ае, они не имеют права въехать, когда захотят, а должны встать, так сказать, в одну очередь вместе с желающими поселиться здесь людьми из других стран.
— Какой срам!—сказала тетя Элис.— Не держать своего обещания!
— Да, пожалуй,— согласился дедушка.— Но есть и оборотная сторона этого дела.
— Боюсь, я ее не вижу,— заметила тетя Элис.
— Я тоже,— сказала Мэри.— Позор принимать закон, мешающий людям жить в стране, гражданами которой они являются.
— Это, конечно, резонно.— Дедушка смотрел на нее так задумчиво, что хотя Мэри была уверена, что ничего лишнего не сказала, ей вдруг стало тревожно. Он был из тех, кто умеет слышать не только слова, но и мысли...
Дедушка опять начал крутить себя за ухо, оттягивая мочку и поглаживая раковину большим пальцем.
— Тетя Элис,— заторопилась Мэри,— можно мне взять с собой на пляж несколько сэндвичей? Я вчера ужасно проголодалась.
Тетя Элис обрадовалась, хотя ее и смутила такая крутая перемена разговора.
— Разумеется, милочка. Только не испорть себе аппетита к обеду.
— Как можно, когда дышишь таким целительным морским воздухом? Наоборот, мне все время хочется есть. Хожу голодная, как лошадь.
— Как собака, милочка,— ласково поправила ее тетя Элис.— Какие сэндвичи ты хочешь? С помидорами?
— Он, наверное, не любит помидоров,— заметил Саймон.— Чересчур разборчив. Я сделал ему сэндвич с яичницей, а он посмотрел на него так будто ему предложили дохлую мышь.
— Холодную яичницу и правда противно есть,— заметила Мэри. Облезшими золочеными буквами над дверью лавки было написано: «Хорейс Трампет. Антиквариат и старинные безделушки». Через покрытую пылью витрину на Мэри печально взирали две большие фарфоровые собаки.
— Хоть бы сказал спасибо,— пожаловался Саймон.— А то только по смотрел на сэндвич и спросил: «И это все?», словно он какой-нибудь принц или магараджа. А потом сказал: «А когда меня отвезут к моему дяде?» Будто к слуге обратился.
Тон у него был очень мрачный. «Может, он боится?» — думал Мэри.
— Знаешь, тюрьма нам не грозит,— решила она обрадовать его.
— Знаю. Детей в тюрьму не сажают. Просто я не могу придумать, что делать. Вчера, когда мы ему помогли, мы совершили благородный поступок, я знаю, но с тех пор голова моя непрерывно занята разными мыслями. Сегодня ночью я не сомкнул глаз.— Он со злостью посмотрел на Мэри, словно она была в этом виновата, потом, глубоко вздохнув, пнул ногой выпирающую из земли плиту — такими плитами была замощена вся набережная.— Несколько дней, пока не вернется дядя Хорейс, он может провести в лавке, но вечно жить там нельзя.
— Да он и не захочет! У него же дядя в Лондоне, верно? Нужно ему позвонить и сказать, что здесь его племянник. Потом отведем Кришну на станцию, посадим в поезд, и пусть дядя сам его встречает. Если у Кришны нет денег на билет, у меня в копилке хватит.
Жаль, что все их проблемы, в общем-то, так легко разрешаются. Приключение еще и не началось, а уже ему пришел конец.
— Еще чего? — возразил Саймон.— Почему тогда, раз у тебя такое настроение, сразу же не позвонить в полицию? Ты что, не понимаешь, что за поездами следят? Наверное, и на станции кто-нибудь наблюдает за всеми подозрительными субъектами. Его поймают, и вот тогда-то нас действительно ждет беда...
— Тебя именно это заботит больше всего?
— Если хочешь знать, нет!—Саймон покраснел как рак, а Мэри вспомнила, что вчера вечером он вернулся с полдороги предупредить их о приближении полицейских, хотя вовсе не был обязан это делать.
— В нем-то уж нет ничего подозрительного. Как ты мог такое сказать!
— Обожди говорить, пока не увидишь его,— сказал Саймон.— Нога у него распухла, на голове здоровенная шишка. Вчера в темноте ее не было видно, а сегодня она величиной с яйцо. У него такой вид, будто он побывал в хорошей драке.
— Тогда его дяде придется самому за ним приехать,— рассудила Мэри.— Объясним ему, что Кришна ушибся и что за ним нужно приехать на машине.
— Сначала надо разыскать его дядю.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Если у него в Англии дядя, который должен был встретить его в аэропорту, тогда почему он приплыл на лодке?
— Чего ты ко мне пристал? — огрызнулась Мэри.— Я-то откуда знаю?
— Меня украли! — объяснил Кришна.
Он сидел на кушетке, положив больную ногу на здоровую и накинув на плечи китайскую шаль. Шаль, темный цвет кожи и огромная шишка на лбу, наполовину закрывавшая один глаз, превращали его в какого-то таинственного чужеземца. Да, если привести его на станцию, он, безусловно, сразу обратит на себя внимание — Мэри вынуждена была признать правоту Саймона, хотя насчет сэндвичей с помидорами он и ошибся: Кришна, пока рассказывал, ел их с большим аппетитом.
