Константин ФединСазаны
Нас было три товарища: Коля, Саня и я. Мы жили в одном дворе и очень гордились, что всем троим нам было тридцать лет. Саня любил подраться, но мы вдвоём с Колей были сильнее его, поэтому он нас не трогал. Ему дали прозвище «Санька Широкий Нос». Он сердился, когда его так звали.
Один раз осенью мы сидели на лавочке у палисадника и разговаривали. День стоял ясный. Желтобокая синица, насвистывая, винтом вилась по веткам ивы в палисаднике, и мы пристально смотрели за ней.
— Ни капельки не боится, — сказал я.
— Попробуй поймай, — сказал Коля.
— А что лучше ловить: птиц или рыбу? — спросил Саня.
— Рыбу, — ответил Коля.
— Как бы не так! — сказал Саня. — Птицу поймаешь, посадишь в клетку, она поёт. А рыбу не успеешь поймать — она уснула, куда её? Коту Ваське, обжоре.
— Да ты порядочной рыбы никогда и не ловил. Наверно, только чехонь таскал, — засмеялся Коля.
— А ты что таскал? Баклешек? — рассердился Саня.
— И сазанов ловил, — строго проговорил Коля.
Тут я не выдержал:
— Зачем ты, Коля, врёшь?
— И ничуть не вру! Нынче летом на Волге, в Беленьких, я ловил сазанов.
— А я прошлым летом с мамой жил в Беленьких, — сказал я, — там сазаны не ловятся.
— Ты в каком месте ловил?
— И с берега ловил и с дощаников.
— А надо с конторки. Там они здорово берут.
— Ты, поди, вот такого поймал? — спросил Саня и показал мизинец.
— Я в три ладони поймал! — опять строго сказал Коля и отмерил на руке три ладони, до локтя.
— Завирай! — тряхнул головой Саня. — Вот как дам тебе…
— Попробуй! — сказал Коля и подвинулся ко мне.
Я тоже подвинулся к нему, и Саня отвернулся от нас в сторону.
Синица в этот момент оторвалась от ветки и быстро полетела, ныряя в воздухе, а ивовая ветка долго раскачивалась, точно прощаясь. Я глядел вслед синице, пока она не исчезла, и мне вдруг стало грустно, что лето прошло и не возвратится, и я увидел, что и Саня с Колей тоже подумали о чём-то грустном, только Саня всё ещё сидел отвернувшись.
— Ты правду говоришь, что в три ладони? — спросил я.
— Знаешь что, — сказал Коля вместо ответа, — давай с тобой поедем в Беленькие.
Он глядел на меня своими жёлтыми смелыми глазами, и я подумал: «Нет, Коля врать не может».
— Как же мы поедем?
— Очень просто, на пароходе. Утром поедем, после обеда — назад.
— А деньги?
— Пустяки какие! — сказал Коля, ткнулся подбородком в моё плечо и шепнул на ухо: — У меня деньги есть, хватит.
Саня встал, сделал три шага, обернулся, сказал нам:
— Не больно надо, завиралы! — и ушёл.
— Санька Широкий Нос! — крикнул я ему вдогонку.
Он погрозил нам кулаком, а мы стали обсуждать, как поедем ловить сазанов.
Через день, как обычно, мы с Колей вышли поутру в школу, но на полдороге повернули в другую сторону и пошли тихо улицей на Волгу. Сначала мы не глядели друг на друга, чтобы кто-нибудь не догадался, что мы в сговоре. У нас в карманах были волосяные лески с крючками, а в школьных сумках — завтраки. Мы шли всё быстрее и быстрее и наконец пустились бегом.
Когда мы прибежали на берег, раздался отчальный гудок парохода, на котором мы должны были ехать.
Гу-гу! — прогудел он коротко, что на пароходном языке означало: «Прими сходни, я поехал».
Мы бросились со всех ног на пристань. Сходни были убраны, носовая чалка уже отдана, и капитан громко скомандовал с мостика:
— Отдай кормовую!
Молодой парень бежал к кормовой чалке, а мы неслись следом за ним.
— Ну, давай прыгай! — крикнул он, протягивая нам руку, и мы прыгнули с пристани на корму парохода, а парень сбросил чалку в воду.
Это был небольшой пароход, из тех, какие ходили в ближние сёла и назывались «купцами». Вся его палуба, и корма, и нос были завалены пустыми корзинами из-под яблок, и весь он пахнул яблоками, точно шёл не по воде, а по саду. На корму явился помощник капитана, и Коля важно купил у него билеты. Мы разлеглись между корзинами, стали смотреть, как бурлит под винтом вода. Пароход подходил ко всем маленьким пристаням, понемногу выгружая корзины. Мы с Колей проголодались, долго терпели, потом решили съесть один завтрак, но не удержались и съели оба: очень разыгрался аппетит от свежего ветра и яблочного духа.
Наконец мы приехали в Беленькие. Коля пошёл на ручей, в орешник — вырезать удилища, а я отправился копать червей. Я хорошо помнил места, где водились черви, и очень обрадовался, когда всё в деревне начал узнавать: там за целый год ничего не переменилось.
Мы вернулись с Колей на конторку, сели на самом носу, спустив ноги за борт, быстро смастерили и закинули удочки.
— Вот как раз тут и берутся сазаны, — сказал Коля.
Осеннее течение было тихо, поплавки относило вниз медленно, и мы перекидывали удочки очень редко.
Сверху приплывали золотисто-лиловые, сизые и зелёные разводы нефти, кружились около наших лесок и ленточками уплывали дальше. Мы сидели молча. Рыба не клевала.
