Ощущение пустоты в желудке не пропадало. Перед ее глазами мелькали лица, она слышала голоса.
Лицо миссис Карвер, треугольное, с острым подбородком. Бледная кроличья мордочка тети Элис. Миссис Карвер говорит: «Вредная она девчонка, не сойти мне с этого места! Она рассказала им, что она сирота и живет у злой тетки...»
И растерянное лицо тети Элис медленно заливает краска...
Мэри чуть слышно застонала и прижалась лбом к трубе — так, что чуть не обожглась.
«А вдруг этот разговор и не случится? —думала она.— Но что может ему помешать? Только если миссис Карвер ночью ни с того, ни с сего умрет? Или утром по дороге к ним ее задавит машина».
Такая женщина, как она, сочтет своим долгом поставить тетю Элис в известность о том, что болтает о ней за ее спиной ее собственная племянница.
И тетя Элис решит, что Мэри и вправду ненавидит ее...
Закипел чайник, и Мэри посмотрела на кухонные часы. Почти половина восьмого, а миссис Карвер обычно приходит к девяти.
Она взяла поднос, поставила на него чашку с блюдцем, ополоснула кипятком фарфоровый чайник и заварила крепкий и душистый чай, какой любила тетя Элис, но никогда для себя не делала. «Ради одного человека незачем тратить столько заварки»,— говорила она, а дедушке не разрешалось пить крепкий чай из-за сердца.
Пока она несла поднос наверх, она думала о том, что в доме на удивление темно. Она выглянула в окно. По земле все еще стелился туман.
Тетя Элис неловко села в постели, укрывая плечи шерстяной накидкой. Волосы у нее были убраны под сетку, а два сидящих в розовой пластмассе передних зуба плавали в стакане на ночном столике. Мэри из вежливости поспешно отвела взгляд.
— Я решила, что вам хочется чаю, тетя Элис,— сказала неуверенно она.
— Мэри, милочка...— задохнулась тетя Элис. И, быстро-быстро заморгав глазами, всхлипнула.
«Она так ошеломлена,— подумала Мэри, едва сдерживая смех,— словно вместо чая ей принесли чек на тысячу фунтов стерлингов!»
— Надеюсь, я правильно заварила,— добавила она.— Я положила пять ложек.
Тетя Элис налила чай в чашку. Он был черный-пречерный.
— В самый раз,— отозвалась тетя Элис.— Чудесно! Чай в постели. Какая роскошь! Я чувствую себя королевой Англии.
Мэри стояла у кровати. Ей одновременно хотелось и уйти и остаться.
— А где сегодня солнышко? — поглядела в окно тетя Элис.— Погода, видно, меняется...
Мэри переступила с одной ноги на другую.
— Ничто не вечно под луной,— улыбнулась тетя Элис.— Всему приходит свой конец.
Мэри хотелось сказать что-нибудь тете Элис, но, кроме «до свидания», она ничего не могла придумать, а этого говорить как раз не следовало. Поэтому она неловко и застенчиво улыбнулась и попятилась к дверям.
На площадке она постояла с минуту. Глаза ее заволокло. Чай она отнесла, а придумать еще что-нибудь на радость тете Элис она была не в силах.
Не забыть только оставить записку.
Она вытащила записку из кармана и, войдя к себе в спальню, положила ее на туалетный стол так, чтобы тетя Элис, открыв дверь, сразу ее увидела.
Дорогая тетя Элис!
Извините, что ухожу из дома, не предупредив вас, но теперь, когда вам известно, что я наделала, вы не захотите терпеть меня у себя.
Целую вас, Мэри.
Р. S. Поцелуйте дедушку и поблагодарите его за меня.
Р. Р. S. Все, что я говорила про вас, ложь.
Письмо было написано еще накануне вечером, и она долго сидела над ним, пытаясь придумать, как лучше выразить свои мысли. А сейчас, перечитывая его, почувствовала влагу на глазах и в носу. Она фыркнула и с такой силой прижала к векам суставы пальцев, что перед ней вспыхнули снопы искр. Как порой хорошо быть плаксой: можно было бы лечь на кровать и завыть.
Окинув взглядом комнату, она еще раз хлюпнула носом и ушла, тихо затворив за собой дверь.
— Я убежала из дома,— сказала она Саймону.
Никакого ответа. Он стоял на голове, упершись ногами в стенку грота, и считал:
— Сто шестьдесят восемь, сто шестьдесят девять, сто семьдесят...
— Саймон!
— Сто семьдесят три, сто семьдесят четыре...
— Саймон, послушай...
Он вскочил на ноги, красный, рассерженный.
— Только я сосредоточился, и ты все испортила,— упрекнул ее он.— Теперь придется начать сначала. Я должен досчитать до пятисот, не меньше.
— Что не меньше?
— Это занятия по системе йогов. Я выписал специальную книгу. Чтобы не краснеть и не заикаться, нужно уметь концентрировать свое внимание. А для этого прежде всего следует научиться правильно дышать. Первое упражнение — это стоять на голове и считать. Что означают твои слова: «Я убежала из дома!»?
— Выходит, ты вовсе и не сосредоточился? — презрительно спросила она.— Раз слышал, что я сказала.
— Замолчи!
