Однако всякий банкир обязан быть стабильным. Никто и ничто не должно выводить его из состояния равновесия. Символ такого равновесия – галстук, разделяющий грудь банкира на две равные половины.
– Что значит – «ответишь»? – вежливо переспросил я, поправив свой символ. – Если ваши деньги пропадут – я отвечу по-любому. Только с чего вы взяли, что они пропадут?
– Ты понял, блин, что я тебе сказал, – произнес российский супруг американской женщины. – Смотри, чтобы на полпути не застряло…
– Не застрянет, – заверил я. – Только тут надо учесть, что я отвечаю не за весь процесс.
– Это как?
– Я отвечаю только за прохождение ваших денег от моего банка – до банка получателя. Если сегодня я отправлю перевод, а завтра банк получателя лопнет – я за это не отвечаю…
– Я отвечаю только за прохождение твоего груза от нашей хаты до соседней, – отчеканил я, глядя в ухмыляющуюся физиономию Слона. – Если сейчас я отправлю груз, а через пять минут в соседней хате «конь» лопнет – я за это не отвечаю.
Дима Слон вдруг улыбнулся.
– Ну ты даешь! – громко повторил он. – У тебя такой вид, как будто ты сидишь за столом у себя в офисе! Сделку проворачиваешь, да? Только галстука не хватает! – Он расхохотался, сотрясаясь фиолетовыми плечами.
Наверное, в такой момент всякий просветленный муж обязан припомнить строки популярного манускрипта «Искусство войны». Не препятствуй врагу, когда он думает, что силен. Что-нибудь в таком роде. Однако пришедшая на ум вековая азиатская мудрость не напитала меня силой. Может быть, потому, что я не азиат.
Заедино со Слоном смеялись и другие. Не только Федот – оказавшиеся рядом случайные очевидцы разговора, незнакомые мне, зашедшие в камеру, быть может, только вчера и ничего не смыслящие в настоящей природе грозной перепалки двух старожилов, – заулыбались и подсознательно приняли сторону моего бритоголового недруга. Его кельтские орнаменты опять танцевали.
Никогда нельзя оставлять за оппонентом последнее слово, подумал я.
– Ты до сих пор думаешь, что я – коммерсант?
– А что, – небрежно бросил Слон, оборвав веселье, – это не так?
– Если бы я был коммерсант, – парировал я, – то есть человек при деньгах, я бы сейчас сидел на «спецу», с комфортом. Согласен?
Яркий металл меж губ сверкнул в третий раз.
– Еще поговорим. Попозже. Вот деньги. Отправляй.
Сжав в руке мятые купюры, я отвернулся и заметил, что Джонни из-за одеяла молча сделал мне знак. Я подошел.
– Ты, в натуре, разговариваешь, как реальный бизнесмен, – шепотом упрекнул напарник. – Базарь проще! И конкретнее! «Прохождение груза»… Этого гопника надо было сразу послать подальше, и все! Боишься за свои деньги – нет проблем, неси их сам в «один-два-ноль»! Так надо было сказать! Ты буксуешь, как фуцан!.. Очнись давай! Иначе без Славы нас с тобой схавают! Мгновенно! Этот бык уже настроил за себя половину хаты!
– Думаешь, Слава скоро уйдет?
– Тут и думать нечего, – мрачно ответил Джонни. – Вопрос нескольких дней. Видал, как за него взялись? Тягают каждый день!
– И что будем делать?
Напарник напряг весомый бицепс, ударил по нему ладонью, вздохнул.
– Не знаю…
Вдруг я услышал знакомый голос.
– Зато я – знаю.
Развязной походкой – руки в карманах – пройдя сквозь толпу, ко мне приблизился Андрюха-нувориш. Ноздри защекотал упоительный запах парфюма «Иссей Мияки».
– Уйди, – сказал я. – Не до тебя…
– С кем ты разговариваешь? – поинтересовался Джонни.
– Сам с собой.
– У тебя ведь есть приятель на «спецу», Толстяк, – тем временем сказал Андрюха. – Отпиши ему. Он тебе поможет. Заплати по таксе, и тебя переведут из этой камеры в другую. А лучше – вообще переезжай с Общего Корпуса. Что ты здесь хочешь поймать? Без поддержки авторитетных друзей в этой шобле агрессивных дураков твоя жизнь ничего не стоит. Трезво оцени свои силы! Ты заигрался в блатные игры. Смотри – оторвут голову! – Я опустил глаза. Сопляк-финансист понизил голос:
– Может, ты и ловкий парень, но ты навсегда останешься здесь чужаком. Ты слишком интеллигентен и мягок. У тебя чересчур правильная и богатая речь. Слишком чистая кожа на лице. Слишком открытая улыбка. Отсидев год и три месяца, ты так и не стал плотью от плоти тюрьмы. Ты не ищешь дружбы и уважения ее полудиких обитателей. Ты не обратился в костлявого, недобро щерящегося по сторонам уркагана. Ты остался самим собой. Беги отсюда. Сунь начальнику тюрьмы взятку и отправляйся к приличным людям в приличную шестиместную камеру!
– Ты прав, – ответил я. – Толстяк мне поможет. Сегодня же отпишу на «спец». Сегодня же…
– Я тоже об этом подумал, – тихо, себе под нос, произнес Джонни.
Видимо, последние слова я сказал вслух.
– Все, братва! – Слава Кпсс тяжело вздохнул, подошел к образам и размашисто перекрестился. – Конец фильма! Послезавтра – приговор. Прокурор запросил семь строгого.
– Значит, дадут шесть, – сказал Джонни. – Или даже пять…
Озабоченный Слава задумчиво ущипнул себя за серую кожу щеки.