— Надо погодить, — сказал Коля. — Ведь сазаний клёв начинается позже.
Мы посмотрели на солнце. Оно немного опустилось.
Снизу пришёл «купец», заставленный корзинами с яблоками, добавил с пристани ещё яблок и ушёл в город. А у нас ни разу не клюнуло.
— Может, ты всё сочинил? — сказал я, когда надоело перекидывать удочку.
— Я тебе расскажу, как было, — быстро отозвался Коля, будто обрадованный, что я с ним заговорил. — Мы удили здесь с папой. У нас сперва тоже не клевало, и мы собрались уходить. Вдруг у папы стало тихонько клевать, долго, долго, потом сразу как поведёт вбок! Он и подсек. И говорит: «Это, наверное, сазан. На, говорит, держи удочку, я хочу, чтобы ты вытащил». Я как взял — насилу удержал. А папа говорит: «Ты сильно не дёргай, оборвёшь леску, а дай ему поводить, он устанет, ты его и вытягивай». И правда, как стал он водить то в эту сторону, то вон в ту, я подумал: «Оборвёт всё на свете». Потом он немножко присмирел, я его как выхвачу прямо вот сюда и схватил руками. Красивый!
— Ну, а какой? — спросил я.
— Ты бронзу видал? Ну, такую, тёмно-золотую. Вот у него такие бока. А спинка чёрная, а животик белый. Башка толстенная, тупая, и ротик ма-аленький, и он им всё время чвакает. Так вот: чвак, чвак. Живучий!
Мне опять страшно захотелось поймать сазана, и я снова принялся перекидывать удочку. Но клёва всё не было.
Пришёл ещё один, «купец», сверху, с пустыми корзинами. Коля решил купить что-нибудь поесть, потому что обеденное время уже миновало. Он принёс из пароходного буфета булок с яблоками, и только мы принялись за еду, как поплавок на моей удочке — тюк-тюк, тюк-тюрю-рюк! — пустился тихонечко приседать.
— Сазан! — шепнул мне Коля.
У меня булка выскочила из рук — и плюх в воду! Коля толк меня в бок и шепчет:
— Ты с ума сошёл! Не подшумливай!
Поплавок опять заплясал: тюк-тюрю-рюк!
Меня так и подмывало дёрнуть. А Коля учит:
— Погоди, не торопись.
Тогда поплавок остановился и замер. Я осторожно потянул удочку вверх и неожиданно вытащил из воды рыбу — узенькую, длинную, вроде селёдки, и такую же серебристую, с чуть вогнутой спинкой. Когда я её выкинул на конторку, она один раз вздрогнула и сразу обмерла: глаза у неё помутнели и чешуя стала терять блеск и синеть.
— Чехонь! — сказал я горько.
В этот момент Колин поплавок тоже заплясал. Коля схватил удилище и тоже вытащил чехонь. Так и пошло: то я вытяну рыбку, то он, не успеваем закидывать удочки. Скоро мы натаскали целую кучу рыбы, и она валялась на полу конторки, сухая, бледно-синяя. Мы вымазались в чешуе, потому что чехонь линяла от одного прикосновения, но мы не обращали на это внимания: мы были рады, что начался такой весёлый клёв.
Внезапно позади нас раздался голос:
— Вы что тут нанавозили?
Мы обернулись. Над нами стоял старый усатый матрос.
— Кто вас сюда пустил? — закричал он.
— Мы, дяденька, сазанов ловим, — вежливо сказал Коля.
— Са-за-нов? — закричал он громче. — Вот я сейчас ваших сазанов!..
Неизвестно откуда у него взялась метла, и он начал изо всей силы сметать чехонь в воду.
— Убирайтесь с конторки, живо!
Мы наскоро забрали своё добро и сошли на берег.
Только тогда мы увидели, что Волга была огненно- красная, будто её зажгли со всех концов. Солнце наполовину опустилось за небосклон. Вниз по течению плыла наша чехонь худенькими животами вверх, и животы были розовые от заката. Мне стало жалко рыбу. И вдруг я подумал: «Что теперь с нами будет?»
— Влетит нам дома, что мы пропадали, — сказал я.
— Сейчас придёт «купец», мы как-нибудь словчим, сядем, — ответил Коля.
— Зачем же ловчить? Купим билеты и поедем.
— А на что ты купишь?
— Как на что? Ты сказал, что у тебя денег хватит.
— А ты яблоки с булкой ел?
— Яблоки ел, а булка уплыла.
— Ну так что же, уплыла: всё равно я за неё заплатил.
— И не осталось ни копейки?
— Ни копейки.
Коля был встревожен, но смело смотрел на меня своими жёлтыми глазами.
Мы больше не разговаривали. Мы выбросили удилища, смотали лески и стали дожидаться парохода, изредка кидая камешки по поверхности воды и считая, сколько раз они подскочат, перед тем как утонуть. Эта игра называлась «блинчики».
«Купец» пришёл уже в огнях. Мы захотели прыгнуть с конторки на нос парохода, но показалось слишком высоко. Тогда мы пробрались к корме. Только что мы спустили ноги за борт конторки, как вдруг появился усатый матрос — вешать фонарь на мачту. Свет фонаря упал прямо на нас, и матрос заорал так, будто поймал мошенников:
— A-а, вы опять тут? Зайцами ехать удумали?
Мы бросились прочь и не успели сбежать на берег, как пароход загудел и отчалил. Он уходил со своими светлыми окнами и фонарями, а вокруг нас становилось темнее, темнее, и мы с Колей поняли, что пришла ночь.