но выиграет от знакомства с моими взглядами. Таково мое убеждение и намерение.
Я молча кивнул. Разумеется, я был одним из многочисленных читателей, которые с радостью прочтут воззрения, способные пролить свет на эту войну. Несмотря на короткий визит на la rue des bêtes, я чувствовал себя еще менее осведомленным, чем до отъезда из дома.
Пока мы с Г. Д. беседовали на краю площади, мимо нас пробивались толпы других пассажиров. Наши носильщики все еще ждали, но уже отпустили ручки своих тележек и курили вместе.
– А вы, Томми? – спросил Г. Д. – У вас, как и у меня, не возникло ощущение, что в этой войне невозможно выиграть? И что то справедливое дело, за которое мы вроде сражались поначалу, уже проиграно?
– Я был потрясен личными качествами людей, с которыми познакомился во Франции. Это обреченное поколение, они целиком и полностью осознают это, но живут дальше. Я теряю дар речи перед лицом их храбрости. Мой боевой опыт минимален. Я не видел сражений, или, как назвал их один мой новый знакомый, свар вблизи. Но даже то немногое, чему я стал свидетелем, повергло меня в уныние. Война просто чудовищна!
Я понимал, что мои слова, наверное, прозвучат излишне взволнованно, однако они выплеснулись прежде, чем я успел подумать, как это будет выглядеть со стороны.
– Я так понимаю, мы оба отправились во Францию с багажом идей, – сказал Г. Д. – Но нас лишили веры в их значимость. На войне нет места идеям. Самое главное – это армии, сражения, решимость и отвага. Таков итог вашей поездки?
– Да.
– Тем ужаснее. Когда умирает воображение, то умирает и надежда.
Мы замолчали, старательно не встречаясь друг с другом взглядом. Г. Д. уставился себе под ноги на мостовую.
– Вы видели окопы? – внезапно спросил он.
– Нет. Я вообще почти ничего не видел. Я был на летном поле, довольно далеко от передовой.
– Тем лучше, наверное. Но вы видели достаточно?
– И даже больше, – признался я.
Г. Д. протянул руку, мы снова обменялись рукопожатиями, и в этот раз взглянули друг на друга. О эти незабываемые голубые глаза и открытый взгляд!
– Похоже, мы оба привезли домой Особое мнение. По крайней мере, мне есть где изложить мое. Предполагаю, что вам негде.
– Негде, – подтвердил я.
– Я подумаю о вас, когда буду писать.
На этом мы расстались. Носильщики покатили тележки к стоянке такси. Уэллс сел в первый из автомобилей, а я выбрал один из конных экипажей. Мы разъехались по лондонским улицам, чтобы больше никогда не встретиться.
Часть третьяФерма Уорна
1
Учительница
Тибор Тарент стоял рядом с «Мебшером», огромной армированной глыбой, которая возвышалась и темнела за его спиной, турбина работала на холостом ходу, но все еще хрипло взвизгивала, а выхлопные газы прокатывались волной по высокой траве, складывая ее в постоянно меняющиеся узоры. Бронетранспортер остановился на склоне небольшого холма, поросшего папоротником, причем под таким углом, что правый борт оказался выше левого, отчего выбраться из машины, при этом не шлепнувшись на землю, было вопросом скорее везения, чем расчета.
Тарент пытался защитить камеры, чтобы они не ударились о металлическую лестницу, и порезал основание ладони о выступавший фиксатор, который крепил дверь с гидроприводом к корпусу. Прижав рану к губам, Тарент взглянул, обо что так сильно зацепился, – оказалось, это даже не сам фиксатор, а часть металлического покрытия одной из защелок, которая каким-то образом отошла, и неровный край коварно загнулся вниз.
Пригибаясь от разбушевавшегося ветра с крошечными кристалликами льда, Тарент следил за тем, как второй водитель Ибрагим пытается найти и вытащить его сумку из багажника под пассажирским отсеком. Солдат воевал с крутым уклоном, вызванным тем, что «Мебшер» остановился под углом.
Наконец сумка нашлась, и Ибрагим выставил ее наружу, на неровную землю. Он изобразил нечто, что Тарент описал бы как небрежное полувоенное приветствие, но сказал корректно и вежливо:
– Иншаллах, мистер Тарент.
– И вам тоже мир, – на автомате ответил тот.
Водитель нажал на кнопку управления, лестница сложилась, втянувшись внутрь, а дверь скользнула вниз и встала на место. Тарент заметил, что под ее весом металлический заусенец прижался к обшивке, но уже через минуту снова выскочил наружу. Он задумался, не следует ли обратить на это внимание водителя, но, как показывал его опыт путешествий, экипаж «Мебшеров» обычно не горел желанием обслуживать или чинить бронетранспортеры.
Ибрагим повернулся и начал карабкаться в водительский отсек. Тарент окликнул его:
– Минуточку, Ибрагим! А где конкретно то место, куда я должен отправиться?
– На вашем смартфоне установлена программа спутниковой навигации?
– Да.
– Тогда координаты вам сейчас подгрузят.
– Но в каком направлении идти?
– Вдоль этого хребта, – ответил водитель, махнув рукой. Следы старой пешеходной дорожки тянулись вдаль. – Для машины тут слишком узко. Вам придется остаток пути пройти пешком. Простите. Но это недалеко. Мы вас могли подвезти только сюда, и так крюк сделали, теперь опаздываем.