— Наш самолет должен был лететь из Найроби прямо в Лондон, но из-за неисправностей в одном из моторов мы приземлились во Франции. Сначала мы немного подождали, а потом нас посадили в поезд. Вагон был набит битком — какие-то бедняки, крестьяне и женщины в черном. Я заснул, а когда проснулся, уже совсем стемнело и мне хотелось есть. Один человек из нашего вагона угостил меня конфетами и спросил, где мои родители. Я ответил, что им пришлось остаться в Найроби, потому что мама заболела, но что они приедут вслед за мной, купят в Лондоне дом и я буду ходить в школу. Неужели я думаю, спросил он, что меня одного пустят в Англию? «Меня встретит дядя»,— ответил я, но он только рассмеялся и поинтересовался, есть ли у меня деньги. «Если есть,— сказал он,— то можно легко и просто попасть в Англию». Человек этот не очень хорошо говорил по-английски. Он был тоже индиец, но не из Кении и очень плохо одет. Я решил, что он вор, и сделал вид, что сплю. Через некоторое время он встал и ушел. По приезде в Париж нас посадили на автобус и повезли в аэропорт. А там нам сказали, что рейс на Англию есть, но мест на всех не хватит. Люди начали кричать и толкаться, а некоторые даже заплакали. Ко мне подошла стюардесса, которая летела с нами из Африки, и сказала, что в Англию я уже опоздал и что мне лучше возвратиться домой в Кению. Она пообещала посадить меня на ближайший обратный рейс, поэтому, когда она отошла, я спрятался в уборной.
— Что значит «опоздал в Англию»? —спросил Саймон.
— Из-за нового закона. Ты разве об этом не слышал? Он вступил в действие после полуночи, и так как наш самолет должен был приземлиться в Лондоне после полуночи, нас все равно бы уже не впустили.
— Интересно,— заметил Саймон.— Словно в сказке про Золушку,— засмеялся он.
— Помолчи, пожалуйста,— остановила его Мэри.— Мне понятно, о чем он говорит, я тебе потом объясню, а сейчас, пожалуйста, помолчи...— Она повернулась к Кришне, который только что расправился с первым сэндвичем и смахивал крошки с шали.— И сколько же ты просидел в уборной?
— Довольно долго...— Он содрогнулся, вспомнив, как страшно ему было прятаться ночью в уборной в чужой стране. Потом выпрямился и продолжал свой рассказ:—Я, конечно, не боялся. Я просто не знал, что делать. Прошло немного времени, и я снова вышел в зал. Там было полно людей, все чего-то ждали, и я увидел того человека, который заговорил со мной в поезде. Он сидел на скамейке, и я подумал, что, может, он вовсе и не вор. Увидев меня, он улыбнулся, поэтому я подошел к нему и спросил, как попасть на самолет в Англию. Он ответил, что самолеты переполнены, но что, если у меня есть деньги, можно дать взятку. «У меня есть пятьдесят английских фунтов, которые мне дал отец для передачи дяде»,— объяснил я. Он сказал, что этого достаточно, и велел мне подождать, пока он пойдет и разузнает. Он посадил меня на свое место, и я заснул, а когда проснулся, пришел этот человек с еще одним индийцем и каким-то французом. У француза был вид простого крестьянина. Я начал вынимать деньги из кармана, но француз меня остановил. Тогда я решил, что он, наверное, служащий аэропорта и боится, что увидят, как он берет взятку, поэтому я вышел вместе с этими людьми на улицу. Мы сели в машину, я вынул деньги, француз взял их и засмеялся. Машина тронулась, и я, решив, что мы едем на другой аэродром, обрадовался и стал разглядывать город. По сравнению с Найроби Париж показался мне очень грязным. Я удивился, потому что считал Францию богатой страной. Мы ехали по каким-то бедным улицам, и я сказал: «Как же далеко до аэродрома!», на что мой индиец ответил, что мы не полетим в Англию, а поплывем. Я, конечно, очень рассердился, но, когда сказал им об этом, они только посмеялись надо мной. Тогда я велел им остановиться и выпустить меня из машины, но человек, который сидел вместе со мной на заднем сиденье, скрутил мне руки назад, да так, что чуть их не сломал. У меня до сих пор болит...
Он дотронулся до плеча, и на мгновение при воспоминании о прошлом по его лицу снова скользнуло выражение страха. Мэри, которая до сих пор исходила завистью от того, что ему посчастливилось принять участие в таком увлекательном приключении, тоже стало немного страшно.
— Вот тогда-то я и понял,— продолжал Кришна,— что это плохие люди, преступники, и что, если я не замолчу, они могут натворить бог знает что, например перерезать мне горло и бросить истекающего кровью на дороге. Поэтому больше я не произнес ни слова и сидел неподвижно несколько часов. Я старался придумать, как бы перехитрить их, но их было трое против меня одного. И хотя оба индийца через некоторое время заснули, француз то и дело поглядывал в зеркало и следил за мной.
— Они вовсе не были настоящими преступниками,— перебил его Саймон.— Ведь они в конце концов доставили тебя в Англию, а могли, забрав деньги, бросить во Франции.