Но в решающий миг, когда все тело уже напряглось для первого, самого важного броска, рациональный арестант в моей голове – обчифиренный философ, завсегдатай каземата – ожил и тихо напомнил, что за причинение телесных повреждений средней тяжести мне грозят как минимум три года общего режима. С учетом того, что я ранее судимый, – и все четыре! Эта догадка мгновенно остудила весь пыл. Я демонстративно опустил руки.
Вдобавок мимо двух вспотевших, плохо одетых болванов, неловко исполняющих драку в самом центре столицы, проехала кавалькада правительственных лимузинов, темно-синих, сверкающих, благородно шелестящих дорогостоящими шинами, и из-за зеленоватых затемненных стекол на меня, выкрикивающего матерные слова, с раздражением посмотрели седоватые люди с увесистыми властными подбородками – спешащие на службу высокопоставленные чиновники.
Я одумался. Соперник тяжело дышал мне в лицо. Азартно сигналя, машины объезжали место боя. Мы создали пробку. Надо прекратить гадкую сценку, подумал я. Эта надпись на его майке, эта Швейцария, этот секундный рейс в глубины памяти, флешбэк с участием стукача Гриши – вот что на самом деле меня разозлило.
– Правил не знаешь?! – брызгая слюной, стращал длиннорукий. – Ах ты щенок!
– Ездишь по правилам? – орал я в ответ. – Вот и езди! Швейцарец!
– В милиции разберемся! – гаркнул провокатор.
При упоминании о милиции я совсем остыл. Упершись широко расставленными ногами, я далеко оттолкнул от себя горячее злое тело и поспешно отряхнул грязные штаны. В пылу несостоявшегося боя мне все же пришлось два или три раза коснуться коленом грязного асфальта. Соперник, что и говорить, имел сильные руки.
– Пугаешь милицией?
– Да, пугаю!
– Ладно, – процедил я. – В милиции – значит, в милиции. Поехали!
– Поехали! – неприятель сдернул кепчонку, дабы проветрить широкую яркую лысину, влез в свой аппарат, резко втерся в поток и покатил по мосту вниз.
Я двинулся следом, все еще накрытый адреналиновой волной.
В милиции, я знал, меня ждет особый прием. На снисхождение рассчитывать не стоит. Ранее судимый бездельник, подозрительный малый без определенных занятий учинил безобразную драку под Кремлевской стеной, на глазах мирных граждан и сотрудников английского посольства. Пятнадцать суток такому хулигану обеспечены сразу, а дальше – видно будет… Скрыться нельзя: обиженный дурень наверняка запомнил номер…
Они опять посадят тебя! Из-за глупой несдержанности, в похмельном помрачении ты совершил ошибку, и тебя посадят. Упрячут за решетку. Ты будешь спать при свете, испражняться на глазах у соседей и ненавидеть себя. Твои бронхи всосут туберкулезную вонь. Твоя жена будет таскать тебе чай и сахар, выкраивая копейки. Твой сын будет думать, что папа – «в командировке». Твои мать и отец поседеют. Твоя душа станет черной, как деготь. Трижды дурак, ты опять нанесешь удар по своим близким. Отравишь их жизнь…
Но мне повезло. Я спасся.
В самом конце моста, вдруг вспомнил я, обязательно дежурит постовой. Круглые сутки. На площади – ворота в Кремль, здесь въезжает за красные зубчатые стены сам президент. Тут все под контролем! Злобный соперник может не увидеть милиционера и проехать мимо. Я же – остановлюсь и первым доложу о происшествии.
Вышло по-моему: поцарапанный экипаж врага покатил вверх, к дому Пашкова, к устью Нового Арбата.
«Что ж ты, швейцарец, не спешишь в милицию? – беззвучно засмеялся я, останавливаясь и включая аварийную сигнализацию. – Вот же она! Здесь, рядом! Что же ты такой непоследовательный? Раз в милицию – стало быть, к первому же представителю власти! К ближайшему сотруднику органов! К этому капитану в сизой форме, с докладом, с жалобой!»
Я вышел и стал махать руками оппоненту, но тот оказался безнадежно затерт в плотной массе автомашин. То ли тоже остыл, то ли в самом деле не знал о милицейском пикете у въезда в краснокирпичную башню. Возможно, что он просто отложил написание жалобы на потом. А я – не отложил. Сообщил об противоправном инциденте немедленно. Если желаешь доложить – делай это быстро, не отвлекаясь на сомнения и переживания.
– Товарищ капитан! У меня конфликт!
– Ага! – обрадовался капитан, косясь на мои грязные колени. – А мне по рации сообщают, что на мосту – драка! Требуют пресечь… Это, значит, был ты?
– Так точно! – заявил я и развел руками. – Полное безобразие! Верите ли, какой-то негодяй оскорбил меня, пытался побить, руками размахивал, а вдобавок – скрылся! Вон его машина, белый «Москвич», видите! Бежит с места происшествия! Кошмар! В центре столицы моей родины меня унижают и провоцируют на драку! Неслыханно! Хулиганье совсем распоясалось! Сталина на них нет! Я этого так не оставлю!
– Успокойтесь, – предложил инспектор. – Разберемся!
– Таких в тюрьму сажать надо! – выкрикнул я, протягивая милиционеру сигареты (тот вежливо отказался). – Это форменный беспредел!
– Бывает, – урезонил меня страж закона. – Следуйте по своим делам.
