Таллант допил пиво, а потом попытался в последний раз:
– Почему вы со мной не разговариваете?
Она повернулась, чтобы взглянуть на него, посмотрела прямо в глаза, а потом после долгой паузы ответила:
– Потому что пока что вы не сделали и не сказали ничего, что могло бы меня хоть как-то заинтересовать.
– Но вы вообще не реагируете! Такое впечатление, что вам наплевать на все, что я говорю.
– То есть мы сошлись во мнении.
– А чем бы я мог заинтересовать вас?
– Мне бы хотелось узнать ваше имя. Это могло бы многое изменить. И вы не спросили, как зовут меня.
– Я – Томак. Томак Таллант.
– Значит, вы – не уроженец Прачоса.
– Нет. А вы?
– Я свободна от национальности. Я живу исключительно ради Слова, которое несу.
– Но это не имя.
– Я – Несущая Слово. Это все, что вам нужно знать.
Таллант встал, решив не заказывать третью кружку, и застыл у стола, нависая над женщиной. Он чувствовал себя липким от застарелого пота после трех дней пути, чесались укусы насекомых и потертости от грязной одежды, а эта женщина ему наскучила, да еще и на нервы действовала. В его номере была душевая кабинка, и Таллант представил, как хорошо будет побыть там одному, стоя под струями холодной воды.
– Я иду к себе в комнату, – сообщил он, но женщина не ответила. Выражение ее лица не изменилось. – Очевидно, это очередная вещь, которая вас не интересует, – процедил он, не сумев побороть раздражение. – Вам не нужно называть свое имя. У вас, наверное, есть странные личные причины, но я считаю вас скучной и невежливой. Доброй ночи.
Она не ответила, и Таллант пошел прочь.
Она что-то сказала, но из-за гомона толпы в баре он не расслышал и повернулся.
– Что вы сказали?
– Свое имя, – ответила женщина.
– Я вас не слышал. Здесь слишком шумно. Повторите… пожалуйста.
– Я не хотела показаться невежливой, Томак Таллант, и приношу извинения. Я несу обет скромности. На людях я могу произнести свое имя лишь раз, поэтому сейчас повторить его не могу. Я просто Несущая Слово, и никакой иной личности мне не нужно.
Таллант в отчаянии махнул рукой и ушел. Протиснулся через толпу во дворе рядом с баром и нашел вход в отель.
5
Номер был грязным и темным, его освещала лишь тусклая электрическая лампочка, свисавшая в центре потолка. Кровать представляла собой железную сетку с простым заляпанным матрасом, на который постелили одинокую выцветшую простыню, на краю лежало сложенное маленькое полотенце. На полу голые доски местами расщепились. Стены, видимо, не красили и не мыли много лет, они посерели от грязи и плесени или же просто потемнели от возраста. По крайней мере душевая кабинка выглядела так, будто ее недавно чистили, хотя кран и трубы болтались, а насадка душа вспучилась и была покрыта зазубринами. Таллант снял с себя одежду и бросил на пол у кровати.
Вода в душе была, как он и ожидал, скорее тепловатая, чем холодная, но лилась с постоянным давлением и казалась чистой. Он простоял так несколько минут, подставив лицо струям, они сбегали по закрытым глазам, плечам, груди, ногам, попадали в уши, затекали в открытый рот. Вода ослепила Томака, оглушила журчанием в ушах. Наконец Таллант с неохотой закрыл кран, после чего вытер глаза пальцами.
Только тогда он понял, что не один. Паломница неслышно вошла в номер и стояла около закрытой двери, глядя на него. Таллант схватил крошечное полотенце, которое нашел на кровати, и прикрылся.
– У меня в номере нет душа, – сказала она. – Я надеялась, что можно воспользоваться вашим.
Она не сводила с него глаз, открыто осматривая тело Талланта с головы до пят. Он смутился от откровенности ее взгляда, попытался вытереться, согнувшись, но не отодвигая полотенце слишком далеко.
– Я закончу через минуту. Потом можете воспользоваться душем в мое отсутствие.
– Я же наблюдала за вами. Можете понаблюдать за мной.
– Нет, я бы предпочел…
– А я бы хотела, чтобы вы остались.
Отбросив тщетные попытки прикрыться полотенцем, Таллант откинул его в сторону и схватил робу, которую носил уже несколько дней. Женщина уже развязала пояс, из-за чего ее свободное одеяние распахнулось.
– Я не хочу вас смущать, – промямлил Таллант. – Вы набожная женщина…
– Я не священнослужительница и не монахиня. Обеты, которые я приняла, личного характера. Я своего рода выездной работник. Путешествую сама по себе, а единственный текст, прочитанный мной, содержится в писании, которое я ношу с собой. Я истинно Несущая Слово, не буду отрицать или открещиваться. А еще я здоровая женщина, и у меня есть физиологические потребности. Порой безотлагательные.
Таллант снова облачился в робу, но, поскольку тело не успело просохнуть, тонкая ткань прилипла к рукам, ногам, груди и спине, повиснув как попало. Женщина прошла мимо прямо в душевую кабинку и повернула кран. Она шагнула под струи воды все еще в одежде, а потом развернулась, встала под душ, натянув ткань, чтобы очистить. Когда ткань промокла насквозь, женщина скинула одеяние с себя на пол кабинки, встав на него голыми ногами, а сама подняла лицо и руки, массируя подушечками пальцев кожу головы под волосами, намыливая между ног, грудь и подмышки. Она стояла под душем, закрыв глаза, и ее явно не заботило присутствие Талланта в номере.
