Своим наставником — и не случайно — братия Троицкой обители считала преподобного Сергия. Но кто-то же должен был исповедовать и его самого! Это мог быть и почтенный старец, и всеми уважаемый инок. В любом случае — то был незаурядный человек, высоких духовных нравственных качеств, пример подвижничества которого мог повлиять на выбор основателя монастыря.
Известно, что в последние годы жизни Сергия Радонежского духовником Троицкой обители, включая и самого игумена-основателя, был инок Савва, будущий Сторожевский. Это отмечали его Жития. Именно ему монахи доверяли свои сокровенные мысли. Но главное — с ним делился заботами, печалями и проблемами преподобный Сергий.
Недаром у Маркелла сказано, что инок Савва пребывал в монастыре «в совершенном послушании, монашеской жизни обучаясь нраву, воздержанию и бдению, чистоту во всем соблюдая, как украшение всего иноческого жития. Работая много руками своими, в пении молясь беспрестанно, никогда ни с кем не беседуя, но больше уединяясь и в молчании пребывая. И все казалось, что он из простых людей, ничего не знающий, но многих в мудрости мнящих себя витиями разумом превосходил. Не внешней ибо мудрости искал, но более горней, и к ней подвизался».
Примечательно описал эти события один из биографов Саввы Сторожевского в XIX столетии, сам хорошо разбиравшийся в устройстве монастырской жизни и бывший настоятелем Звенигородской обители — епископ Леонид (Краснопевков). «Савва, — писал он, — по просвещению духовному, по воспитанию сердечному, по бдительности над собою, был призван Сергием к трудному деланию, к послушанию, которое нелегко приемлется смиренномудрыми иноками. Он был поставлен во пресвитера и назначен духовником. В высокой степени трогателен был он, когда в благоговейном страхе и слезах, приносил бескровную жертву, и столько же назидателен, когда действовал в качестве духовнаго отца. Молчанием обучив себя бережливому, осторожному употреблению слова; в подвиге послушания, самоотвержения, борения с искушениями, изведав тайники собственной души, он явился таким судьей и целителем совести ближняго, что ищущие спасения скоро оценили в нем высокий дар назидания: не только иноки, но и миряне приходили к нему открывать язвы совести своей».
А какими полномочиями мог быть наделен духовник? И вообще, трудное ли это дело — знать чужие грехи?
Замечательные слова о духовниках, сказанные в XX веке, принадлежали митрополиту Сурожскому Антонию, служившему последние годы жизни в Лондоне. «Духовничество, — писал он, — будет состоять в том, чтобы духовник, на какой бы степени духовности он сам ни находился, зорко следил за тем, что над человеком и в человеке совершает Святой Дух, возгревал бы Его действие, защищал против соблазнов или падений, против колебаний неверия; и в результате духовническая деятельность может представиться, с одной стороны, гораздо менее активной, а с другой стороны — гораздо более значительной, чем мы часто думаем».
Как говорят — духовник «знает слишком много». Однако ему абсолютно запрещено раскрывать грехи того, кто ему исповедовался, а также в любой форме укорять за них кающегося. Если же духовник совершит такое, то это может грозить ему потерей духовного сана. Все грехи после окончания исповеди должны быть забыты. Иногда, символически, если кто-то пришел с записями своих проступков, сжигается листок: отпущенные грехи — исчезают навсегда.
В одном из «досоветских» изданий мне попались на глаза лишь два исключения из вышеприведенных правил. А именно — когда тайна исповеди может быть нарушена. Первое: если некто на исповеди объявит о злом умысле против Государя и общественного порядка, но не отречется от своего умысла. Иначе говоря, если за словами злоумышленника скрывается реальная опасность для людей. Второе: если кто-то тайно или умышленно производит среди народа некий соблазн (под этим может подразумеваться некий религиозный вымысел или даже ложное чудо), при этом на исповеди не согласится уничтожить последствия соблазна или публично объявить о его ложности.
Для современного юриста-адвоката подобные утверждения покажутся не конкретными. Но для человека, знакомого с практикой церковной жизни, вполне понятными.
При исповеди также не делается различие по положению в обществе, знатности и пр. Духовникам не рекомендуется делать поблажки одним и с необоснованной строгостью относиться к другим. Уж точно запрещается исповедовать сразу несколько человек. Исповедь абсолютно индивидуальна. Если человек не слышит или не говорит, то он может изложить свои грехи письменно, но бумага эта должна быть сожжена на его же глазах.
Духовник может вразумлять кающегося человека и даже назначить ему епитимию — некоторое наказание, вернее, послушание. Но главное, духовник обязан объяснять сущность грехов, при этом различать грехи, которые можно простить по неведению или болезни, например, и грехи смертные, без раскаяния в которых христианин может лишиться благодати.