Он отвернулся и поддел ногой камень. Шея у него снова стала малиновой. Потом поднял камень, подошел к выходу из грота и швырнул его в озеро. Камень семь раз подпрыгнул на воде, напугав шотландскую куропатку, которая взлетела над озером, перебирая красными лапками.
— Ты хочешь сказать, что теперь будешь ночевать здесь?
— Да.
— Зачем? Почему ты ушла из дома?
В горле у нее пересохло.
— Вчера я узнала, что твоя тетя работает у нас. Убирает.
— Я знаю. Мир тесен.— Саймон швырнул второй камень, но тот подпрыгнул только два раза.— Черт бы взял!
— Что?
— Я сказал, что знаю. Мой уши почаще, если плохо слышишь.— Его собственные уши были ярко-малиновые. Нарочито небрежным тоном он добавил: — Вечером накануне нашего переезда сюда тетя приходила к нам и рассказала, что к ее хозяйке приехала племянница по имени Мэри. Ей двенадцатый год. Я задал еще несколько вопросов. Не очень много, просто чтобы убедиться.
— Представляю, какие гадости она обо мне говорила.
— Да уж,— усмехнулся Саймон, но, увидев взгляд Мэри, тут же стал серьезным.
— Почему ты мне не рассказал об этом?—в ярости спросила она.
— Не всегда и не все нужно говорить.— Он набрал целую горсть камней и песка и швырнул ее в озеро.— Во-первых, ты могла подумать, что я намерен тебя разоблачить.
— Да,— только и произнесла униженная донельзя Мэри.— Понятно.
— А я вовсе и не собирался этого делать,— сказал Саймон.— Она зашла к нам случайно. И я даже не упомянул при ней, что мы знакомы.
— Она знает. Я встретила ее вместе с Полли-Анной на почте. Это было ужасно.
При воспоминании о том, как это было, ее словно окатило холодной волной. Ей даже почудилось, что она вот-вот утонет. Она села, прислонившись спиной к стенке грота, и обхватила голову руками. Слезы струились у нее сквозь пальцы.
— Они сказали ей, что я сирота, что я голодаю, а теперь она передаст это тете Элис и... и... Лучше мне умереть.
Она слышала, как под ногами Саймона хрустят камни и песок. Потом остался только шелест воды в гроте. Саймон ушел, она была одна.
Она все плакала и плакала. И была не в силах остановиться. Словно внутри у нее прорвалась плотина и поток воды, хлынув через глаза и нос, будет литься до тех пор, пока не выльется до конца. Руки у нее стали влажными, как набравшие влагу губки, а голова разбухла вдвое.
— Мэри! — позвал ее Саймон. Он пытался оторвать ее руки от лица.
Давясь слезами, она отвернулась.
— Оставь меня в покое!
Он старался впихнуть ей на колени что-то извивающееся и пушистое.
— Ноакс! — Она схватила кота, зарылась лицом в его шерсть.
Но он отчаянно сопротивлялся, царапался, и ей пришлось его отпустить. Он спрыгнул с ее колен и уселся поодаль, не спуская с нее глаз и приводя в порядок свою шубку.
— Все меня ненавидят, даже Ноакс,— всхлипнула она.
— Это только потому, что я его поймал,— объяснил Саймон.— Он не любит, когда его ловят и берут на руки.— Он помолчал.— Мне уйти?
— Да,— сказала Мэри и прикусила язык.— То есть нет.
Он, нахмурившись, уселся на корточки рядом с ней. Они молчали, и спустя немного Ноакс по собственному почину подошел к ним и потерся головой о ногу Мэри.
Она не трогала его. Он терся и мурлыкал.
— Он делает это только с тобой,— сказал Саймон.— Пожалуйста, Мэри, перестань плакать.
— Я уже перестала. Только вся как-то раскисла и размякла. Словно грелка, из которой вылили воду.
— Потому что плакала,— сказал Саймон.— После слез всегда так.
— Я редко плачу. По правде говоря, я никогда не плачу.
— Нашла чем гордиться. Все люди плачут.— Саймон швырнул камешек в противоположную стенку грота. Он звякнул о хрусталики и упал в озеро.— Почему это ты должна быть не такой, как другие?
— Я не хочу, чтоб они знали, что мне плохо. А если плачешь, сразу понятно.
— Они?
Она ничего не ответила.
— Ты имеешь в виду тетю и дедушку?
Она покачала головой. Желудок у нее словно узлом перетянуло.
— Ты бы хотел, будь твои родители постоянно в отъезде, чтобы они заметили, что тебе от этого плохо? —выпалила она.
— А тебе плохо? — Он вспыхнул.— Извини. Мне тетя рассказала. Но я не собираюсь совать нос в чужие дела.
— Ничего.— Она на минуту задумалась.— Нет, мне не плохо,— удивленно призналась она.— Раньше было плохо, а теперь нет.— И облегченно вздохнула, узел у нее внутри исчез.— Сейчас все по-другому,— сказала она.— Почему, не знаю. С тех пор как появился Кришна и мы очутились на острове. А куда он делся? Я не видела его с утра.
— Собирает орехи,— ответил Саймон.— Этот парень только и думает, чем бы набить себе пузо.
Ему не удалось собрать много орехов. Всего один небольшой котелок. И сейчас он сидел рядом с котелком, подтянув колени к груди.