ак с молитвою сподоблен был разума. И если видел человека мудрого и книжного, и старца разумного и духовного, то его расспрашивал и беседовал с ним, пребывая с ним ночью и днем, расспрашивая тщательно о непонятном. Разумная притча не ускользала от него, и трудно понимаемое толкование он отыскивал и уяснял смысл, всякое божественное повествование стремился услышать. От слов и речей и поучений старцев не отступал, всегда подражая житиям святых отцов, и от этого большего разума набирался».
На первый взгляд общие слова о подвижничестве юноши на самом деле многое говорят для тех, кто понимает — что за ними стоит, какие усилия необходимы для постижения самых простых христианских истин. «Когда он иночествовал, его доброму о Христе житию дивились многие, не только иноки, но и простые люди. Он подвизался день за днем, как земля плодородная, на которой поднимают борозды разума, и она приносит многообразные плоды благоизволения Богу. Он прежде всех приходил в церковь на молитву и после всех выходил. Слушал разумно чистые повествования и учительные слова и ими просвещался, возводимый к новому знанию любовью к мудрости… Он никогда не бывал празден, всегда любовно трудился…»
Однако яркую и неординарную личность всегда отличает еще нечто, связанное с глубокими знаниями и широким кругозором. Вполне вероятно, что юноша (следуя Епифа-нию) мог бы получить и такую характеристику: «Желая большего разума, научился он любомудрию, то есть философии, и греческой грамоте и книги греческие изучил, и хорошо читал их и постоянно хранил у себя…»
Так, с помощью автографа и замечательного писателя русского Средневековья Епифания мы смогли хотя бы немного представить себе — как рос наш отрок, будущий инок Савва. Однако мы все еще лишены конкретных фактов и дат: история их не пощадила. Но это не значит, что нельзя высказать некоторые предположения на сей счет. Именно о них пойдет речь далее, в начинающемся перечне многочисленных «гипотез», с которыми читатель встретится еще не раз на страницах данной книги. Для этого время от времени придется немного «забегать» вперед по времени, использовать имена и факты, которые в большем объеме будут освещены позднее. Но вряд ли это создаст какую-то путаницу. Скорее — внесет необходимую ясность, и в первую очередь — в последовательность жизнеописания, этапы которого словно бы ускользают от нас, теряются в веках истории.
Выбор настоящего пути
Праздность злу начало есть и погубление.
Маркелл Безбородый повествует напоследок, когда мы достигли конца времен: «Как, и откуда, и в какие времена такой светильник воссиял нам…»
Представим себе молодого человека эпохи середины XIV века, выбирающего себе жизненный путь (конечно, задачка для современного человека — трудновыполнимая!). Вариантов такого выбора было не так уж и много. Каким бы родством он ни кичился, путей в будущей жизни было всего несколько. И главной дорогой для будущего мужчины была, конечно, судьба защитника — если не своего отечества, то по крайней мере собственного дома. Военное дело в той или иной форме было уделом всякого русского жителя. Пахари и ремесленники, торговцы и бояре в определенный момент (и довольно часто) должны были сложить свои инструменты и взяться за мечи, копья, рогатины или дубинки, чтобы защитить своих близких и свое добро.
Большинство жизненных проблем решалось с позиции силы. Над Русью в это время страшной силой нависло непомерное ордынское иго, которое просто «высасывало» из нее не только «все соки», но и все перспективы на будущее возрождение или развитие.
В жизни молодого человека ожидала либо некоторая профессиональная деятельность (например, ремесленная или земледельческая), либо война. Родовитый боярин мог заниматься управлением хозяйством, но и он не мог избежать воинской повинности. Война поднимала всех — снизу доверху и ставила в единые ряды обороняющихся или наступающих полков.
Однако был и еще один путь, который на первый взгляд мог бы показаться уходом от бытовой реальности. Этот путь — духовный, связанный с жизнью православной церкви. Нельзя утверждать, что в те времена такой выбор жизненного пути был очень «удачным». Православие хоть и утвердилось на Руси, но еще не приняло масштабы абсолютного большинства. Язычество продолжало процветать во всей своей силе» ив разных формах. Примером этого могут служить некоторые летописные рассказы или жития (того же Стефана Пермского), где мы видим, что существовали целые народы, абсолютно далекие от христианства и даже не слышавшие о нем. Просветительская и миссионерская деятельность продолжалась и развивалась.
