— Вы знаете меня? — приподнял шляпу и Савва Тимофеевич.
— Ну, кто же не знает мануфактур-советника Морозова? А мне так и по должности положено знать.
Савва Тимофеевич пропустил мимо ушей последнее добавление и кивнул спутнику:
— Ну что ж, доверимся своему брату-россиянину?
— А что нам остается делать? — ворчливо согласился Селивановский, которому не улыбалась роль домоправителя.
— Ну, не хмурьтесь же, Николай Николаевич, — понятливо улыбнулся новый российский знакомец.
Ответом был тот же недоуменный вопрос:
— Меня‑то откуда вы знаете?
— По должности, по должности.
Тут что‑то начал понимать Савва Тимофеевич, но деваться было некуда. Да и человек этот, немного навязчивый, внушал все же доверие. Мало ли бездельников болтается по заграницам? И каждый мнит себя знатоком Европы. Стало быть, и спасителем попавшего в затруднительное положение соотечественника.
— Ну что же, едем, — помахал он рукой перед шеренгой разряженных берлинских извозчиков.
Но прежде, чем они наперебой подбежали, русский знакомец решил:
— У меня на площади прекрасный экипаж. Нужен только носильщик.
От услуг носильщика они не стали отказываться и сдали чемоданы первому подбежавшему. У него была прекрасная тележка, на подшипниках, а за сохранность вещей Морозов не волновался. Немцы аккуратный народ.
На площади оказалось летнее ландо, с молчаливым решительным кучером. Морозов так и не понял, говорит ли он по-русски, но правил лошадью не хуже славного Матюши. Кареты, линейки, пролетки, такие же ландо, даже встречавшиеся изредка автомобили, рассыпались перед его крупной немецкой кобылой, как зайцы от ястреба.
— Лихо! — похвалил.
— Приятна ваша похвала, Савва Тимофеевич. Вы же лошадник? Насколько я знаю, председатель Общества верховой езды?
— Был.
Добрый россиянин пропустил это замечание мимо ушей, как и сам Савва Тимофеевич кое‑что пропускал.
Полчаса не прошло, как они оказались в тихом пригороде. У тихого двухэтажного особняка. Савва Тимофеевич нарочно не интересовался ни именем-отчеством нового знакомого, ни родом его занятий. По всему выходило, что это был не простой путешественник-лоботряс. Несмотря на всю вежливость, слишком проницательные и зоркие глаза. «Глаза рыси», — подумал он, ступая по ковру в прихожую первого этажа. Там не было женщин, только двое молодцеватых услужащих. Он видывал где‑то таких дерзко-предупредительных молодцов.
— Да, да, понимаю ход ваших мыслей, — едва уселись в кресла нижней гостиной, улыбнулся с полной открытостью новый знакомый. — И скрывать ничего от вас не стану. Я полковник, подчиненный непосредственно министру внутренних дел. Савелий Иванович Крачковский. Для здешних обывателей — Ганс Моллер. Бояться меня совершенно нечего.
— Я не боюсь, — достал две сигары Савва Тимофеевич. — Изволите?
— С удовольствием. Но почему не три?
— Мой спутник бережет здоровье.
— И прекрасно делает.
Минутная заминка, пока прижигали гаванский табак, позволила Савве Тимофеевичу решить: «Вот и прекрасно, полковник. Благодарю за откровенность». А вслух спросил:
— Но ради чего вся эта ваша предупредительность?
Полковник Крачковский гостеприимно развел руками:
— Во-первых, я уважаю деловых людей — Морозовых. Во-вторых, не лишне позаботиться о вашей безопасности. Башибузуков здесь не меньше, чем в нашей родной Москве. Увы, увы. — Он тоже какую‑то минуту пребывал в нерешительности. — Стеснять вас своим гостеприимством не буду. Бокал вина, не более. — Не успел хлопнуть в ладоши, как и поднос явился — действительно, только с тремя бокалами, даже без бутылки. — В вашем распоряжении — весь второй этаж, мне с лихвой хватает и первого. Коль не понравится, переедете в гостиницу или в какой‑нибудь пансионат. Во всяком случае, у вас будет время поосмотреться. И спокойно дождаться супруги, Зинаиды Григорьевны.
— Все‑то вы знаете, Савелий Иванович!
— Знаю. Уважаю такого гостя, как вы. Не хочу навязывать свое гостеприимство. Вы устали с дороги, отдыхайте. — Он с поклоном поднялся. — В случае какой надобности, в вашем распоряжении останется Николай Федулович. А я, извините, по делам.
Он вышел, а услужающий, приносивший поднос, издали поклонился. И то, что не подбежал с какой‑нибудь льстивой речью, тоже понравилось.
«О, Россия, истинно печешься о заблудших детях своих!»
Ехидная думка не испортила настроения. Апартаменты второго этажа были прекрасные. С отдельным туалетом и ванной. Две спальни, гостиная — чего же более?
Более ничего и не требовалось.
А бояться шастающих по Европе жандармских полковников? Не имело смысла хотя бы потому, что при необходимости все равно же сыщут.
На манер полковника Крачковского весело хлопнул в ладоши:
— Николай Николаевич, бросьте хмуриться. Доставайте наше московское винцо — смирновское, что ли.
Надо было отпраздновать такое русско-европейское гостеприимство.
Знакомства следовали одно за другим.
На второй же день, во время прогулки по набережной Шпрее, Савва Тимофеевич нос к носу столкнулся. со своим инженером Красиным!
