ь в той же Троице, после этого взял да и ушел в Звенигород, наконец, основал свой монастырь, откуда ушел в скит, где и скончался.
Не слишком ли «замысловат» путь для духовного подвижника? Он в данном виде не очень соответствует образу молчальника-исихаста того времени, который довольствовался тем, что у него есть, и никогда не стал бы «бегать» из монастыря в монастырь, тем более обладая высоким авторитетом у Троицкой братии, избравшей его своим духовником. Духовник от своей паствы, от своих детей духовных — далеко не уходит. Они нуждаются в нем ежедневно, а иногда и ежечасно, тем более — в средоточии всех самых трудных внутренних человеческих проблем и борений, коим является монастырь.
Скорее всего, реальность была гораздо проще: Савва не переселялся в Дубенский монастырь, а укреплялся в вере в одном и том же месте. То есть он никуда не уходил из Троицкого, был в его стенах сначала молодым иноком, затем духовником, наконец, игуменом и лишь после возвращения на пост настоятеля Никона Радонежского покинул свою первую, единственную и главную обитель, чтобы начать новую жизнь в скиту у горы Сторожи близ Звенигорода.
Подведем итоги наших рассуждений. Картина получается очень наглядная, особенно если перечислить кратко все вышеупомянутые совпадения.
1. В 1379 году Сергий Радонежский основывает монастырь в честь Успения Богородицы (известный факт). И вдруг (по более поздним источникам), через год, в 1380-м, он почему-то опять основывает монастырь в честь Успения Богородицы.
2. Оба монастыря заложены им на реке Дубенке, потому и тот и другой называются одинаково: Успенский Дубенский монастырь.
3. Сергий назначает игуменом монастыря инока Савву и в другой такой же монастырь назначает настоятелем инока Савву.
4. Оба Саввы начинают свое игуменство около 1380 года и завершают его практически одновременно — в 1392 году.
5. Оба монастыря находятся почти на одинаковом расстоянии от Троицкой обители.
В истории такие совпадения если и бывают, то скорее теоретически. В реальности понятно, что их не могло быть. Ясно, что речь просто идет об одном и том же монастыре и об одном человеке по имени Савва. И выше мы уже изложили подробно: почему это не Савва — будущий Сторожевский, а Савва другой — Стромынский, именуемый также среди братии «Однооким».
Выводы же таковы. Рассказ об игуменстве в Дубенской обители — скорее всего ложная (тупиковая) ветвь жизнеописания Саввы Сторожевского. По-видимому, эти данные имеют отношение к другому монастырю и другому Савве: к Успенской Дубенской Стромынской обители и ее второму игумену Савве Стромынскому (Савве Одноглазому). Второй монастырь если и возник спустя столетие, то быстро исчез, а уже по прошествии полутора столетий — в XVI веке — появилось предположение о «втором Савве», который как будто мог быть Саввой Сторожевским. Предположение это, похожее на миф, было неожиданно активно и бездоказательно подхвачено в XIX столетии одним из авторов истории Русской церкви, а затем — вослед ему — еще несколькими исследователями, ссылавшимися на него и друг на друга. Хотя тогда же другие профессиональные историки Церкви и светские историки уже высказывались против таких предположений. Остается констатировать: прямых подтверждений мифу — как это ни печально — до настоящего времени не имеется.
Старец Савва — Андрей Рублев — «Спас Звенигородский» — «Троица»Гипотеза 13
Тот, кто не хочет внимать шепоту вечности, будет внимать ее громам.
Даже если мы уже и говорили об этом, то стоит повторить. Не случайно нам пришлось вынести этот ряд имен и названий в отдельный заголовок. Крайне необходимо, чтобы читатель еще раз глазами увидел их сочетание и последовательность.
Почему-то Савва Сторожевский был в сознании потомков и исследователей его жизни словно «сам по себе». А иконописец Андрей Рублев — в другом «измерении». Прославленные иконы — вообще обитали где-то в сферах истории искусства или изучения идей «троичности» Сергия Радонежского. Вышеперечисленные имена и их творения обсуждались учеными и почитателями, мысль приближалась к правде, вокруг да около, все было «близко», как в детской игре — «холодно», «тепло», «теплее». Но не «горячо»!
И вот теперь давайте соединим все в нужной и единой цепи. И поговорим об этом. Кратко, но ясно и открыто.
Разве иконы Рублева не были найдены в Звенигороде? Разве они не были написаны им во времена обитания там Саввы Сторожевского? Разве не висели они в иконостасах храмов на Городке и горе Сторожи?
Все так и было.
Но почему же тогда мы следуем какой-то «логике Андрея Тарковского», которую он применял, снимая фильм о Рублеве (подробности о фильме — позднее)? Я имею в виду то, что мы придумываем реалии, которые на самом деле были совсем другими.
