Александру III картина понравилась, и он заявил об этом во всеуслышание, как единственный, кто имеет право без обиняков высказывать здесь свое суждение.
– А где же автор этого замечательного произведения?
Замечательного?! Устроители заметались по залу, вытащили на середину автора. Царь пошел ему навстречу, пожал руку, вспомнил даже, что во время посещения им Парижа он был в мастерской Васнецова и ему понравились тогда «Акробаты».
Спектакль был окончен. Но будущее Васнецова теперь уже твердо определилось. Устроители подходили к нему, наперебой поздравляли с замечательным – да, да, замечательным – художественным произведением и, конечно же, со монаршей милостью, без которой и успеха-то не было бы, и неизвестно, было бы замечательным произведение «Каменный век» или нет…
Конечно, живя летом 1883 и 1884 годов в «Яшкином доме», Васнецов работал не только над «Каменным веком».
В 1883 году выстроена была по его проекту беседка. Вжившись в стиль давно ушедших эпох, Васнецов сделал проект в виде некоего дохристианского еще славянского капища.
Беседка выглядела такой сказочной, что получила наименование «Избушки на курьих ножках». Под этим названием существует она до сего дня.
В мае 1883 года в Абрамцево приехал Антокольский, и Савва Иванович, воспользовавшись его пребыванием, энергично принялся за лепку. 15 мая, в день коронации нового царя, мальчики уехали с гувернером Тоньоном в Москву, а Савва Иванович, наслаждаясь покоем, наступившим в Абрамцеве, начал лепить с Антокольского барельеф.
Серов и Васнецов сделали карандашные портреты Антокольского. Васнецов, кроме того, написал еще портрет Антокольского маслом. Написал он тем же летом портрет Татьяны Анатольевны Мамонтовой. Не отставал от него и Серов, карандаш которого буквально не знал в то лето покоя, а альбом не закрывался. И недаром в «Летописи» Савва Иванович записывает: «В начале июня явился Валентин Серов и до сего дня пребывает, обольщая всех своими разнообразными талантами»2425. Рисунков, сделанных Серовым в летние месяцы 1884 года в Абрамцеве, не счесть.
Этим же летом Васнецов написал для абрамцевской церкви небольшой образок, выросший впоследствии в одно из значительных его творений: центральный образ Владимирского собора в Киеве – Богоматерь с младенцем на руках на фоне ярко-голубого неба. Рассказывая Адриану Викторовичу Прахову о том, как возник замысел этого образа, Васнецов говорил: «Вспомнил, как однажды весной Александра Владимировна[7] вынесла в первый раз на воздух Мишу, еще младенца, и он, увидав плывущие по голубому небу облачка и летающих птичек, от радости всплеснул обеими ручонками, точно хотел захватить, прижать к своему сердцу все, что увидел в первый раз в своей жизни!.. Вот тут и представилось ясно, что так надо сделать. Ведь так просто никто еще не писал! А потом припомнилось, что когда-то давно писал на эту тему маленький образ и подарил его Елизавете Григорьевне, а она поставила в абрамцевскую церковь». Воспоминание это, записанное сыном Прахова, кончается словами: «Утром послал телеграмму».
Телеграмма была о согласии художника принять участие в росписи Владимирского собора в Киеве, создание которого поручили Прахову после удачной реставрации Кирилловской церкви.
Правда, реставрация Кирилловской церкви – это, собственно, заслуга не Прахова, а Врубеля. Врубель работал, а Прахов им руководил. Однако с Врубелем у Адриана Викторовича отношения не ладились, и написанные Врубелем для Владимирского собора эскизы были им отвергнуты.
Эскизы эти были написаны Врубелем позже, чем Прахов сделал предложение Васнецову. Так что работа Врубеля при всей ее гениальности в любом случае была обречена на провал, как были бы обречены на провал пять-шесть лет назад работы Васнецова, пока Савва Иванович не взялся за устройство его художественной судьбы. И Врубель бедствовал в Киеве, бился как рыба об лед, пока не попал через несколько лет к Мамонтовым, где наконец был оценен по достоинству…
Еще несколько лет назад Васнецов чувствовал себя неприкаянным в Москве, сейчас же был полон веры в себя, полон силы, какую дает признание, сейчас упрашивали его ехать в Киев, а он все отказывался, и лишь воспоминание об образке, подаренном Елизавете Григорьевне, вдохновило его, и он согласился завершить в Киеве то, что было найдено в Абрамцеве, согласился на руководство росписью Владимирского собора, на которую, думал он, уйдет года три, не больше.
И он уехал в Киев и работал там десять лет. Из крупных художников сумел привлечь лишь Нестерова. Приезжал туда позднее Дрюша Мамонтов, окончивший Училище живописи, но ни Праховы, ни Васнецовы не смогли уберечь его, и он вернулся из Киева в Абрамцево смертельно больным. Приглашал Прахов и Серова, но тот был, по выражению Репина, «не мастер в срок поспевать». Присланный им эскиз пришел действительно позже срока; Серов и не жалел, он видел, каково в Киеве его другу Врубелю – настоящему большому художнику, который рад-радешенек, что ему доверили писать самостоятельно какие-то орнаменты, чтобы он хоть с голоду не умер.
