Лишь двенадцать лет спустя, когда Мамонтовская опера гастролировала в Петербурге, Стасов впервые увидел «Снегурочку», пришел в восторг и в своей статье посвятил горячие строки Частной опере. Именно тогда он признал наконец талант Васнецова и значительность его поисков, которые к той поре были уже не новы…
Но вот наконец подготовка окончена, и 8 октября 1885 года в Частной опере состоялась премьера «Снегурочки». Ничего подобного по красоте, по правдивости, по искусству вжиться в самый дух русской сказки никогда не знала русская сцена. Наталья Васильевна Поленова рассказывает, что «Суриков, присутствовавший на первом представлении, был вне себя от восторга. Когда вышли бобыль и бобылиха и с ними толпа берендеев с широкой масленицей, с настоящей старинной козой, когда заплясал бабец[57] в белом мужицком армяке, его широкая русская натура не выдержала, и он разразился неистовыми аплодисментами, подхваченными всем театром». А много ли судей найдется более авторитетных по части оценки исторической достоверности произведения и его художественной правдивости, чем Суриков?!
Савва Иванович просил Островского посетить спектакль, но Островский отказался. Он слушал оперу в Петербурге, и, видимо, «археологическая» постановка с реалиями скифского быта создала у него предубеждение даже против музыки Римского-Корсакова. Он так и не посетил Мамонтовский театр. Зато художники были в восторге. В Киев к Васнецову летели письма за письмами. «Постановка этой оперы, — писала 21 октября Е. Д. Поленова, — в самом деле небывалая. Хор — это действительно настоящий народ, а не наряженная толпа статистов, и до какой иллюзии доходят хоры эти при той истинно русской ноте в музыке, которая так умело и тонко проведена через всю оперу». А вот письмо, написанное через два дня (23 октября) Невревым: «Вчера 14 человек передвижников (пятеро уже уехали) были угощаемы добрейшим Саввою Ивановичем представлением „Снегурочки“. Все были в восторге от постановки благодаря твоим рисункам».
Ну, а пресса? Как она приняла спектакль? Увы, далеко не все театральные критики оказались способными оценить «Снегурочку». Старые рутинные мерки, традиционное брюзжание… Но «Снегурочка» все же прорвала фронт критического недоброжелательства. Уже такая газета, как «Новости дня», писала: «В отношении постановки опера до крайности сложна, и потому суметь выйти с победой из этих затруднений делает честь г. Бевиньяни и режиссерской умелости директора Частной оперы. Молодые исполнители справились со своими трудными задачами почти в одинаковой степени удачно. Хоры, женский и мужской, также прекрасны и вели все сцены бесподобно, жизненно и красиво. В этом, так же как и в массе других вещей, сказалась умелая рука режиссера с тонким художественным вкусом и богатой фантазией. Декорации и костюмы, все вообще, а в особенности в тереме царя Берендея, вызвали общий неподдельный восторг.
Весь московский музыкальный мир был налицо в театре, привлеченный высоким и серьезным интересом, которое представляло первое представление „Снегурочки“».
Через день после премьеры в газете «Театр и жизнь» 10 октября появилась необычная по своим размерам и еще более необычная по своему безоговорочно хвалебному тону статья, которая буквально с первой фразы представляет собой сплошной панегирик постановке. «Когда мы называли постановку оперы „Снегурочка“ на сцене „Частного оперного театра“ целым событием, то мы нисколько не впали в преувеличение. И с музыкальной и с художественной стороны первое представление оперы Н. А. Римского-Корсакова является действительно крупным фактом. Со стороны художественно-сценической постановка „Снегурочки“ является новым словом, сказанным в театральном деле. Со времени пребывания у нас в прошлом сезоне Мейнингенской труппы нам не доводилось видеть ничего подобного в отношении художественности ни на одной из русских сцен. Такого богатства фантазии, вкуса и роскоши в постановке мы не видели даже в той „Снегурочке“, которая шла в Петербурге на сцене большой русской оперы. Костюмы и декорации, сделанные при посредстве талантливых русских художников, блещут поразительной красотой. В режиссерском отношении, за исключением весьма небольших и весьма малых недочетов (чем отличаются весьма небольшие недочеты от весьма малых, составляет секрет автора рецензии. — М. К.), опера поставлена почти, можно сказать, образцово, такой постановке можно учиться. Со стороны вокальной молодые силы труппы частного оперного театра вложили массу старания и притом весьма успешно: г-жи Любатович, Салина, Самарина, гг. Ершов, Беделевич и др. выполнили свои… задачи удовлетворительно».
Из исполнителей особенно выделялась Салина, исполнявшая заглавную партию, и за ней надолго сохранилась слава лучшей Снегурочки. Именно в этой партии отметил ее П. И. Чайковский и впоследствии именно так рекомендовал ее директору императорских театров Всеволожскому, когда так называемая «первая Мамонтовская опера» прекратила свое существование.
«Снегурочка» осталась в репертуаре Частной оперы и пользовалась все возрастающим успехом, особенно несколько лет спустя, когда Частная опера Мамонтова возобновила свою деятельность.