Выбор — уйти от реальной жизни, например, в монастырь — был связан с обречением себя и на непонимание окружающими, и на возможные лишения, вплоть до голода и всяческих поношений. Монастыри на Руси еще только строились и развивались. Большинство из наиболее известных еще лишь закладывались и представляли из себя вовсе не привычные нам крепости с башнями (все это появилось значительно позднее), а порой маленькие деревянные домишки, в которых проживало по одному или по несколько подвижников, иногда с утра до вечера труждающихся, неизвестно чем питающихся и непонятно откуда добывающих себе хлеб насущный. Только редкие крупные города могли похвастаться своими укреплениями, да и не всегда каменными (напомню, что каменный Кремль в Москве был, наконец, построен лишь как раз в эти времена — в 1367 году).
Выбор — уйти в монастырь — означал отказ от мирской суеты. И в первую очередь — от участия во всеобщем кровопролитии, в войнах и постоянных битвах. Такой «уход» не поощрялся в светской среде. Молодой человек, не способный и не желающий развивать культ силы и воинской доблести, и в те времена не считался кем-то особенным, тем более — героем, порой напротив — мог стать предметом многочисленных упреков и насмешек.
Это не значит, что Церковь стояла в стороне от главных событий времени. Наоборот, она активно в них участвовала, включая политические и военные баталии. Ярким примером этому может служить уже ставшее хрестоматийным благословение, данное Сергием Радонежским князю Дмитрию Донскому на битву с войском Мамая, когда на поле Куликово отправились два монаха-воина, один из которых — Пересвет — стал участником главного поединка перед сражением и погиб геройски на глазах у всей русской дружины. Но это совсем и не значит, что монастыри готовили воинские пополнения из монашеских рядов. Такое событие было из ряда вон выходящим и связано было с конкретными историческими обстоятельствами.
Итак, выбор был сделан. Далее начиналась совсем другая жизнь…
Глава третьяВ СТЕНАХ ТРОИЦКОЙ ОБИТЕЛИ
Бог так милостив к месту сему, что никто отсюда не выходит печальным.
Как мы теперь знаем, молодой человек принял решение пойти по пути монастырского служения. Был ли у него опыт нескольких обителей, попал ли он к Сергию Радонежскому сразу или после того, как пришлось ему поменять какие-либо другие места обитания во время духовных поисков — не известно. Так или иначе, ясно, что будущий инок оказался в числе последователей Сергия. Поздние биографы приписывают Савву к числу «первых» его учеников, имея в виду не степень приближения или «качество ученичества», а время, когда он с ним познакомился и стал к нему близок.
Если принять это предположение, то тогда мы должны и принять годы 1350-е, как время появления нового послушника в малочисленной еще тогда обители неподалеку от Радонежа. Здесь он принимает постриг, обретает известное нам иноческое имя Савва. И входит в обширную, необычную семью русского монашества.
Что это значило?
Русское монашество: история и традицииГипотеза 2
Тут был большой лес. Иларион вырыл себе в нем пещерку…
Маркелл Безбородый повествует напоследок, когда мы достигли конца времен: «Сей преподобный отец наш Савва был одним из учеников блаженного Сергия Чудотворца. Пребывал в его обители в совершенном послушании, монашеской жизни обучаясь нраву…»
Не будет новостью, если сказать, что монастырская традиция на Руси имеет глубокие корни. Зачинателями традиции считаются Феодосий и Антоний Печерские, основавшие первый пещерный монастырь в Киеве, известный теперь как Киево-Печерская лавра. Стремление к поискам глубины духовной жизни за столетия дало возможность русскому монашеству освоить не только огромные пространства, но и создать многие традиции, большинство из которых так или иначе были связаны с традициями византийскими.
Но иногда житие внутри монастырей Древней Руси строилось по некоторому своеволию. Передача духовного опыта происходила непосредственно от умудренного жизнью в обители старца, считалось, что писаные законы претят реальной духовной практике. Некоторые иноки даже упорно утверждали, что святые отцы с древних времен не устанавливали никаких уставных правил, но главным было — живое слово. Личный пример настоятеля или духовного отца порой считали важнее любых правил.
Однако для того, чтобы процесс открытия и развития обителей происходил организованно, со временем создавались определенные правила и писались уставы, следуя которым можно было хоть как-то упорядочивать в них жизнь. Исключения из правил могли привести к обмирщению монастырской жизни и быта, что иногда происходило на практике. Содержание таких уставов могло меняться со временем, а также под влиянием конкретных местных традиций. Но почти все они имели в основе один основной источник-предание, некий свод правил Пахомия Великого — создателя первого монастырского устава.
Одной из традиций в монастырской жизни Руси было «особножительство», то есть проживание иноков отдельно друг от друга. Сегодня мы с трудом можем предположить в реальности — как могло выглядеть такое проживание «особо». Но, по всей видимости, имеется в виду то, что монахи строили неподалеку друг от друга отдельные домики-кельи, где вели собственное хозяйство и обладали своим, независимым от других имуществом.