шь попасть в тюрьму или отправиться обратно в Пакистан, правда? Поэтому веди себя хорошо, лежи тихо, не шуми и старайся не бояться...
Она выполоскала платок в ведре. Теперь мальчик стал чистым, от него не воняло, но рубашка у него была мокрой, облепляла грудь, и он дрожал от поднявшегося к вечеру ветра.
— Лучше сними рубашку,— посоветовала она.— От сырой рубашки можно заболеть. Я дам тебе мою фуфайку. Она тебе немного велика, зато станет сразу теплее...
Но он только смотрел на нее и молчал. Она вздохнула: что толку с ним говорить, когда он ничего не понимает? Тем не менее все равно придется рано или поздно решить, как поступить с ним дальше.
Она вылила воду из ведра и положила сушить платок на камни. Солнце уже совсем скрылось, и лишь над горизонтом еще тянулась светло-желтая полоса. Небо было покрыто легкими перистыми облаками и казалось мраморным. Наступило время ужина, ей пора домой. Опоздай она хоть на десять минут, тетя Элис начнет волноваться, а если тетя Элис волнуется, она способна позвонить в полицию.
Еще раз вздохнув, Мэри повернулась к мальчику.
Он снял свой пиджак и теперь расстегивал рубашку.
Сначала она даже не придала значения этому факту, ибо мысли ее были заняты тетей Элис и полицией. И вдруг ее словно громом поразило.
— Значит, ты все время понимал, о чем я говорю?
Он ничего не ответил. На его личике не было никакого выражения, словно он снял его вместе с рубашкой. Он протянул тонкую дрожащую руку за ее фуфайкой, и, только когда она, сняв с себя фуфайку, отдала ему ее и он через голову натянул ее на себя, он, наконец, заговорил.
— Я не из Пакистана,— сказал он.
Мэри, стояла раскрыв рот и смотрела на него.
— Я из Кении. Меня зовут Кришна Патель. И я британский подданный.
Он стоял в ее фуфайке и больше не выглядел ни худым, ни испуганным, а, скорей, сердитым и гордым. И вдруг Мэри тоже рассердилась. Какой обманщик! Она припомнила, как утешала его, успокаивала, говорила так ласково, как ни за что не стала бы говорить с человеком, который понимал по-английски, и сразу почувствовала себя униженной и оскорбленной.
— Гадкий ты мальчишка! — прошипела она. — Ты поступил подло!
И она с угрозой сделала шаг к нему, но он не отступил, а стоял, как стоял, и только глаза его расширились от удивления.
— Зачем же ты притворялся? —спросила она.
Но не успел он ответить, как из прохода между кабинами прямо на них выскочил Саймон. Он задыхался и так побледнел, что веснушки у него на лице казались выпуклыми.
— Идут!—еле выговорил он.— Идут по пляжу...
И так как Мэри с мальчиком оставались неподвижными, он схватил мальчика за плечи и втолкнул его в кабину.
— Прячься за дверь! — скомандовал он.
5НАПЕРЕКОР ЗАКОНУ...
Поэтому, когда полицейские, держа долгий путь по пляжу, подошли к кабине, перед ними на ступеньках, что вели к открытой двери, сидели двое детей и перебирали ракушки.
Вид у этих детей был самый безобидный. Единственно странным могло показаться то обстоятельство, что они не подняли глаз, даже когда полицейские остановились прямо перед ними.
— Ты уж, пожалуй, вырос для ракушек, а, Саймон?—заметил один из них.
Голос его звучал по-дружески, но взгляд был цепким. Затем он посмотрел поверх их голов прямо, в кабину.
Мэри заметила, как сжалась в кулак лежавшая на коленях рука Саймона, и поняла, что он сейчас зальется краской. Она попыталась помешать ему, изо всех сил повторяя про себя: «Не красней! Не красней!», но ничего у нее не получилось. Сначала покраснела шея, потом лицо до самых корней волос.
— О, мистер Питере! — постарался удивиться он.— А я вас и не заметил! Это мой друг Мэри. Я помогаю ей разбирать ракушки.
Слова его звучали так неправдоподобно, что Мэри пришла в отчаяние.
— У нас в школе будет выставка,— решила она выручить его,— под названием «Жизнь побережья». Мне дали задание собрать морские водоросли, ракушки и все такое прочее. Ужасно это скучное занятие, поэтому я долго ничего не делала, и вот теперь Саймон вынужден мне помогать.
Она говорила живо, не задумываясь, но надежды большой не испытывала. Лгать она умела гораздо лучше Саймона, у которого, судя по всему, большого опыта не было, но весьма сомневалась в том, что ей удастся убедить полицейских. Они должны быть либо слабоумными, либо слепыми, чтобы не заметить замешательства Саймона. Вот-вот один из них войдет в кабину и вытащит прячущегося там мальчика!
Она сидела, вся напружинившись, не смея поднять глаз выше средней пуговицы на жилете полицейского, и ждала, когда на ее плечо ляжет тяжелая рука, а сердитый голос прикажет подняться.
Но вместо этого она услышала лишь сдавленный смех. Она подняла голову и увидела, что оба полицейских широко улыбаются.
У Питерса было красное, потное лицо, в котором, как изюминки в булочке, тонули маленькие карие глаза.