– Какие тут дела, когда с самого утра хамы нервы портят?
– Мы примем меры, – заверил инспектор, явно теряя ко мне интерес. – Здесь везде установлены камеры слежения. Госномер преступника зафиксирован на видеопленку. Не переживайте. Всего доброго.
Как бы восстановленный в гражданском самоощущении, я вернулся в автомобиль и поспешил прочь, понимая, что все сделал вовремя и так, как надо. Я переиграл своего неприятеля и как европеец – своевременно сообщив властям о факте преступления, и как азиат – сделав все дальновидно и гибко. Теперь, если враг попытается подать жалобу в органы внутренних дел, очень быстро выяснится, что я – доложил раньше! Отрапортовал первым! Это победа. Я оказался умнее и опытнее наивного мужика с глупой надписью на груди.
Довольный быстрым решением большой проблемы, я включил было вторую передачу, но через секунду нажал на тормоз. Справа дорожные рабочие ковыряли ломами асфальт. Тяжело катящийся впереди автобус резко перестроился, объезжая. Из-под черной горячей резины его заднего колеса вылетел бешено вращающийся камень. Словно пущенный из пращи, маленький кусочек щебня оглушительно щелкнул по лобовому стеклу; снизу вверх мгновенно протянулась трещина. Я вздрогнул. Еще раз притормозил. Второй камень, третий, четвертый – полетели следом, загремели по железу, запрыгали.
В самом центре большого города, безрадостным утром безрадостного дня, побиваемый камнями, я ощутил невыносимый, суеверный ужас – как будто проявились из шевелящейся вечной тьмы образы казней нечеловеческих.
Всё бросить. Забыть прошлое, сладкую жизнь, миллионы. Успокоиться. Начать с нуля. Оттуда, откуда начинал. С пустого места. Долги – отработать. Отринуть водку, наркотики. Тридцать два года – пусть, нормально. Есть семья, есть дом, есть голова…
Пришлось остановиться. Перевести дух. Но сзади нетерпеливо посигналили. Давай, парень, продолжай движение! Некогда, некогда рефлексировать! Ты еще успеешь поразмышлять о брошенных камнях. А пока – вперед.
Часть четвертая
Глава 28
Они опять куда-то повезли меня.
На очередном резком городском повороте комфортабельный «шпионский» автозэк тряхануло. Апельсины вывалились из пакета и покатились по стальному полу, распространяя окрест запах новогоднего праздника. Бережно подобрав мягкие оранжевые ядра, я распихал их по карманам. Фрукты – пригодятся.
Я маялся неизвестностью и досадовал на пенитенциарную систему. Почему мне не сообщили цель поездки? Это унизительно. Между прочим, я даже не осужденный, а всего лишь – подследственный. То есть официально – невиновный человек. Мою вину установит суд. А со мной – невиновным! – обращаются как с животным. Зачем не объявят хотя бы в одной краткой фразе о конечном пункте путешествия?
«Угомонись! – вдруг резко одернул меня Андрюха, на этот раз совершенно трезвый и печальный. – Ты не мог не знать, на что идешь. Ты не маленький мальчик.
Ты мог бы сам догадаться, что на твоем лбу есть надпись. Молодых людей с такой надписью судьба часто заносит в тюрьмы, а по временам даже и на кладбища. Эту надпись читает всякий взрослый неглупый человек, а уж профессиональный слуга закона, будь то сыщик или вертухай, различает ее ясно и четко. Знаешь, что написано на твоем лбу?»
Знаю. Я и без тебя уже все понял. Отдельные буквы, само собой, не видны. И самые слова сливаются. Однако смысл такой:
Я– БЕЗНАКАЗАННЫЙ
Возможно, там читается: «самый ловкий», или «чемпион всего на свете», или «самый крутой», или даже «самый хитрый».
«Согласись, что молодому человеку с такой надписью на лбу просто полезно сесть за решетку! – сказал Андрюха, выковыривая из зубов фуа-гра. – Там такого самоуверенного парня, не спрашивая, будут тасовать с допроса на допрос, из камеры в камеру, из тюрьмы в тюрьму, пока он не поймет свою ошибку. Потом – упрячут в лагерь и посоветуют сосредоточиться на изготовлении чугунных крышек для колодцев теплосети. Готовься, брат!»
Дверь машины с тупым скрипом отошла в сторону. Я спрыгнул на бурый асфальт, усеянный темными пятнами плевков. Справа и слева, совсем близко от меня, уходили высоко вверх облупившиеся серые стены. Я втянул ноздрями воздух и уловил в нем влагу. Где-то неподалеку находилась большая река или другой водоем.
Внезапно прямо над моей головой кто-то страшно заорал, свирепо надсаживаясь, молодым звонким голосом:
– Один!!! Один!!! Девять!!!
Я повернулся вправо и влево, но никого не обнаружил. Только стены, только проемы в этих стенах, закрытые системой частых параллельных металлических полос.
– Один!! Один!! Девять!!!
– Говори!!! – донеслось издалека.
– Браток!!! Поинтересуйся!!! У Митюхи!!! Седого!!! – тут невидимый крикун хрипло закашлялся от усердия и натуги. – У Ми-тю-хи!!! Се-до-го!!! Груз!!! Дома?!!
Через несколько секунд прибыл глухой ответ:
– Дома-дома, браток!!! Дома-дома!!! Как понял?!!