– Она прекрасный музыкант, Андреас, исполняет произведения композиторов, которых я люблю, к тому же снимает фильмы, в которых мне хотелось бы тоже сниматься.
– А почему ты о ней мне ничего не рассказывал?
– Потому что я хочу ее забыть, – с протяжным вздохом произнес Эрих, – хочу и не могу.
– Странно, зачем тебе ее забывать, если она тебе нравится?
Эрих помолчал. Андреас намазывал второе «пирожное» маргарином. От предложенного сладкого угощения Эрих, как всегда, отказался.
– Она, понимаешь, из другой социальной среды.
– Волшебница из другой социальной среды? Объясни! – Андреас аппетитно захрустел подсушенным хлебом.
У Эриха засосало под ложечкой, но сладости его не прельщали. Он снова вздохнул, попытался представить себе Монику и не мог. Совершенно забыл ее облик. Фотографии не было.
– У нее родственники владельцы большой собственности, к тому же партийные бонзы, – сказал он. – А у меня ничего нет.
– Но, прости, Эрих, просто глупо отказываться от девушки, которая к тебе расположена. В наше время имущественное неравенство не причина. Это в тебе говорит гордость. Господь гордым противится, смиренным дает благодать.
Эрих вспомнил свою поездку в Бабельсберг, знакомство с Моникой. Если бы не этот Клинге, о котором он не посчитал нужным рассказывать Андреасу, то он наверняка постарался бы поддерживать с ней связь. Вторую такую девушку вряд ли ему удастся встретить…
От свекольного мармелада возле губ Андреаса образовался темно-красный след.
– Слушай, – толкнул его Эрих. – Я нашел выход.
– Какой? – не понял его Андреас и стал судорожно дожевывать свое «пирожное».
– У тебя остался еще этот мармелад?
– Да, есть немного.
– Ты его сохрани.
– Зачем? Ты хочешь сладкого?
– Нет, Андреас, нет! Мы используем его для состава крови.
И он рассказал своему напарнику, как им надо убедить своих камрадов в том, что в траншее состоялась схватка, они сопротивлялись и оставили после себя кровавые следы…
– Ну, вы все о бабах, о бабах беседуете, самая актуальная тема на дежурстве, чтобы не заснуть и не проморгать противника.
Как всегда без стука в дверь, без предупреждения в бункер ввалился старший фельдфебель Браун и сопровождавший его унтер-офицер Ханс Протт. Они улыбались. От них заметно попахивало хмельком. Значит, разгона не будет.
– Продолжайте, продолжайте, ишь, как они тут уютно устроились, хлебушек жарят, хотя знают, свиньи, что это запрещено, – старший фельдфебель ухмыльнулся.
– Проверка, камрады, проверка, – сказал Протт. – Все у вас в порядке? На стенах ничего недозволенного, никаких там фривольных картинок? Все чисто прибрано? Хорошо, камрады, хорошо. Так держать.
В который раз они появляются в бункере связи неожиданно, и никто не успел предупредить Эриха и Андреаса. Странно. Да, собственно, ничего недозволенного они не делали, просто ночью на дежурстве, как всегда, болтали. Правда, Эрих не успел вовремя вскочить и доложить. Но фельдфебель сам сказал, – продолжайте.
– Да вот еще, – старший фельдфебель внезапно улыбнулся и торжественным голосом произнес: – В ночь на Рождество вы пойдете на дежурство вместе с Проттом. А потом, после того как сдадите смене пост, отправляйтесь в штаб. Там вас ждет сюрприз. Радуйтесь, с родины пришли рождественские подарки. От друзей, от незнакомых людей, от нашего командования. Так что после Рождества устроим общую попойку.
Он махнул рукой, что означало, продолжайте, и они ушли. Через некоторое время Андреас обернулся к Эриху.
– Ну что будем делать? Перенесем?
– Ни в коем случае. Откладывать больше нельзя. Пусть эти подарки останутся камрадам.
На рождественское дежурство они отправились ночью, когда на небе светила полная луна. Впереди двигался унтер-офицер Ханс Протт, за ним следовали Эрих и Андреас. Все трое были одеты в белые маскхалаты. По узким снежным тропиночкам привычно, не создавая шума, они направлялись на передовую. Вот и знакомый лесок. Спрыгнули в траншею. Они прибыли на хорошо оборудованный наблюдательный пункт с телефоном дальней связи, со стереотрубой. Их дожидались трое отдежуривших – двое солдат и унтер-офицер. Они доложили обстановку и быстро распрощались с вновь прибывшими.
Наблюдательный пункт был хорошо укреплен, сверху было навалено несколько рядов бревен. Это была защита от осколков, снарядов и от мороза. В амбразуру было видно голое поле, не считая мелкого кустарника. Добежать до него можно за пару минут и залечь там. И что дальше? Ползти? Эрих уже не раз примеривался к этому перелеску. Пора приблизить момент. Он достал фляжку, протянул ее унтер-офицеру.
– О, это еще что такое?
– Рождественский сюрприз, – с улыбкой сказал Эрих. – Это послание от Всевышнего.
Протт тотчас откупорил фляжку и понюхал.
– О, парни, да ведь это настоящий коньяк! Меня не обмануть. Качественный напиток я за сто метров чую. Откуда он у тебя? – Протт обернулся к Эриху.
Темные глаза из-под каски глядели весело, в предчувствии хорошей выпивки.
