Со Смоленской иконой (так это символически описывается в житиях и летописях) основывали свои монастыри и Сергий Радонежский, и Кирилл Белозерский. Она считалась заступницей Русской земли, ведь когда-то, хоть и временно, она, по преданию, спасла Смоленск от полчищ хана Батыя. Однако для Саввы она имела гораздо более важное значение, что подтверждают последующие факты.
3. Епископ Смоленский и затем Звенигородский Даниил проводил в Москве «смоленскую» политику, не очень угодную Литве и митрополиту Киприану, но отчасти (и мы это подтвердим в дальнейшем) крайне важную для брата Василия I — Юрия Звенигородского, духовным отцом и наставником которого был Савва Сторожевский. Еще в год кончины Дмитрия Донского — 1389-й — Даниил сопроводит в части пути в Царьград (Константинополь) митрополита Пимена, пытавшегося сохранить за собой митрополичий престол в Москве и не отдать его Киприану, как известно — проводившему «пролитовскую» политику. Пимена поддерживали именно «смоляне», среди которых первоначально были епископ Смоленский Михаил и автор известного «Хожения» Игнатий «Смольнянин». Однако «смоленская», «антилитовская» партия — проиграла, в правах митрополита в Москву в 1389–1390 годах с триумфом вернулся Киприан. Возможно, по этой причине он попытается в ближайшие годы отстранить Даниила, бывшего епископа Смоленского, со Звенигородской кафедры. Но по этой же причине в этих краях появится еще более сильный духовный авторитет — «смолянин» Савва, продолжавший некоторое время дело своего учителя Сергия Радонежского в Троицком монастыре, одновременно влияя на своего земляка — Даниила — и на своего духовного сына — князя Юрия — в Звенигороде.
А когда Витовт в 1395 году подчинит себе Смоленск, то дружба его с Московским князем только укрепится. Известно, что в 1396 году Василий даже приедет в захваченный Смоленск, чтобы отметить там праздник Пасхи! Здесь же родственники утвердят границы новых владений, разделят сферы влияния между Москвой и Литвой, а подтвердит договоренности присутствовавший при этом митрополит Киприан. Так Смоленск ушел к Литве. А вместо епископа Михаила (пытавшегося «дружить» с Киприаном при возвращении из Константинополя, но скончавшегося позднее пленником в Москве) здесь появится новый.
«Не повезло» в те годы не только Смоленску, но и Звенигородской епископской кафедре, а значит, и князю Юрию, и его многочисленным начинаниям в этом уделе и городе. Ведь именно в это время он после победы над булгарами закладывает по благословению Саввы Сторожевского новые соборы и строит Кремль на Городке. Кто-то должен был его поддержать.
4. И это сделал Савва Сторожевский. Не случайно — только после кончины бывшего епископа Смоленского, а затем — Звенигородского Даниила, то есть после 1397 года, преподобный старец решает окончательно покинуть Троицкий монастырь и поселиться в Звенигороде, что косвенно подтверждает существовавшую связь между этими людьми, возможно, имевшую исторические и (почему нет?) даже родственные корни. Основанная им здесь новая обитель возросла почти прямо на древней Смоленской дороге и заняла самое удобное положение в непосредственной близости от Москвы. Теперь Савва будет до конца помогать своему духовному сыну — князю Юрию Звенигородскому — во всех его начинаниях.
5. Браки в великокняжеских семьях в те времена не заключались «просто так» или «по страстной любви». «Смоленский след» в значительной степени подтверждается тем, что князь Юрий Дмитриевич Звенигородский женился в 1400 году на Анастасии — дочери великого князя Смоленского Юрия Святославича, и этот брак был благословлен Саввой (он способствовал ему и наверняка даже венчал молодых). Такой выбор не мог быть случайным, ведь женитьба совершенно точно и целенаправленно определяла возможность потенциального престолонаследия в Смоленском великом княжестве для Юрия Звенигородского и всех его потомков.
6. Земли вокруг Звенигорода, в частности, соседние с ним город Можайск и окрестности (полученные в наследство братом Юрия Дмитриевича — князем Андреем), были долгие времена до этого (еще с конца ХIII века) уделами Великого княжества Смоленского. Они лишь недавно отошли к Москве, а потому могли бы довольно естественно и быстро перейти обратно под «Смоленское крыло», что было связано с нижеследующими обстоятельствами.