Мы считаем Андрея Рублева в эти времена таким зрелым иноком-иконописцем, что он вовсе не нуждался ни в чьем духовном водительстве. Почему-то Звенигородский чин он в первый период своей жизни — в 1390-е годы — написал «сам по себе». А вот икону «Троица» — в начале 1420-х годов, в период своего расцвета, он без влияния Сергия Радонежского написать никак не мог! Не странная ли логика? Ведь Сергий Радонежский скончался аж за три десятилетия до этого — в 1392 году! С тех пор прошло не только много лет, но и сама реальность переменилась достаточно сильно. Сменилось поколение церковных архиереев, произошло глобальное изменение в русском великокняжеском престолонаследии, начались долгие «феодальные войны» и смута, связанная с наследством Дмитрия Донского. А Андрей Рублев почему-то взял и написал икону «Троица» именно чуть ли не по «наказу» преподобного Сергия.
Тогда по чьему наказу он написал «Спаса Звенигородского»? Сам додумался, вроде как бы по Тарковскому — независимая творческая личность в русском Средневековье (что очень далеко от реальности)?
Не раз обсуждалась тема — мог ли иконописец (иногда именуемый «художником») творить в конце XIV столетия сам по себе. То есть выбрать собственный, отличный от других стиль и использовать его в своих иконах или настенных росписях. Ответ известен давно. Не мог. Стиль письма, конечно, отличался заметно. Феофан Грек — это не Андрей Рублев.
Но стиль — одно, а образ, сущность, идея — другое. Замыслы чаще всего возникают в голове заказчика, а стиль воплощения — удел иконописца. Еще лучше, когда они делают работу бок о бок, совместно. А когда это еще и выдающиеся люди, то результат будет соответствующим.
Выскажемся еще раз без обиняков. Причем без претензий на звание первооткрывателей. Сегодня можно утверждать, что вдохновителем, наставником и в некотором роде духовным путеводителем Андрея Рублева в 1390-е годы, в период его трудов в Звенигороде, при росписи им и создании иконостасов для каменных храмов Успения на Городке и Рождества Богородицы в соседнем монастыре, был не кто иной, как преподобный Савва Сторожевский. По крайней мере — этого факта уже нельзя отрицать, хотя можно с ним и не соглашаться.
Подумаем и над такой задачкой.
Игумен Савва делал многие вещи в те времена вместе с князем Юрием Дмитриевичем Звенигородским. Это они задумали построить каменный храм над ракой Сергия Радонежского в Троицкой обители. Ведь Савва Сторожевский был одним из первых его учеников, а князь Юрий — крестником. Москва не подумала о своем заступнике и духовном покровителе, а Звенигород — взял да и сделал — построил и украсил.
Этот замечательный собор радует сегодня тысячи паломников. Сюда на закате жизни направился в свое время Андрей Рублев. Для этого храма он написал икону «Троица». Так кто же мог подготовить для этого почву? Где и как могла зародиться идея не просто общерусского почитания Троицы, которую, как известно, развивал преподобный Сергий, а написания самой иконы с таким необычным для того времени сюжетом? Сюжетом Единения — перед лицом возникающей братоубийственной войны за права наследования нераздельного целого — будущего Великого княжества Московского!
Мог ли предвидеть это Сергий Радонежский перед своей кончиной так много лет назад?
Но это не только предвидели, но и знали — другие. Те двое, о которых мы сейчас и говорим. Князь Юрий и преподобный Савва. Те, кого уважали и опасались (Юрия как потенциального наследника), кто имел силу духа и мощь строить новую Звенигородскую Русь, создавал невиданную крепость и возводил один за другим исполненные «велелепием» храмы. Они ведали — к чему могли привести междоусобицы и братские раздоры. И не начинали их.
Вот почему мы вынесли в заголовок этой главки «Троицу», созданную иноком Андреем Рублевым. Мы считаем, что главным ее вдохновителем был конечно же Савва Сторожевский. То же самое можно сказать и о Звенигородском чине, который мы сегодня можем видеть в Третьяковской галерее лишь фрагментарно. Чудом сохранилось только три иконы (хотя предполагается, что есть и четвертая). «Спас Звенигородский» уже давно стал одним из символов России, как и «Троица».
Не стоит умалять дела и забывать тех, кто этого достоин. Не так ли?
Юрьев день и герб Георгия Победоносца(о концепции Звенигородской Руси)Гипотеза 14
Если люди, как радиусы, сближаются друг с другом, значит, они невольно приходят к центру жизни.
Известно, что понятия «Московская Русь» в тот самый период, когда она, собственно, и возникала — в XIV–XV веках — вообще не существовало. Оно появилось лишь в XIX столетии и введено было в употребление исследователями для того, чтобы обозначить большой период русской истории.
Московская — потому что все «закручивалось» вокруг Москвы, включая Великое княжество Владимирское, главные взаимоотношения с Ордой, митрополичью кафедру и даже важнейшие течения в духовной монастырской жизни.
Кто был тогда «не хуже» Москвы (а быть может, и «лучше»)? Новгород, Тверь, Рязань, Смоленск, Суздаль и многие другие. Они и вправду были «не хуже». То есть Русь могла быть и не Московской, а, например, Тверской. Или даже Литовской, властитель которой уже тогда носил титул великого князя Литовского и Русского. Большие княжества имели возможность стать первыми и создавать историю по своему усмотрению.