Ну а как же Савва Иванович Мамонтов? Он где? Да везде. Это он вдохновил Васнецова и он же помог ему осуществить его помыслы и мечты. И вот появились «Три царевны» и «Ковер-самолет», «Битва русских со скифами» и «Аленушка», появились декорации к «Снегурочке», а потом уже все пошло само собой: и приглашение в Исторический музей, и приглашение в Киев.
А теперь следует рассказать еще об одном абрамцевском предприятии, в котором сам Савва Иванович участия почти не принимал (а потому говорить о нем мы будем кратко), хотя, не будь его поддержки, не было бы и этого предприятия. Здесь речь пойдет о столярно-резчицкой мастерской, находившейся под эгидой Елизаветы Григорьевны, к которой вскоре присоединилась еще одна женщина. Это талантливая художница и обаятельнейший человек, младшая сестра Поленова – Елена Дмитриевна.
Летом 1881 года, бродя по окрестностям Абрамцева, Репин с Поленовым увидели удивительной красоты доску, покрытую старинной резьбой и украшавшую фасад избы. Они приобрели ее, ссудив хозяевам, кроме денег, еще новую доску вместо старой.
Осенью того же года Поленов ездил в имение брата, в Тамбовскую губернию, и привез в подарок Елизавете Григорьевне три деревянных резных валька, тоже покрытых старинным геометрическим орнаментом. Эти три валька, привезенные весной 1882 года в Абрамцево, вместе с доской составили начало коллекции изделий народного искусства.
Тем же летом 1882 года Антокольский отдыхал и лечился в Биаррице. Времени было много, он скучал, оторванный от своей работы, и писал письма. Эпистолярный стиль Антокольского никогда не отличался лаконизмом, но на этот раз он превзошел самого себя. Письмо, пришедшее из Биаррица в Абрамцево, было на 28 страницах. «Послушайте, мой дорогой старик, – писал Антокольский Савве Ивановичу, – мне хотелось поговорить с Вами об одной идее, которая меня занимает вот уж восемь лет, а именно о развитии в народе вкуса, о поднятии в России индустриального искусства. Много я думал об этом, много наблюдал и изучал и с каждым годом все больше и больше убеждаюсь в необходимости разбудить народное творчество, которое до сих пор еще не тронуто».
Вернее было бы сказать не «не тронуто», а «умирает».
Первые экспонаты будущей богатой абрамцевской коллекции говорили о том, что и вкус у народа был, и мастерство было, но со временем народное искусство хирело.
И в Абрамцеве было решено сделать что-то (хотя еще не знали, что именно), чтобы собрать предметы народного творчества, пробудить в людях интерес к нему, возродить народные промыслы и сделать их плоды украшением не только народного быта.
И вот тут, к счастью, появилась в мамонтовской компании Елена Дмитриевна Поленова. Случилось это вскоре после женитьбы Василия Дмитриевича на кузине Елизаветы Григорьевны – Наташе Якунчиковой.
28 ноября Елена Дмитриевна пишет своей приятельнице: «Ты спрашиваешь, с кем часто вижусь. Решительно ни с кем, кроме своих. Вообще я ближе всех с Наташей (женой В. Д. Поленова. – М. К.), которая оказалась преоригинальным и преинтересным субъектом, и с m-me Мамонтовой, которая тоже очень симпатична…»
Вот этим трем женщинам и принадлежит заслуга возрождения народного творчества, создания столярно-резчицкой мастерской.
Елизавета Григорьевна отдала этой мастерской весь свой административный талант, самоотверженность, Елена Дмитриевна – свое незаурядное художественное дарование, а Наталья Васильевна Поленова стала историографом этого предприятия.
Начало созданию мастерской положила Елизавета Григорьевна осенью 1882 года, решив сделать мастерскую неким ответвлением обычной школы. Задача была поначалу практически-нравственная: удержать крестьян в деревне, которая скудела и беднела, по мнению Елизаветы Григорьевны, оттого, что молодые люди уезжали на обучение ремеслам в город, а потом так и оставались там. Конечно, остановить этот естественный процесс было невозможно – он был характерен для того времени, но чтобы замедлить его, хотя бы для окрестных деревень, и решила Елизавета Григорьевна создать с осени 1882 года столярную мастерскую. Дети, учившиеся в абрамцевской школе, должны были получать одновременно с общим обучением еще какую-либо специальность, которую могли бы применить в деревне.
Быстро росла коллекция кустарных изделий, предметов народного быта. Крестьяне близлежащих деревень, прослышав, что Мамонтовы покупают всякую всячину, сами приносили старые прялки, вальки, расписанные дуги – и продавали их. Когда в компанию вошла Елена Дмитриевна, они вместе с Елизаветой Григорьевной стали обходить близлежащие села, покупали интересную бытовую утварь, и пока Елизавета Григорьевна расплачивалась с хозяевами, Елена Дмитриевна набрасывала акварелью эскизы с тех изделий, которые представляли художественную ценность.
Увидев эти эскизы, Васнецов пришел в восторг и уговаривал Елену Дмитриевну использовать их для создания образцов мебели, которая изготавливалась бы в столярной мастерской, то есть не просто мебели, а художественной мебели. Елена Дмитриевна мнением Васнецова очень дорожила, считая себя в какой-то мере его ученицей, считала, что она «набиралась около него понимания русского народного духа».