реки и золотые поля, меня поражает ирония судьбы, которая обрушила на этот прекрасный пейзаж грозную тень военного деспотизма!
Торжественные возгласы снова послышались в переполненном зале. В течение часа он зажег сердца людей радостью и энтузиазмом. Все это время их энергия укреплялась. Каждый из них искал в своей душе силы, способные успокоить их чувства и найти способы выразить свое индивидуальное решение о том, как жить дальше. Во всем этом пространстве царил только он один. Его страсти, его чувства, порывы его души проникали в души семи тысяч людей, которые слышали его слова. И они все вместе вдохновляли друг друга.
Тогда наконец он позволил им успокоиться. Впервые Саврола повысил голос, и звонким, мощным, проникновенным тоном, который вызвал трепет среди слушателей, он перешел к заключительной части своей речи.
Эффект перемены его манеры говорить был поразительным. После каждого короткого предложения раздавались восторженные возгласы. Возбуждение публики было невероятным. Мощные порывы охватили всех. Люсиль невольно была околдована безграничным потоком энтузиазма. Она сразу же забыла о своих интересах, целях, амбициях, даже о своем муже.
Его предложения становились длиннее, а его голос казался все более звонким и торжественным. Наконец он достиг кульминации своей речи, когда мысли дополняют друг друга, словно Пелион и Осса. Все свидетельствовало о том, что завершение речи было неизбежным. Люди поняли это, и когда прозвучали последние слова, они приветствовали его громом аплодисментов.
Тогда он сел, выпил немного воды и приложил руки к голове. Он испытывал страшное напряжение. Он содрогался от нахлынувших на него чувств. Каждая клеточка его тела трепетала, каждый нерв дрожал. Пот струился по его лицу, и он почти задыхался. В течение пяти минут толпа неистово кричала. Делегаты, находившиеся на трибуне, взобрались на стулья и размахивали руками. Он предложил, чтобы гигантская толпа вышла в направлении дворца. Солдатам из караула, тщательно выставленного Сорренто, потребовалось бы много патронов, чтобы напомнить демонстрантам о мерзких сторонах жизни.
Резолюции, предложенные Море и Годоем, вызвали радостное одобрение. Саврола обратился к первому:
— Ну что, Луи, я был прав. Как все это прозвучало? Мне понравились последние слова. Это моя самая лучшая речь.
Море посмотрел на него, как на Бога.
— Изумительно! — воскликнул он. — Вы спасли всю ситуацию.
К этому времени толпа стала распадаться. Саврола подошел к боковой двери и в небольшом зале для приемов принял поздравления от своих главных сторонников и друзей. Люсиль была зажата со всех сторон. Вскоре образовался затор. Два иностранца, стоявшие перед ней, заговорили, по возможности понизив голос.
— Смелая речь, Карл, — сказал один из них.
— «Ах, мы должны совершить великие дела!» — передразнил другой. — Впрочем, сейчас он отлично подходит нам для совместной работы. Но придет время, когда нам понадобится кто-то более энергичный.
— Что бы ты ни говорил, а он обладает огромным влиянием.
— Да, но он не имеет к нам отношения. Он не проявляет никакого интереса к нашему делу. Разве его волнует вопрос об общественных благах?
— Если говорить обо мне, — заметил первый мужчина с язвительным смехом, — то меня больше всего привлекает идея об общественных женах.
— Ну, это всего лишь один аспект грандиозного плана преобразования общества.
— Когда вы свергнете их, Карл, передайте мне некоторые полномочия президента. — Он неприятно ухмыльнулся.
Люсиль вздрогнула. Таким было окружение великого демократа, о котором говорил ее муж.
Потоки людей продолжали двигаться. Люсиль была вынесена течением к боковой улице, которая вела к дверям, через которые Саврола вышел из здания. Все было отчетливо видно в ярком свете газового фонаря. Наконец он появился на вершине лестницы, у основания которой его уже ожидал экипаж. Узкая улица была заполнена людьми. Теснота становилась невыносимой.