За все время поездки Эрих старался не вспоминать о своем неудачном посещении Бабельсберга и о ночном рандеву с Моникой Хауфф. Он гнал от себя все картины того вечера: уютную гостиную, рояль, бегающие по клавишам женские пальцы, фотографии актеров, страстные объятия, обещания снова увидеться, даже ее имя и фамилию не хотел удерживать в памяти. Ведь когда сел в роскошный «Horch» сразу понял, что дистанция между ним и Моникой увеличилась многократно. Классовое и имущественное неравенство – это тот самый барьер, который ему никогда не переступить. У нее отец не просто богатый предприниматель, он партийный бонза, занимает высокий пост в НСДАП, в партии, в которую Эрих никогда не стремился попасть. Моника Хауфф, без спору, красивая, очень интересная женщина. Но… Не для него. И писать ей он не станет. И вообще лучше ее забыть, забыть. Так, легкое амурное приключение, больше ничего.
Хотя, что говорить, общение с ней доставило ему огромное удовольствие. Он впервые играл на рояле вместе с женщиной, которая ему очень понравилась и которая понимала музыку. За короткий срок они многое успели узнать друг о друге, но еще больше осталось недосказанного…
Вместе с несколькими солдатами он вышел на конечной станции. Машины не подогнали. Почему? Никто не объяснял. Дали лошадей с санями. На русской земле все по-русски. Вместе с двумя офицерами, вернувшимися, как и он из отпуска, сидели на соломе, смотрели на покрытые снегом ели. Поскрипывала древесина, лошади легко перебирали ногами, из их ноздрей вырывался пар. До части оставалось всего пять километров. За это короткое время Эрих снова понял, он в России – стали мерзнуть ноги, от ветра страдали уши. Скорей бы оказаться на месте.
Наконец появились знакомые указатели-стрелки. Первые посты. Эрих спрыгнул с саней, предъявил документы и направился к знакомому бункеру, затопал ногами, сбивая снег, и толкнул скрипнувшую деревянную дверь. Как положено, доложил старшему фельдфебелю Штрефану Брауну о своем прибытии из отпуска. В бункере было тепло.
– Черт подери! – воскликнул фельдфебель, который спустился с нар и едва успел надеть сапоги. – Типично прусская пунктуальность, все точно – день в день, никакого опоздания. – Он посмотрел на свои часы. – Молодец, ефрейтор Ридель, молодец, ничего не скажешь. И вид у вас вполне довольный.
Карбидная лампа давала скудное освещение. По пищащему динамику звучала оркестровая музыка. Ее сменил мужской квартет, который сентиментально выводил:
– Ах, Лизхен, ах, Лизхен, давай мы отдохнем в твоем маленьком саду… Ах Лизхен, ах, Лизхен…
Эрих против воли улыбнулся, понял, что попал к своим. Он занял бравую стойку и четко отрапортовал:
– Мой отпуск закончился, герр старший фельдфебель, и я посчитал своим долгом без промедления вернуться в свое подразделение!
– Браво, парень! Все правильно, дорогой, рад тебя видеть. Ты там отдыхал, прыгал от одной девки к другой, а мы тут перестреливаемся с Иванами, теряем своих парней, – он вздохнул. – Твой начальник Штролль погиб. На его месте теперь молодой солдат Андреас Кольбах. Ты его не обижай, он тихий, как святой. Да, не будет у вас больше начальника. Я теперь ваш командир. Прибавили мне забот. Ну да ладно, рассказывай, как дома, что нового?
Эриху показалось, что фельдфебель уже под хмельком. Перегарчиком от него попахивало. Эрих вытащил из ранца бутылку «Коттбусского корна» и поставил на стол.
– Это вам гостинец с родины, герр старший фельдфебель. Дома все прекрасно.
– О спасибо, камрад, это приятный подарок. Как раз накануне Рождества. Мы его разопьем в роте, молодец, что подумал о своих парнях. Ну, садись, садись, рассказывай, где был, что видел.
Они присели на койку. Эриху хотелось, конечно, поскорее отвязаться от старика, но он понимал, что придется ему рассказать о своем пребывании дома и выслушать армейские новости, без этого старший фельдфебель его не отпустит. Так и произошло. Эрих поведал о неудаче с чемоданом лейтенанта Шмидта. Вдова уехала в неизвестном направлении, никакого адреса не оставила. От чемодана стали исходить неприятные запахи, пришлось его вскрыть. В нем оказались съестные продукты. Испортившиеся выбросили, часть съели, а вот подарки остались. Они так и лежат в чемодане. При следующем отпуске Эрих обязательно найдет адрес и вернет все вдове Шмидт. Фельдфебель почесал в затылке.
– Что делать, камрад Ридель, что делать, этот чемодан на вашей совести. Надеюсь, что все так и было, как вы сказали. Главное, вы вернулись вовремя. Никаких задержек. А ведь нередко бывает иначе. Чего только не придумывают некоторые, чтобы на день-другой задержаться у своей дамочки.
Старший фельдфебель потянулся, откровенно зевнул и продолжал:
– То им, понимаешь, помешала воздушная тревога, то не долечили свои зубки, то умирающая тетушка их задержала, то проклятые партизаны напали на поезд. Но это все понятно. А вот один тут из штаба полка такую карусель закрутил, что нас всех основательно тряхнули. Проверка за проверкой… Да, он, кажется, как и ты, из музыкантов.
