«Глубокоуважаемый Савва Иванович! Сегодня ровно в 7 ч. в театре „Эрмитаж“ состоится генеральная репетиция „Федора“. Подчеркиваю слова генеральная репетиция для того, чтобы Вы не ждали чего-нибудь совсем оконченного.
Будут шероховатости, которые нам предстоит исправить. Ввиду этого публика на репетицию не допускается.
Вас же, как театрального человека, понимающего разницу между репетицией и спектаклем, как знатока русской старины и большого художника — мы были бы очень рады видеть на репетиции.
Помогите нам исправить те ошибки, которые неизбежно вкрались в столь сложную постановку, какой является „Царь Федор“.
В приятной надежде увидеться с Вами, остаюсь готовый к услугам уважающий Вас
К. Алексеев
12 окт. 98»
На репетицию и даже на первый спектакль Савва Иванович прийти не сумел, но зато потом не пропускал уже ни одной постановки.
Наконец 22 ноября открылась Частная опера. На первый спектакль, «Садко», билеты были распроданы полностью. Аншлаг для театра, который встречался когда-то в штыки, который трактовался как дилетантская затея, не был теперь неожиданностью. А ведь еще два года назад удачные постановки шли при полупустом зале, а то и совсем почти пустом.
Сейчас над кассой висел выглядевший торжественно анонс: «Все билеты проданы».
Успех был необычайный. Шаляпин, Забела, Секар стали героями дня. Газеты, еще недавно едва лишь снисходившие до умеренных похвал, теперь писали о Частной опере с нескрываемым восхищением.
В «Московских ведомостях» читаем: «В удушливо-затхлом воздухе оперного сезона с открытием театра Солодовникова пахнуло свежей струей, заставляющей немного забыть казенно-бюрократическое искусство, подаваемое со сцены Большого театра».
Вот какие речи пошли!
Вторым спектаклем шла «Юдифь», которую Серов с Шаляпиным готовили долго, тщательно. Постановка «Юдифи» была приурочена к 35-летию со дня ее премьеры. Подготовка оперы сблизила Серова с Шаляпиным. Серов написал портрет Федора — первый его портрет. Сколько их еще будут писать и рисовать (и просто портретов и портретов в ролях) и тот же Серов и десятки других художников… Но первый портрет, в 1897 году, написал Серов. Тогда же сделал он и первый портрет Шаляпина в роли: офорт «Шаляпин в роли Грозного».
Чуть позднее Серов, сблизившийся со скульптором Паоло Трубецким, ввел его в дом Мамонтовых. Трубецкой и Мамонтов стали лепить Шаляпина. Разумеется, это не было соревнованием, с Трубецким тогда вряд ли кто-нибудь в России мог бы потягаться. Но работа Трубецкого вдохновила Савву Ивановича, и он тоже вылепил бюст Шаляпина…
Премьера «Юдифи» состоялась 28 ноября.
«Несмотря на возвышенные цены, — сообщали „Новости дня“, — „Юдифь“ сделала вчера в театре Солодовникова почти полный сбор… И опера и исполнение имели выдающийся успех. Центром внимания был, конечно, Шаляпин, давший истинно художественный образ Олоферна. Точно ожила фигура древнего барельефа, в такой мере были типичны его грим, манеры, приемы, вся игра».
Это «барельефное» исполнение было чем-то принципиально новым, было художественной находкой, которая прочно вошла после этого в эстетическое сознание артистов, писателей, художников того поколения.
Можно сказать, что этот — третий — сезон Мамонтовской оперы прошел триумфально.
С огромным успехом проходили спектакли «Моцарт и Сальери» в постановке Врубеля. Шаляпин исполнял роль Сальери, Шкафер — Моцарта, исполнял хорошо, хотя рядом с Шаляпиным и проигрывал. Но рядом с Шаляпиным проиграл бы любой. Во всяком случае, спектакль в целом стал событием в музыкально-художественной жизни Москвы, да теперь уж и не только Москвы!..
Премьера состоялась 25 ноября 1898 года.
В эти последние месяцы года вся просвещенная Россия готовилась к торжествам по случаю предстоящего в 1899 году столетия со дня рождения Пушкина, и постановка «Моцарта и Сальери» была воспринята современниками как дань памяти гениальному поэту, так же как и следующая постановка, состоявшаяся 7 декабря, — «Борис Годунов».
Героями (привычно уже) стали постановщики и Шаляпин. «Опера прошла с громадным успехом, — писали „Новости дня“. — Публика была захвачена глубоко драматической, психологической и историко-бытовой правдой спектакля. Шаляпин в роли Бориса достиг новой, едва ли бывалой на оперной сцене высоты музыкально-драматического исполнения.
В монологе „Достиг я высшей власти“ он по игре, по мимике, по гибкости интонаций, по изобилию драматических оттенков и психологической характеристики дошел до той высокой степени художества, когда критике приходится лишь безмолвно преклониться перед талантом, присоединяясь к восторженной толпе».
Отзыв более чем справедливый, ибо роль Бориса Годунова стала одной из вершин творчества Шаляпина. Много лет, собственно, всю жизнь, будет Шаляпин потрясать сердца слушателей трагедией царя Бориса. Борис Годунов стал, быть может, самым поразительным созданием Шаляпина.