Можно ли себе представить такого духовника, который еще при жизни Сергия Радонежского исповедовал многих подвижников будущего духовного возрождения Руси, учеников и последователей Троицкого игумена, в дальнейшем — устроителей Русской Фиваиды, великой цепочки новых монастырей! Теперь можно.
Им был Савва Сторожевский.
Говорят так: духовный отец вопросы не задает, но он должен знать ответы на них. Способность исповедовать считается даром Божиим, и ей учатся всю жизнь. В некотором роде — это наука жизни. А еще говорят: духовник — сосуд, из которого люди могут получать благодать.
Глава четвертаяПРЕЕМНИК СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО
Чем больше он старился годами, тем больше укреплялся и рос духом, побеждая старость.
Год кончины Сергия Радонежского для церковной жизни был непростой. По нашему нынешнему летоисчислению это — 1392-й, а по принятому в XIV столетии — от Сотворения мира — 6900-й! Такая «круглая» дата не могла казаться простой. Мы помним — что происходило в русской истории столетие спустя, в 1492-м, когда Русь встречала седьмое тысячелетие. Пасхалия, по которой отмечали главный переходящий праздник по лунному календарю, была рассчитана заранее и еще давно — в Византии. И все приготовленные расчеты заканчивались на семитысячном году! Предполагалось, что, следуя указанию библейского текста, далее расчеты не понадобятся, ведь вполне может наступить конец света. В основе таких предположений лежал текст Священного Писания, где сказано, что Создателю на сотворение мира понадобилось семь дней. А в другом месте, словно для пояснения, добавлено: «у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день».
Если воспринимать эти слова буквально, то именно в 7000 году все должно в этом мире и закончиться. Семь дней творения — семь тысяч лет — и вот они прошли!
Не случайно поэтому чуть позднее автор Жития Саввы Сторожевского Маркелл Безбородый в самом начале текста употребил фразу, повторяемую нами в качестве вступления в каждой главке данной книги: «напоследок, когда мы достигли конца времен…». Да, он жил в начале восьмого тысячелетия, когда апокалипсиса и Страшного суда ждали со дня на день.
Год 1492-й породил множество споров и волнений, известную ересь на Руси, закончившуюся жестокими карами со стороны власти и обличениями со стороны Церкви. В 1392-м этого еще не было в таком объеме, хотя последний век перед последним тысячелетием уже предощущался многими.
Именно в этом году не стало Сергия Радонежского. Не по этой ли причине — важности момента и необходимости думать о спасении — отказался тогда от игуменства будущий русский святой и преподобный Никон Радонежский? В столь необычный и важный момент получить в наследство дело такого подвижника, как Сергий, было не просто ответственной, но и крайне трудной задачей. И она выпала на долю старца Саввы.
Настоятель в Троице
Послушание бывает за послушание.
Маркелл Безбородый повествует напоследок, когда мы достигли конца времен: «Братия же, не имея возможности быть без настоятеля, после многих просьб возвела на игуменство блаженного Савву в великую лавру. Он же принял паству и хороша пас порученное ему стадо, сколько мог и насколько отца его блаженного Сергия молитвы помогали ему».
Много это или мало для русской истории — быть преемником самого Сергия Радонежского? Судить об этом тому, кто понимает в этом толк. Но мы знаем, что после кончины преподобного Сергия на трудное поприще управления основанным им монастырем вступил к тому времени уважаемый всей братией инок Савва.
Некоторые исследователи называют его следующим после Сергия игуменом Троицкой обители. Но это не совсем так. Еще за полгода до своей кончины Сергий Радонежский выбрал своего преемника — преподобного Никона, которого фактически, по своей немощи и стремлению к безмолвию, и поставил руководить обителью. Как известно, Сергий скончался в сентябре 1392 года. Почти сразу после этого Никон неожиданно для братии отказался от игуменства. По крайней мере, так повествуют нам написанные позднее жития. Одно из них — рассказавшее о его жизненном и духовном пути — принадлежит перу Пахомия Логофета.
Не совсем обычное явление — поставленный и благословленный своим учителем и наставником игумен отказывается от вверенных ему обязанностей. Однако причины тому были для монастырской братии вполне понятными. Никон объявил, что хочет уйти в затвор, принять обет молчания. Такое испытание не всякий на себя возьмет и не каждый сможет преодолеть. Естественно, что совмещать мирские заботы и обязанности с подобного рода внутренним подвижничеством совершенно невозможно. Так или иначе, Никон решение свое принял и его осуществил. И конечно же оставил после себя другого игумена, которого братия должна была принять.
Поздние жития говорят нам о том, что этим игуменом стал инок Савва, будущий Сторожевский. Фактически он был третьим руководителем Троицкого монастыря. Хотя полгода, которые условно игуменствовал Никон еще при живущем Сергии Радонежском, трудно сопоставить с довольно большим временем, которое выпало на долю Саввы — шесть лет. То есть он оставался во главе Троицкой обители до 1398 года (если следовать текстам житий, написанных Пахомием и Маркеллом).