7. Князь Юрий Звенигородский после женитьбы стал родственником князя Витовта (как и его старший брат Василий), ведь тетя его жены была замужем за великим князем Литовским. Это предопределяло еще один невидимый «спор» между сыновьями Дмитрия Донского — Василием и Юрием, спор о том — кто мог быть ближе к Литве. У Василия жена — дочь Витовта, а у Юрия жена — племянница жены Витовта. Однако в этом «споре» были и другие скрытые мотивы. Юрий, как известно, не претендовал на дружбу с Литвой, скорее — наоборот. Но он и его потомки заимели потенциальные права на Великое княжество Смоленское (после женитьбы Юрия и в особенности после гибели Глеба Святославича — при битве на Ворскле в августе 1399 года), а Василий — такого права уже никак иметь не мог. Савва Сторожевский был в это время на стороне Юрия и «устроил» его брак со «смолянкой» Анастасией, которая никак не могла «любить» Литву и вряд ли могла простить смерть деда, князя Святослава Ивановича, убитого литовцами в битве на реке Вехре. Теперь, после такого брака, только захват Литвой Смоленска мог предотвратить быстрое и многократное возвышение Юрия. Литва успела совершить этот «быстрый захват» — при молчаливом согласии Московского князя Василия. «Смоленская партия» была разыграна в пользу Литвы, а не Руси в лице князя Юрия. Так Василий «убил двух зайцев»: вернул должок Витовту, приютившему его после побега из ордынского плена, и заодно ревностно осадил младшего братца, не дав ему возвыситься выше положенного.
8. Князь Юрий Звенигородский начал выпускать собственные монеты с изображением Георгия Победоносца, поражающего копьем змия, в те годы, когда он собирался жениться на Анастасии, когда он осуществил этот брак и когда его тесть боролся за возврат себе Смоленска. Но этот святой был одноименным покровителем и другого Юрия — Святославича (Смоленского). Два Юрия — это «больше», чем один. У одного — богатство (после похода на Волжскую Булгарию) и сила (полководческий талант), а у другого — Великое княжество Смоленское, со своей славной историей и соседством с Европой. Появившиеся монеты отражали суть момента. А затем — стали символом и гербом самой Москвы. Но даже эту затею с деньгами (как и некоторые другие) брат Юрия — Василий I — повторил потом в точности, выпустив в Москве собственные монеты со святым Георгием на аверсе и «забрав» авторство идеи себе.
9. Возможно, князь Юрий Дмитриевич оказывал тайную помощь и поддержку уже через год после свадьбы своему тестю — Юрию Святославичу (в 1401 году), когда тот вновь вернул себе Смоленск и власть в великом княжестве (княжение это продолжалось потом до 1404 года). Во всяком случае, возврат великого князя на Смоленский великокняжеский престол сразу после замужества его дочери и торжеств по этому поводу в Звенигороде — весьма не двусмысленное событие. Даже помощь ему Олега Рязанского с войском не давала достаточно сил в тот момент, когда решалась судьба Смоленска.
10. Очень интересным штрихом-дополнением к аргументам по «Смоленскому следу» может стать гораздо более поздняя история, относящаяся уже к XVII столетию. Не случайно же во время Смоленского похода в 1650-е годы, в период войны с Польшей, царь Алексей Михайлович отправится на битву за возвращение исконного града Смоленска с иконой… преподобного Саввы Сторожевского. Видимо, тогда еще оставалось или было живо какое-то предание, связывавшее основателя Звенигородской обители со Смоленской землей. Старца Савву можно смело назвать покровителем Смоленской кампании середины XVII века. По записанным преданиям, прямо перед самым походом Савва Сторожевский явился царю, когда тот находился в городе Наре, и благословил его на битву (как когда-то Юрия Звенигородского), после чего тот взял с собой икону старца — лик работы Дионисия. В итоге — Смоленск был возвращен. Савва Сторожевский — заочно — мог бы по праву носить еще и имя Смоленского.
В честь удачного похода на звоннице Саввино-Сторожевского монастыря появились часы с боем, которые когда-то украшали Смоленскую ратушу. То есть — произошел символический возврат времени — часов — жизни самого Саввы-«смолянина» на свое место, некоторый «возврат к Савве», «к его родине» (Алексей Михайлович любил такие символические действа, о чем речь пойдет в главе о нем данной книги). Смоленский колокол голландской работы сохранился на звоннице Саввиной обители до наших дней (единственный из исторических колоколов, что также символично). Кстати, отправившись в Смоленск на войну, царь спасся заодно и от мора — страшной эпидемии чумы, которая как раз произошла в то время в Москве. От заразы погибло невероятное множество жителей, а Звенигород, например, вымер почти полностью.
На этом можно было бы и закончить пока рассказ о «Смоленском следе». Но завершением нашего рассказа может стать еще одна в некотором роде душераздирающая история, которая поможет ответить на очередной вопрос. Почему же, если Савва Сторожевский и Юрий Звенигородский были так близки к Юрию Святославичу Смоленскому (включая родственные связи), они не помогали ему открыто, да и вообще — почему он закончил затем свои дни где-то в бегах, на землях, которые считались территорией Орды, а не у своей дочери и зятя в Звенигороде?
Как мы уже говорили, «породнение» князя Юрия Звенигородского со Смоленском было не в угоду его брату — Василию I. Связанный узами договора, по которому он не мог совершать никаких военных действий без согласия старшего брата, Юрий Дмитриевич, по крайней мере внешне, почти не вмешивался в проблемные дела Юрия Святославича. Помощь от него не могла поступать открыто и постоянно, так как он не мог и не хотел идти поперек данного брату Василию слова. А в 1403 году, после кончины князя Олега Рязанского, Юрий был вынужден вообще подписать еще один «братский» догов