Ставили «Орлеанскую деву» Чайковского, написанную девятнадцать лет назад и впервые теперь увидевшую в Москве свет рампы.
Римский-Корсаков сочинил одноактную оперу «Боярыня Вера Шелога», которая, как и в драме Мея, служила вступлением к «Псковитянке». И партию Веры Шелоги и партию Иоанны д’Арк с успехом исполнила Цветкова. Художником-постановщиком «Орлеанской девы» был Поленов.
Сезон прошел очень успешно, причем опер иностранного репертуара было ничтожно мало.
В конце года опять приезжал в Москву Римский-Корсаков. Именно в этот свой приезд он и привез «Веру Шелогу», премьера которой состоялась несколько позднее. Римский-Корсаков опять восторгался игрой и пением Забелы и специально для ее голоса готовил центральные партии в двух новых операх, которые предназначал для Мамонтовского театра: в «Царской невесте» и «Сказке о царе Салтане».
Но постановка этих опер осуществлялась уже в следующем сезоне.
И так же как в прошлом году, великопостные дни Частная опера провела в Петербурге, опять в Большом зале консерватории. Первым спектаклем, 7 марта, дан был «Борис Годунов».
Опять Кюи и Стасов приветствовали в своих статьях приезд оперы. «Про труппу Московской частной оперы, — писал Кюи, — можно сказать, что она велика и обильна и порядка в ней много, — до такой степени исполнение ее дружно, обдуманно, твердо, гармонично».
Римский-Корсаков при всей своей требовательности был доволен совершенно: «Оркестр и ансамбль очень удалось подтянуть, — писал он Кругликову, — и исполнением все довольны. „Садко“ шел очень и очень недурно, и даже оркестр хвалят». И в другом письме: «Я днюю и ночую в опере, даже консерваторию забросил».
Петербургский сезон продолжался месяц и окончился 9 апреля той же оперой, какой и начался, — «Борисом Годуновым».
К следующему сезону Савва Иванович хотел подготовить две оперы по своим либретто. Музыка для одной — «Ожерелье» — была заказана Кроткову, для второй, о которой около года назад Мамонтов писал Кругликову, — «В 12-м году» — молодому композитору Калинникову.
Калинников болел очень серьезно, у него был туберкулез. Мамонтов снабдил его деньгами, на которые Калинников жил последние месяцы своей жизни в Ялте. Он и умер там, после того как Мамонтов, попав в беду, не смог уже ссужать его деньгами.
Кротков в конце концов музыку к «Ожерелью» написал. К опере «В 12-м году» музыка была написана лишь для пролога.
Вообще же к следующему сезону приходилось готовиться особо. Из театра должен был уйти Шаляпин. За три сезона он почувствовал вкус славы, и вкус этот ему пришелся по душе. Он решил опять стать солистом императорской оперы.
Разумеется, произошло это не вдруг. Деятели императорской сцены начали обращать очень пристальные взоры на Частную оперу.
В мае 1898 года управляющим московскими императорскими театрами был назначен Владимир Аркадьевич Теляковский, пришедший на этот пост из кавалерии, где служил в чине полковника.
Получив неплохое домашнее воспитание, зная театр, Теляковский женился на особе, также весьма пристрастной к искусству, особенно новому. Гурли Логиновна Теляковская весьма ценила талант Коровина и соответствующим образом влияла на своего супруга.
Став управляющим московских театров, Теляковский прежде всего обратил внимание на то, что сборы Большого театра падали год от году, а когда был создан Художественный театр, стали падать сборы Малого. Он пожелал понять, в чем дело, и сам стал усердным посетителем обоих новаторских театров.
«Когда я приехал в Москву в 1898 году и посетил художников Васнецова и Поленова, — пишет в своих воспоминаниях Теляковский, — оба высказались весьма пессимистично по поводу художественного состояния Большого театра. Они перестали совсем его посещать. В опере Большого театра было скучно».
Теляковский признается откровенно, что и сам он был «отравлен… и театром Станиславского и оперой Мамонтова, то есть театрами любительской новизны». «В Большом театре декорации писал машинист Вальц… у Мамонтова в театре работали художники Врубель, Коровин, Головин, Васнецов, Поленов, Малютин и другие».
В своих воспоминаниях Теляковский очень подробно рассказывает, как был разработан и осуществлен этот поистине военно-стратегический план, в результате которого ему удалось переманить Шаляпина из Частной оперы сначала в Большой театр, а потом сделать его вообще солистом императорских театров.
До тонкостей была обдумана финансовая сторона вопроса: большой, притом прогрессивно увеличивающийся из года в год гонорар, огромная неустойка на случай, если бы Мамонтов захотел опять переманить Шаляпина.
Переговоры, чтобы не возбуждать подозрений, Теляковский поручил чиновнику особых поручений театрально-литературного комитета Нелидову, «дипломату по рождению».
«Дипломат по рождению» пригласил Шаляпина в «Славянский базар», где не поскупился на обильный завтрак, за которым выпито было немало отличного вина, после чего Шаляпин был увезен домой к Теляковскому, в кабинете которого 24 декабря 1898 года был подписан контракт на три сезона с гонораром в 9, 10 и 11 тысяч в год. У Мамонтова Шаляпин получал