— Я из Вологды в Москву! — как говорит незабвенный Аркаша Счастливцев.
— А яиз Москвы в Вологду! — речет в ответ Несчастливцев. Или наоборот, запамятовал уже. Кому нужен безденежный директор!
— Да хотя бы мне, Савва Тимофеевич. Во-первых, смею доложить, что и третья турбина для Никольской электростанции закуплена, вот еду устанавливать.
— Не арестуют в моем родном Орехове? Или еще раньше — в Москве. А может, и здесь, в Берлине?
— …И во-вторых, — не принял Красин его оговорки, — я вполне официальный представитель фирмы. С прекрасным немецким паспортом. На кой ляд я сдался полковнику Крачковскому?
— Ба, вы знакомы?
— Заочно. Пока только заочно. И к счастью!
Они поговорили, условившись встретиться завтра тут же на набережной.
— И лучше без моего распрекрасного доктора, — кивнул он в сторону Селивановского, расхаживавшего поодаль.
— Да, пожалуй, лучше, — согласился Красин.
Что он имел в виду, Савва Тимофеевич не стал объяснять. Да и объяснение быстро нашлось — вечером же, когда с вежливым стуком зашел полковник Крачковский.
— Не помешаю?
— Бог с вами, Савелий Иванович, составьте компанию. А то мы с Николаем Николаевичем успеем друг другу надоесть.
— Не надоедите — двое русских, волею судеб оказавшихся за границей. Разве что потребуется третий. Но всегда окажется кто‑нибудь третий. Встретившийся на какой- нибудь набережной по какому‑нибудь совершенно случайному случаю. Не слишком я зарапортовался?
— Есть маленько. Но сколько же у вас глаз, Савелий Иванович?
— Много. Достаточно. Не обращайте на это внимания. Лучше угостите хозяина дома, — совсем по-свойски напросился Крачковский.
Савва Тимофеевич и без его напоминания уже наливал, думая: «Однако, однако. прозорлив!»
— За что же выпьем!
— Если не возражаете, Савва Тимофеевич, — за поклон Зинаиде Григорьевне. Да-да, — с истинным дружеством улыбнулся Крачковский. — Утренним поездом я еду в Россию — по делам, по делам. Кстати, вместе с вашим инженером Красиным — вместе брали билеты, сошлось так.
— Однако, однако! — уже вслух подивился Савва Тимофеевич. — Но поскольку я уже не директор Никольской мануфактуры, стало быть, он уже и не мой инженер.
— Да чего там! Прекрасный инженер, служит в прекрасной немецкой фирме, поставляющей турбины для Никольской мануфактуры. С плохими работниками Морозов дела не имеет. Не имел, пускай и так. Это не мое дело. Отчитаюсь в Петербурге перед начальством — дай опять в милую Европу. Право, космополитом стану! А пока знать хочу — передать ли поклон Зинаиде Григорьевне? И что добавить к поклону?
— Только одно, Савелий Иванович: я жив и здоров, с нетерпением жду женушку.
— Прекрасный поклон. Да и вино у вас прекрасное. Франция! Солнечная Франция. Не сомневаюсь, что с приездом Зинаиды Григорьевны вы именно туда и отправитесь?
— Поживем — увидим, — пожал плечами Савва Тимофеевич, потому что выбор маршрута целиком зависел от прихоти супружницы.
Но полковник Крачковский увидел в этом некий другой смысл.
— Ах, конспиратор!
Во-во, натура брала свое. Хотя ни о какой конспирации Морозов и не думал.
Чем хорош был Крачковский — так именно тем, что долго и надоедливо не засиживался. Сказал самое необходимое, да и ладно.
— Второй бокал — завтра вечером. За компанию с вашим инженером. Надо же, и купе наши рядом оказались!
Он ушел, а Савва Тимофеевич по его уходе подумал: «Нет, ухо с ним надо держать востро!»
Что ни говори, а конспирация и в самом деле не помешает.
Когда в следующий полдень он пришел — сказав доктору, что недолго помоционит, — на набережную, Красин уже поджидал его в соседнем кафе.
— Пожалуй, не стоит мозолить глаза полковнику Крачковскому, — увел он его за свой столик.
— Ну, все о всех знают! Однако ж не думаю, что сам полковник за вами хвостом висит?
— И я не думаю. Как говорится, к досужему размышлению.
Размышлять долго не пришлось. По бокалу кислого немецкого вина выпить не успел, как по набережной ходко прошел, оглядываясь по сторонам, — слева, на реке‑то, он что искал? — да не кто иной, как досужий доктор Селивановский. Савва Тимофеевич невольно прикрылся газетой, которая была в руках у Красина.
Обоим стало смешно.
Савва Тимофеевич достал из кармана небольшой пакетик, со словами:
— Двадцать пять тысяч. Я обещал в прошлом году на вашу горючую «Искру», по совету Максимыча, сто тысяч годовых, и от слов своих не отказываюсь. Надеюсь, и третий, и четвертый взнос сумею отдать. Но дальше — извиняйте. Надоели вы все — во как! — хотел он полоснуть ладонью по горлу. А полоснул никелированным дулом браунинга.
В дурную привычку вошло — рука в кармане. Красин посочувствовал:
— Устали вы, Савва Тимофеевич. А с точки зрения конспирации — и совсем плохо. Кто же пьет вино левой рукой. держа правую в кармане?