– Будет шесть, – произнес он, по арестантской привычке сразу настраиваясь на худший вариант. – Шесть лет строгого режима! И за что? За то, что я дал дураку по голове и отобрал деньги, которые он все равно бы пропил за два дня? За выстрел в потолок? За что, а? За что, братва?
– Хорошо, что строгого, – заметил Джонни. – На строгом, говорят, меньше бардака.
– А вдруг, – вставил я, – окрестят на пять? Тогда ты встретишь Новый год уже на воле!
– Все в руке Божьей, – вздохнул Слава, осторожно вдевая самодельную вешалку в рукава малинового пиджака а-ля новый русский. – Высплюсь – и поеду…
На суд полагалось ездить в приличной одежде. «Судовые» костюмы – несколько пар брюк, рубахи и пиджаки – бережно хранились в специальном чехле, рядом с телевизором. Пользоваться парадными вещами мог любой достойный арестант. Этот принцип свято соблюдался.
Все пиджаки, на мой взгляд, были ужасны. Двубортные, мафиозного шика, клифты с огромными отворотами и золочеными пуговицами, вдобавок донельзя заношенные. Но даже такие волшебным образом иногда превращали грязных, узкоплечих пацанов в аккуратных юношей из интеллигентных семей. Множество раз опрятный костюм помогал срезать год, а то и два от срока. Во всяком случае, все в это верили.
«Судовую» коллекцию вдумчиво пополняли за счет одеяний вновь зашедших.
– И сколько раз ты выезжал на суд? – поинтересовался я.
– Тридцать два, – ответил Слава.
Джонни уважительно продул зуб.
От дальней стены послышался торопливый стук, и он поспешил выбирать бокового «коня». Я и Слава Кпсс остались наедине.
– Будет шесть, – проговорил Слава. – Освобожусь меньше чем через год.
– Ты не рад, что ли?
Слава задумался.
– Рад, – ответил он мрачно.
– А чего такой грустный?
– Не знаю. Что я там буду делать, на воле? Чем там вообще люди занимаются, а?
– Не знаю, – ответил я. – Сам второй год сижу. Давно отвык.
– И я, – признался бандит-богомолец.
Тревога отяготила мой разум. Слава уходит! Послезавтра мой покровитель получит приговор. Станет осужденным. На следующий же день его закажут «с вещами». Через пять минут после того, как дверь за Славой закроется, в моей камере произойдет переворот. Место смотрящего займет другой авторитетный арестант. И это буду не я, конечно. Какой из меня авторитет? Наоборот – моя собственная жизнь резко ухудшится.
Отогнув край занавески, я посмотрел на противоположное купе, откуда по временам слышался хриплый голос Димы Слона. Сейчас, я знал, Слон подошлет кого-нибудь из своих приятелей – скорее всего, маленького наглого Федота – к нам: узнать, как дела у Славы, как продвигается его процесс.
Последние дни Слон держал себя со мной подчеркнуто дружелюбно, прекратил войну нервов: не провоцировал, не отпускал злобных комментариев и шуточек. Покрытый кельтскими орнаментами бандит ежедневно отправлял по Дороге две-три купюры на известный адрес, и в тот же день получал несколько доз порошка. Деньги гонятся по Дороге в открытом виде, и наркоманские движения Слона не оставались для меня секретом. Загнав по вене дозу, мой массивный недруг надолго затихал. По многу часов не вылезал из своего «купе». Федот – его Слон открыто держал при себе шестеркой – таскал ему за занавеску баланду, чифир и чистые простыни.
Но я слишком хорошо теперь ориентировался в нравах и обычаях тюремного общежития, чтобы не догадаться: любитель ядов и нательных боевых узоров терпеливо ждет, когда наступит его час. Он хорошо понимал, что вся креатура смотрящего – Джонни, я, Малой, Гиви Сухумский, – оставшись без своего лидера, не сможет долго держать масть.
Никто из нас не годился на роль лидера. Малой – слишком мал. Гиви – сам вовсю судится и скоро уйдет. Джонни – физически силен, опытен, сидит давно, тюрьму знает, но все же держать хату не сумеет: для этого у него мало авторитета, а главное – коварства, хитрости и воли.
– Как же мы будем без тебя, Слава? – вырвалось у меня.
Слава положил руку мне на плечо.
– Будешь стоять, как свая, – все будет ровно. Дашь слабину – тебя схавают.
Я уныло опустил глаза.
– Это тюрьма, брат, – тихо продолжил Слава. – Надо быть очень умным и очень хитрым, чтобы здесь уцелеть. Забудь о скромности, о справедливости, о культуре, о своих книжках. Не забывай только о Боге. Живи – в реальном мире. Помогай сначала себе, потом – опять себе и в третий раз – себе, а потом уже – ближнему… Делай вещи – жестко! Не буду тебя учить – ты сам все знаешь, полгода со мной сидишь.
– Так, как ты, я не смогу. Опыта мало.
– А ты у Слона учись. У него опыта еще меньше – а вон как блатует.
– С ним надо что-то делать.
Слава улыбнулся, обнажив свежую дыру меж передних зубов. Очередной зуб он потерял в прошлом месяце. Арестант на нашем Централе теряет в среднем два зуба в год.
– Насчет этого быка ты переживаешь зря. Он слабоват. Он вас не скинет. Он – никто. Наркоман. От Общего Хода – реально далекий. Когда меня из хаты закажут, я с ним особо переговорю, предупрежу конкретно. И еще – насчет него отпишу кое-кому… Если он бузу затеет и вы его не остановите – сюда зайдут люди и тормознут этого дурака в две секунды… Но лучше, сам понимаешь, до такого не доводить…