– Ладно.
Ибрагим снова полез в водительский отсек. Тарент знал, что у экипажа около двух минут уйдет на то, чтобы проверить приборы в кабине и удостовериться, что все системы работают нормально, и только потом они переключатся на скоростной режим, то есть у Тибора было еще время передумать.
Он оглядел местность, где остановился «Мебшер». Практически негде было укрыться – бронетранспортер встал близко к гребню хребта, откуда волнообразно тянулась полоса обрабатываемой земли. Здесь росли редкие кусты и почти не было деревьев. В пассажирском отсеке «Мебшера» работала отопительная система, Тарент сидел там в одной рубашке, а теперь ему не дали времени толком одеться, и он чувствовал себя замерзшим и беззащитным. Тибор побыстрее натянул на себя пальто. Турбина «Мебшера» все еще повизгивала на холостом ходу, судя по всему, водители еще не закончили проверку.
В тот день, пока они ехали в «Мебшере», Фло украдкой передала ему вторую записку, чем удивила его, как и в первый раз, накануне. Они не оставались наедине после того, как переспали в Лонг-Саттоне, даже за завтраком в маленькой столовой. Когда он забрался в «Мебшер», Фло уже сидела на своем месте, сосредоточившись на ноутбуке и тихонько что-то говоря в микрофон наушника. Она то и дело постукивала себя за ухом, это был код из прерывистых, но планомерных ударов, ее пальцы касались сенсора под разными углами. Тарент несколько раз пытался установить с ней зрительный контакт, но тщетно, а потому постепенно снова вернулся к состоянию неприятного самоанализа, которое не отпускало его за день до поездки.
А затем появилась записка: «Планы не поменял? Поехали со мной, а не на Ферму Уорна. Я расскажу тебе кое-что о твоей супруге».
Листок был оторван от какого-то официального документа, поскольку в верхнем углу виднелся маленький фрагмент тисненой печати. Разобрать можно было только последнюю часть названия сайта или адреса электронной почты: fice.gov.eng.irgb.
Он задумался на несколько минут, глядя на затылок Фло. Что она сможет ему поведать о Мелани такого, чего не рассказала накануне вечером? Именно эта информация объясняла активность в ее цифровом имплантате? Но для Тарента единственной значимой новостью о Мелани было бы то, что ее нашли живой и здоровой. Утрата все еще вызывала пронзительную боль. Сомнений не оставалось – она погибла. Если даже предположить, что Фло обладает какими-то новыми сведениями, то они могли быть лишь о том, как убили Мелани, или кто это сделал. Тарент сомневался, что ему хочется об этом говорить.
Возможно, Энни и Гордон Роско были бы рады узнать больше о том, что произошло с дочерью, но Тарент словно оцепенел от растерянности: его мучали одновременно сожаление, вина, тоска, желание, память о прошлом, любовь, печаль из-за того, что они с Мелани в последний день так разругались, собственная неполноценность. Сильнее всего перемешивались вина и любовь: Тарент был уверен, что Мелани не покинула бы безопасную территорию госпиталя, если бы не он. Фло тут вряд ли могла помочь.
Как только Тарент согласился вернуться с анатолийской базы домой с помощью сотрудников УЗД, то поддался соблазну позволить другим принимать за себя решения. Видимо, имелся некий маршрут, разработанный кем-то план, схема: быстрое возвращение в ИРВБ, встреча наедине с родителями Мелани, а потом отчет в месте под названием Ферма Уорна, после чего Таренту наконец позволят вернуться к обычной жизни.
Что будет дальше, Тарент еще толком не знал, и пока у него не было шанса обдумать дальнейшие действия: надо было что-то сделать с квартирой на юго-востоке Лондона, имуществом и личными вещами Мелани. По крайней мере, жена составила завещание. Но что дальше? Он мог бы возобновить карьеру на фрилансе, возможно, снова отправиться в Северную Америку и найти там какую-то работу.
Не слишком много, но, как ни странно, это даже походило на план, очаровывало возможностью движения вперед, пусть даже Тарент не понимал, что ждет его в будущем. Но такой же смутной представлялась и альтернатива – Фло хотела, чтобы он отправился с ней. Никакого тебе плана, никакого маршрута.
Через несколько минут он нацарапал ответ на оборотной стороне листка: «Все еще думаю об этом. Я хочу быть с тобой. Но если все-таки поеду на Ферму Уорна, как нам потом связаться?»
Когда Тарент увидел, что она перебросила левую руку через спинку кресла, то сунул обратно записку. Фло никак не отреагировала и просто продолжала сидеть неподвижно, а бумажка замерла в ее пальцах. Это тянулось целую вечность, и Тарент даже задумался, поняла ли она, но в конце концов Фло поменяла позу и положила руку себе на колено. Таренту это очень напомнило записочки в школе, которые передавали, когда считали, что учитель не видит. Несмотря на все цифровые технологии, люди все еще иногда предпочитали писать личные записки на бумаге. Фло о чем-то переговорила со своим коллегой, а потом звонко и коротко рассмеялась в ответ на его слова. Через пару минут рука с запиской переместилась за ухо, туда, где был вживлен имплантат. Если и были какие-то признаки, что Фло прочла ее, Тарент их не заметил.