– А что он натворил? – не выдержал и спросил Эрих.
– Это настоящий фокусник, – сказал старший фельдфебель и закачал головой. – Утащил из штаба целую пачку отпускных удостоверений. Проштемпелевал их, расписался за своих начальников и с этими бумагами благополучно отправился на родину. Он побывал в Берлине, в Мюнхене, в Потсдаме. Неделю гостил в Гамбурге, был в Вене. И везде находились такие падкие на отпускника девицы. Они не выпускали его из своих объятий. Как же, солдат прибыл с фронта, надо его обслужить по высшему разряду… Вот он уж повалялся в чужих постелях! Полгода катался этот мерзавец по всей Германии. И знаете, где его схватили?
Эрих давно слышал об этой истории, еще когда сидел за коммутатором, потом ему об этом рассказывали такие же отпускники, как и он. Смеялись над постельными эпизодами проходимца. Но перед фельдфебелем он сделал вид, что все слышит первый раз.
– Его отыскали в имперской столице, в Берлине! И знаете где? Отгадайте-ка!
– На Фридрихштрассе, у этих самых дам горизонтальной профессии?
– Ничего подобного. Такого второго дурака поискать надо. Слушай и удивляйся, – его взяли прямо из центрального концертного зала, на котором присутствовало высшее партийное руководство Берлина! Он слушал музыкальные произведения Вагнера! Вот же пройдоха! На допросе признался, что хотел приобщиться к духу героев немецких сказаний, к Зигфриду, к Нибелунгам. Нибелунги же карлики! Гномы, будь они неладны! Зигфрид отнял у них сокровища… Полный идиот! Когда его допрашивали, то пригласили врачей. Они пришли к мнению, что у него не все в порядке с головой. Ему повезло. У кого с головой не все в порядке, того не расстреливают. С учетом болезненного состояния его отправили на Восточный фронт, на передовую в штрафной батальон, считай к смертникам.
Эрих перевел взгляд на висевший на стене плакат с призывом фюрера «Не щадить свою жизнь во имя Великой Германии, во имя победы!».
– Я простой человек, – не унимался старший фельдфебель. – До призыва в вермахт работал каменщиком, учиться было некогда, надо было кормить семью. В театральном искусстве я смыслю столько же, сколько поросенок в пиве. Но я всегда говорил, что среди артистов есть вполне добропорядочные люди. Не все они одни гнилые интеллигенты.
Эриху надоело слушать эту заунывную болтовню, и сладостно, ничуть не стесняясь фельдфебеля, он зевнул. На что тотчас последовало дружеское похлопывание по плечу и приказ – сейчас краткий отдых. Вечером дежурить на коммутаторе, потом снова краткий отдых – и в траншеи, в траншеи, сменить камрадов, на передовую. Слава богу, Иваны пока не зашевелились и не испортили им предрождественское настроение.
17. Сын священника
В бункере на коммутаторе, куда вернулся Эрих, дежурил новобранец. Это был молодой парень лет двадцати трех, бледнолицый, коротко стриженный, с детскими чистыми глазами Он сидел перед коммутатором, втыкал штекеры и что-то мурлыкал себе под нос. Приход компаньона он не заметил. По уставу надо было сделать замечание.
– Меня зовут Эрих фон Ридель, – представился Эрих, – я ваш напарник, будем вместе нести службу на коммутаторе.
Парень вскочил, растерянно посмотрел на вошедшего, хотел отрапортовать, но Эрих улыбнулся, опустил правую руку на его плечо и левой сделал знак, садись, садись, продолжай работать, никаких докладов не надо. Парень сорвал со стены висевшую там картинку.
– А что это? – спросил Эрих.
– Извините, это моя картинка, я взял ее из дома.
– Почему прячешь, на ней изображено что-то неприличное? – спросил Эрих. – Из интимной жизни мужчины и женщины, – усмехнулся он.
– Да, нет, что вы, – парень заметно покраснел. – О неприличном я даже не думаю. Вот посмотрите сами.
Эрих в Бога не верил. Его семья в кирху ходила только по большим праздникам, например, на Рождество или Пасху. В вопросах веры пруссаки оказались наиболее равнодушными.
Он взял протянутый ему квадрат тисненого картона. На нем был изображен какой-то святой. Эрих повертел картинку. Скучный сюжет, ничего привлекательного, такие продают возле каждой кирхи: святой в белых одеждах, с воздетыми к небу руками, казалось, плыл в облаках. Под ним золотом была вытеснена фраза, написанная старым готическим шрифтом. Эрих прочитал ее вслух: «Не внимай пустому слуху, не давай руки твоей нечестивому, чтоб быть свидетелем неправды».
– Это кто же так умно выразился? – невольно вырвалось у него.
– Это Моисей. В Ветхом Завете. Во второй книге «Исход». Но дальше у него сказано еще лучше. Ту картинку я не стал брать с собой. «Не следуй за большинством на зло и не решай тяжбы, отступая по большинству от правды». – Голос у Андреаса был тонкий, но всю фразу он произнес уверенно, с интонацией. – Моисей выведет и нас, как он вывел народ израилев.
– Что ж, неплохие слова. Ты что, глубоко верующий?
– Я сын священника, – ответил Андреас. – Мой отец читает проповеди.
Эрих присел на табурет. Напарник вызвал у него интерес.