Тот сначала наблюдал за ней, а потом подошел к открытой дверце.
Она не принесла с собой полотенца, поэтому Таллант протянул ей то маленькое, которым вытирался, все еще влажное. Женщина промокнула лицо и волосы, а потом отшвырнула полотенце в сторону, подошла к Томаку, резким движением распахнула полы его одеяния. Они занялись любовью на кровати.
После этого она, казалось, уснула, ну или лежала неподвижно и тихо, все еще размеренно дыша с закрытыми глазами. Ее кожа светилась от пота.
– Я все еще не знаю твоего имени, – сказал Таллант, лежа рядом и накрыв ладонью одну из ее грудей. Ему совершенно не хотелось спать. Мягкая плоть стала горячей под его пальцами, и он поиграл с ее соском, который в конце концов утратил твердость. На лбу женщины выступила капля пота, сбежала на плечо, а потом упала на грязный матрас. Он с жадностью вдыхал сладкие ароматы ее кожи. Над кроватью располагалось круглое окошко, в комнату из двора проникали хриплые крики посетителей бара, а еще запахи алкоголя, дыма и пота чужих немытых тел.
– Я уже говорила. – Она не открыла глаз, но голос звучал не сонно.
– Я не слышал, что ты говорила. Там было слишком шумно. А сейчас мы наедине.
– Меня зовут Фиренца, по крайней мере ты будешь меня знать под таким именем. Но никогда не называй меня так в присутствии посторонних. Я уже говорила, что приняла обет скромности, но это было просто обещание, данное людям, отправившим меня с миссией. Слово требует исполнения всех обещаний.
– Ты не возражала, когда я тебя фотографировал.
– В тот момент снимки не имели ко мне никакого отношения.
– Разве они не угрожают скромности?
– Скромность в словах, а не в деяниях.
– Что если я сфотографирую тебя обнаженной?
– Я скромна в словах, а не в деяниях. Можешь делать со мной все, что пожелаешь, в самых развратных вариантах, какие выберешь. Я ничего не знаю о физической скромности, поскольку тело – лишь то, что мне дано. Некоторые люди считают меня бесстыжей. Но они ошибаются, поскольку я, к примеру, не могу произносить бранные слова, которые описывают то, чем мы только что занимались. Физический акт – это одно, но молчание – это осознанный выбор. И я выбираю молчание. Я с радостью занимаюсь тем, что не могу произнести.
– Да, – кивнул Таллант, вспомнив то, что недавно произошло.
– Таковы многие из тех, кто следует подобному призванию.
– Ты несешь Слово.
– Да.
Она открыла глаза и повернулась так, что его рука соскользнула с одной груди на другую. Таллант тихонько зажал сосок между пальцами.
– Ты знаешь, где мы?
– Ты имеешь в виду эмоционально или физически?
– Я имею в виду – где мы? В какой конкретно точке Прачоса? Рядом с побережьем?
– Завтра доберемся до моря. А где мы конкретно сейчас… я точно не знаю.
– А тот поселок, через который мы проезжали, ну… трущобы… Я раньше никогда не видел ничего подобного.
– Это самое большое поселение на острове.
– Ты была там раньше.
– Я несла Слово в Сближении в прошлом году. Снова пробовать не стану.
– Тебе угрожали?
– Точнее будет сказать – игнорировали.
– А сколько ты там пробыла?
– Осталась на год. Обратно не вернусь.
– А я думал, Прачос-сити – самый большой город на острове.
– Это столица, но в Сближении населения больше.
– А что это за название такое? – спросил Таллант.
– Трущобный поселок называется Сближение.
– Сближение с чем?
– Понятия не имею. – Фиренца снова повернулась, поерзав на неровном матрасе. – Хочешь снова заняться тем, чем мы уже занимались?
– Тем, для чего нет слов?
– Слова-то есть, но я не желаю произносить их. Ну так хочешь?
– Хочу, но не сейчас.
– А я думала, захочешь.
– Скоро захочу. Расскажи мне про Сближение.
– А нечего рассказывать. Это социальная проблема, решения которой пока не найдено.
– И насколько велика трущоба?
– Ну, сегодня ты видел, сколько времени требуется, чтобы пересечь ее. Поселок занимает почти всю юго-восточную часть острова. Люди не перестают прибывать, поэтому почти невозможно подсчитать общую численность населения. Когда я была там в прошлом году, в трущобах жили около миллиона человек, а сейчас, наверное, и того больше.
– Кто они? Откуда прибыли? По идее же преодолеть пограничный контроль невозможно.
– Жители Сближения нашли способ. В теории все они рискуют быть депортированными.
– Как им это удалось?
– Представления не имею.
– Но ты же говоришь, что была там. Не спрашивала их?
– Я слышала много ответов, ни один из них не поняла и в любом случае считаю все истории выдумкой. Спроси себя, Томак, – а сам-то ты как попал на Прачос? Где ты был до нашего знакомства?