Однако, рассуждая о постановках опер «Русалки», «Фауста», «Снегурочки», мы словно бы оставили где-то «на периферии» повествования Савву Ивановича Мамонтова.
В самом деле, какова его роль во всем этом? Он не пишет декорации — это делают Васнецов, Поленов, Левитан, Коровин. Он не управляет оркестром — это делают Труффи и Бевиньяни. Он не поет… Неужто он только снабжает предприятие деньгами? Старается заручиться поддержкой общественного мнения в лице Островского, Стасова, художников?
В том-то и дело, что нет.
Роль Мамонтова всеобъемлюща. Он был всем. Все нити тянулись к нему и от него. Впервые в русском театре роль режиссера была поднята на такую высоту. Он режиссирует, он сочиняет мизансцены, подсказывает актерам, как ходить, как держать руки, как петь: если нужно — петь, повернувшись спиной к зрителю, а не так, как в «императорской», у края рампы, словно бы сцена и все, что на ней происходит, само по себе, а он, солист такой-то, сам по себе, демонстрирует собравшимся в зале дамам и господам модуляции своего неповторимого голоса.
Петь нужно играя! Таков режиссерский принцип Мамонтова. Да, господа артисты. И если нужно петь лежа — значит, нужно петь лежа. И руку держать не так эффектно и красиво, а вот этак, как держали бы вы, будь вы не на сцене, а в Берендеевке настоящим Мизгирем, настоящей Купавой, или Дедом Морозом, или Лелем, или еще там кем-нибудь. В этом — суть. Нужно создать образ, создать всеми имеющимися в вашем распоряжении средствами: голосом, жестом, мизансценой, костюмом, а также декорацией, освещением. Все это нужно собрать воедино и создать единое впечатление, создать ансамбль.
Но это только начало. Первые шаги. Уроки. Уроки не только для артистов, но и для самого Мамонтова.
А пока что, убедившись за время первого сезона в косности публики, Савва Иванович пошел на компромисс. То и дело приглашались певцы-иностранцы, причем для второго сезона уже не первые попавшиеся, а по возможности наиболее знаменитые, и спектакли с их участием шли не только во время великого поста. Как и в прошлый раз, Мамонтов старался, чтобы русские певцы участвовали в тех же спектаклях, что и иностранцы, и таким образом учились у них и держать себя на сцене и одновременно искусству пения. Из иностранцев, уже певших в Частной опере, приглашен был лишь бас Ванден, особенно полюбившийся московской публике. Была приглашена Либиа Дрог, молодая, обладающая прекрасной сценической наружностью, с замечательно поставленным голосом (драматическое сопрано). Но особенно пленили публику знаменитые братья Д’Андраде: Франческо (баритон) и Антонио (тенор). Выступление их было сенсацией. Газеты рекламировали их с необычайной помпезностью.
Таким образом, певцы-иностранцы и во время второго сезона в большей еще мере, чем во время первого, исполнили роль, которую возложил на них Мамонтов: учили своих русских неопытных товарищей и пополняли театральную кассу. И все же театр не выходил из дефицита, потому что Савва Иванович решил любой ценой исполнить то, что считал своей главной задачей: создать русский оперный театр. Поэтому один вечер по повышенным ценам, при переполненном зале шли «Аида», «Риголетто», «Фауст», «Африканка» или «Лоэнгрин» с иностранными артистами, давая баснословные сборы, а вперемежку с ними — «Каменный гость», «Русалка», «Жизнь за царя», даже «Снегурочка» шли в лучшем случае при полупустом зале, хотя среди русских певцов, все больше набиравших силу, немало было таких, которые с успехом могли бы уже конкурировать с иностранцами. Постепенно Частная русская опера стала даже называться итальянской, и хотя официально такого наименования не существовало никогда, оно встречается и в некоторых мемуарах и в прессе того времени. Была только одна певица-иностранка, которая действительно пользовалась заслуженным успехом, — Мария ван Зандт, шведка по происхождению. Всеволод Мамонтов свидетельствует, что «эта певица по совершенству пения и по исключительному сценическому таланту стояла таким же выдающимся особняком среди остальных артистов, как впоследствии среди своих современников — Ф. И. Шаляпин».
В конце сентября 1886 года открылся новый, третий и последний, сезон первой Мамонтовской оперы. Савва Иванович понял уже, что временно потерпел поражение, что русская публика оказалась не подготовленной к той театральной революции, которую он хотел совершить и которая — в этом он был убежден — неизбежно совершится. Он не учел косной силы инерции, не имел практического опыта общения со зрителями, не видел еще путей, какими должен быть завоеван прогресс. Уроки поражения следовало обдумать, чтобы впоследствии все же опять выйти на бой с рутиной и победить ее.
Однако контракт с русскими актерами был заключен на два с половиной года, значит, еще один сезон опера должна была существовать. И она существовала. Существовала в основном опять-таки благодаря иностранным гастролерам. Савва Иванович все же не сдавался и продолжал исподволь готовить будущее сражение. Именно в этот сезон он поставил «Каменного гостя», о котором мы уже знаем со слов Зимина.