– Подарок из дома, родители дали с собой. Сказали, выпьешь на Рождество с друзьями, вспомнишь нас.
– Это здорово, – заулыбался Протт и похлопал Эриха по плечу. – Ну, сейчас или позже?
Всем своим видом он давал понять, что лучше не откладывать и выпить прямо сейчас. Чего ждать? Он понюхал еще раз, и на его лице появилась гримаса предстоящего блаженства.
– Давай сейчас, – сказал Эрих.
– Да, уж лучше сейчас, – поддержал его Андреас.
– Я не буду возражать против большинства, – продолжил Протт, – глотки сделаем по старшинству – я первый, за мной Ридель и Кольбах, самый младший. – Он откинул голову назад, прислонил фляжку к губам и сделал затяжной глоток. Кадык у него так и заходил. Он оторвался, облизал губы. – Да, это настоящий «Наполеон»! Французы кривляки, а вот умеют же делать прекрасные напитки. Я был в Париже, красивый город, но еще красивее парижанки. Ты чего не пьешь, Ридель? Заслушался?
Эрих взял фляжку, прислонил к губам, сделал маленький глоток, подержал у рта фляжку и протянул ее Андреасу. Тот тоже прислонил к губам, сделал глотательное движение и вернул фляжку Протту.
– Да, Париж… – вполголоса продолжал Протт и уставился на полную луну. – Там все по-другому. Полно там всяких винных ресторанчиков, кафе, бордели открыты, а какие там бабы! Я там год прослужил, это сказка, камрады. – Он посмотрел на Эриха и на Андреаса. – Есть о чем вспомнить. И наши немецкие марки у них очень ценятся.
Ночь была тихой и спокойной. Ни правоверные христиане на оккупированной территории, ни антихристы на противоположной собственной стороне не старались прервать рождественскую тишину.
Оба друга все основательно обдумали. Они знали, что на расстоянии пятисот метров от них лежат русские. Они тоже зарылись в землю. Между фронтами, на ничейной земле стлался кустарник вперемежку с мелкими елочками, за ними находилась разбитая деревенька с церквушкой, с круглыми куполами, справа лесок, там начинались густые непроходимые чащи. Местность для побега самая подходящая. Да и ситуация складывалась как нельзя удачно. Протт был с ними. Фляжку он наполовину выдул. Оставалось выждать момент.
Собственно, каждый шаг в предстоящей ситуации был расписан. Вот луну заслонили легкие тучки. Унтер-офицер продолжал рассказывать о своих похождениях в Париже. Парни изображали внимание, слушали, не спуская с него напряженных глаз. Стрелки на наручных часах перевалили за полночь. Наступило 25 декабря 1943 года. Тихая рождественская ночь. Эрих медлил и не подавал сигнала. На часах ровно половина первого. Это был то самое время «Х», на которое он назначил побег. Но тут Протт неожиданно стал прыгать с одной ноги на другую.
– Ой не могу больше терпеть, пойду отолью. Ты, артист, подержи мою пушку, – сказал он, – меня уже достало, боюсь не выдержу. – И он засмеялся.
Эрих взял автомат. Протт выкарабкался из траншеи, отошел шагов на десять в сторону и застыл возле березы.
– Это то, что нам надо, Андреас, – шепотом произнес Эрих. – Как только он вернется, спрыгнет в окоп, я передам ему автомат, ты сзади глушишь его прикладом. Бьешь по каске как можно сильней. Связываем руки, я прикалываю ему на спину наш опознавательный знак, разбрызгиваю кругом «кровь», мы выбираемся из траншеи и бежим с тобой на восток. Бежим так, чтобы в ушах только ветер свистел. Понял?
Андреас виновато взглянул на Эриха.
– А может быть, ты ударишь? Я никогда не бил человека.
Эрих показал ему кулак.
– Не дрейфь. На тебя он не подумает, я отдам ему автомат, а ты в этот момент сзади… Пора его выключать. Все, тихо, он идет. Ты начинаешь.
– Ох, как мне полегчало… – произнес унтер-офицер и спрыгнул в окоп.
Эрих протянул ему автомат, и тотчас по каске Протта наотмашь ударил Андреас. Унтер-офицер не издал ни единого звука, прислонился к деревянным обшивке и также беззвучно повалился на землю. Эрих вставил в хлястик его шинели белый лист бумаги с намалеванной по-русски фразой «Смерть фашистам!», «пришил» к шинели той русской финкой из вещмешка. Руки связывать не стал. Они взяли его автомат и выползли.
Тишина. Андреас разбрызгал жидкий свекольный мармелад, бросил помятый походный котелок. Они поползли, изображая, что их тела волокли русские. Потом встали.
– Теперь бежим, Андреас, бежим!
Они мчались как угорелые, только ветер свистел в ушах. Чем ближе к русским, тем быстрее скорость. На ходу выбросили все три автомата и, проскочив ельничек, закричали коряво по-русски, что было мочи:
– Русские, мы сдаемся! Русские, мы сдаемся!
Эрих и Андреас вытащили из карманов приготовленные листовки и продолжали кричать, повторяя, как заведенные:
– Русские, мы сдаемся!
На русской стороне в небо взлетела осветительная ракета, за ней красная. На немецкой стороне застрочил пулемет. Прозвучали отдельные выстрелы. Подключились автоматы с обеих сторон. В общем, передовая ожила. Андреас застонал:
– О Боже, в меня, кажется, попали.