— Это ваша кабина? — спросил он.
— Моего дедушки.
— Когда уйдете, запри ее. А то могут явиться незваные гости. Вы никого здесь не видели, а? Никаких подозрительных субъектов не болталось поблизости?
— Кроме вас, никого,— ответила Мэри, и они снова расхохотались.
И пошли дальше, смеясь и перебрасываясь словами. Когда они уже не могли их услышать, Саймон сказал:
— Ничего не могу с собой поделать. Это из-за того, что у меня тонкая кожа и близко к ней проходят кровеносные сосуды. Чем больше боишься покраснеть, тем больше краснеешь.
Мэри, которая сидела, по-прежнему затаив дыхание, судорожно глотнула воздух и почувствовала, что у нее кружится голова.
— Я была уверена, что они догадаются, как только ты покраснел. Не могли же они не заметить.
— Они заметили. Только решили, что я покраснел совсем не из-за этого, вот и все.
— А из-за чего?
Он смутился, взял маленькую розовую с коричневым ракушку и с преувеличенным вниманием стал ее рассматривать.
Мэри так толкнула его по руке локтем, что он выронил ракушку и она упала в кучу других.
— Из-за чего, по-ихнему?
— Они решили, что я покраснел из-за того, что меня застали с девочкой. Некоторые люди находят себе довольно глупые причины для смеха, — выдохнул он.
При сложившемся положении дел Мэри тоже нашла это обстоятельство сравнительно забавным.
— Знай они всю правду, сразу бы позабыли про свой смех.
Этой фразой она надеялась развеселить его, но ничего не получилось.
У него был мрачный вид.
— Ты, наверное, предпочел бы, чтобы они обо всем догадались, правда?— с упреком спросила она.
Он окинул ее презрительным взглядом.
— Я, кажется, вернулся, да?
— Да, вернулся.— Но ей хотелось докопаться до истины. И она спросила, глядя на его угрюмый профиль:—А почему? Ты же говорил, что этих людей нужно отправлять туда, откуда они приехали. Таков закон, сказал ты.
Он вскочил, словно стараясь уйти от ее вопросов, и вошел в кабину.
— Смотри-ка! — воскликнул он.— Его высочество-то заснул!
Мальчик спал, устроившись между стенкой и дверью. Голова его, как цветок, болталась на тонкой шее. Он даже чуть посапывал.
— Знаешь, когда видишь человека своими глазами, отношение к нему меняется,— смущенно признался Саймон. С минуту он смотрел на нее и вдруг заулыбался.— И кроме того, я, кажется, придумал, что с ним делать.
Они снова сели на пороге. Мальчик не может здесь ночевать, объяснил Саймон, потому что полиция следит за кабинами. Бродяги часто, взломав дверь, проводят ночь в кабине.
— Поэтому я вспомнил о лавке дяди Хорейса,— продолжал Саймон.— Дядя сейчас в отъезде, лавка заперта, но я знаю, как туда проникнуть. После ужина, когда станет совсем темно, мы можем перевести его туда.
— После ужина я ложусь спать,— призналась Мэри.
— Постарайся уж, пожалуйста, выбраться из дома,— со снисходительным видом сказал Саймон.— Тебе обязательно надо прийти, вы ведь уже подружились.
— Между прочим, он говорит по-английски,— вспомнила Мэри. Она совсем забыла сказать ему.— Как раз перед твоим возвращением он заговорил со мной. И совсем он не из Пакистана. Он из Кении. Это в Африке. Его зовут Кришна Патель.
Из кабины за их спиной донесся какой-то скрипучий стон, словно Кришна во сне отозвался на свое имя. Они вошли в кабину, он шевелился и тер глаза.
— Закрой дверь,— велел Саймон, и Мэри затворила дверь. Теперь свет проникал только сквозь щели.
Мальчик вскочил на ноги, но тут же застонал и чуть не упал.
— Это судороги,— объяснил Саймон. Он потер ему ноги.— Ну-ка потопай, разгони кровь.
Но мальчик никак не мог проснуться. Он стоял, покачиваясь, и зевал.
— Пусть полежит,— предложила Мэри.
На стене висели купальные полотенца. От них пахло плесенью, но все-таки это было лучше, чем ничего. Она расстелила полотенца на полу и уложила на них Кришну. Он свернулся в клубочек и заснул как младенец,— большой палец в рот.
— Считай, что из игры он выбыл,— заключил Саймон. Он опустился на колени и сказал мальчику на ухо: — Мы тебя запрем. Но не бойся, мы вернемся. Если проснешься раньше, жди. И чтоб никакого шума!
— Чего ты на него кричишь? — возмутилась Мэри. Она дотронулась до щеки мальчика, он открыл глаза и посмотрел на нее.— Почему ты сразу не сказал нам, что знаешь английский?
Он вынул палец изо рта.
— Я боялся,— ответил он.
Мэри тоже немного боялась. Хорошо Саймону говорить, ему-то нетрудно выбраться из дому после наступления темноты, у него нет тети Элис, которая перед сном запирала все двери и окна на случай появления грабителей и в конце всегда заглядывала в комнату к Мэри — посмотреть, спит ли она. Легче уйти из рук вооруженного часового, чем от бдительного ока тети Элис. «Она боится, что я убегу и расска