Через минуту я уже была в воздухе, двигатель разгонялся, воздушный поток от винта бил через открытый фонарь прямо в лицо, купол неба нависал над головой, зелень травы скользила внизу. Я быстро набрала высоту, а потом развернула «Спитфайр» на северо-восток, сразу отклонившись от заполненного плана полета. Взлетная полоса осталась далеко позади.
Я летела прямо под облаками. Большие и белые, они вздымались волнами на восходящих потоках воздуха, поднимавшихся от быстро нагревающейся земли внизу. Я закрыла фонарь, отрегулировала шаг воздушного винта, выбрала обедненную смесь, поддерживая приборную скорость в двести узлов. Я сидела в самом прекрасном из когда-либо построенных самолетов, стала частью его, слилась с ним, он нес меня. Чувствовала неумолимую тягу двигателя, рев превратился в равномерное жужжание, поскольку я летела на крейсерском режиме. Внутри этой удивительно сбалансированной машины почти не ощущалось вибрации. Я обогнула по кромке белое облако, сознательно вонзилась в следующее, ощутив толчок турбулентности, а потом вынырнула в синеву, все еще набирая высоту. Я не хотела видеть Прачос, желала оставить его позади. Фонарь был надежно закрыт, и я включила наддув. От восхищения во все глаза смотрела на открытое небо вокруг, далекую землю внизу, проблеск ультрамаринового моря и цепочку островов, обрамленных белой бахромой.
29
Я достигла отметки в шесть тысяч футов, откуда открывался отличный обзор на землю внизу, но одновременно самолет держался над поднимавшимися облаками. Я выставила настройки для максимальной дальности на этой высоте: двигатель на тысячу семьсот пятьдесят оборотов в минуту, обедненная смесь, большой шаг воздушного винта, приборная скорость – около ста шестидесяти узлов. Полет предстоял долгий, но нужно было экономить топливо – расстояние, которое мог покрыть самолет, значило для меня больше, чем возможное время в пути. Я взяла курс на тридцать пять градусов, рассчитав траекторию – топорный и часто ненадежный способ навигации, навязанный мне второсортными картами, единственными, какие удалось найти в Битюрне. С картами на Прачосе постоянно были трудности. Когда дело касалось подходящего места для пикника, безопасных пляжей или исторических достопримечательностей, то здесь проблем не было. Но для прокладки любого серьезного маршрута на автомобиле, как я неоднократно убеждалась сама, или самолете, как сейчас, технически надежных карт просто не существовало, по крайней мере они отсутствовали в свободной продаже.
Я как можно внимательнее следила за землей, выискивая знакомые мне ориентиры. Я запомнила их во время многочисленных автомобильных поездок по острову, пока готовилась к перелету без карт: определенные озера, реки, устья рек, горы, нагромождения высотных зданий. Компас «Спитфайра» помогал держаться постоянного курса, и знакомое расстояние до побережья, куда я хотела попасть, вскоре съела скорость самолета.
Рассматривая землю впереди себя, я увидела, как появился берег: пронзительно-синий с вкраплениям белых мутных волн. Солнце теперь висело намного выше, отбрасывая золотой ореол на далекую пучину. Живя в городе, я изучала районы вдали от Битюрна, ища приметные ориентиры, и выбрала два мыса к югу. По ним можно было найти группу морских островков, граничивших с бухтой в форме геометрически почти правильного полумесяца. Отсюда я, разумеется, различала и сам Битюрн, план которого замерила и нанесла на карту самостоятельно.
Заметив берег, я полетела над водой параллельно пляжам, после чего увидела один из мысов и тут же поняла, где нахожусь. Немного скорректировала курс, внизу быстро разрастался Битюрн. Воздух был таким чистым в утреннем свете, что почти сразу, увидев город, я различила местные ориентиры: центральный парк, устье реки, где построили порт, район, где находился мой дом, даже «Дворец Авиаторов».
Теперь я направилась прямо к горной цепи. Пока я жила в Битюрне, горы казались мне массивным барьером, границей городской территории, а сейчас с высоты те же самые пики выглядели такими крохотными, оставаясь как минимум в тысяче футов под «Спитфайром». Я видела весь хребет целиком – он начинался во внутренней части острова, на краю пустыни. Те пики, что располагались ближе к морю, были выше и более зазубренными.
Я перелетела через горы, заметив огромные дома и поместья на пологих склонах, разветвленную систему фуникулеров, поднимавшихся к вершинам. Восходящие потоки с наветренных склонов ударяли по «Спитфайру». Самолет сам стабилизировался, словно обладал машинным интеллектом, который с удовольствием справлялся с непостоянством погоды и климата.
Миновав горы, я не сводила взгляд с земли, с нетерпением ожидая, когда впервые увижу закрытую зону, где находился трущобный поселок под названием Сближение. Я искала еще одно устье, шире и извилистее, чем то, что рядом с Битюрном, с несколькими рукавами реки, охватывающими маленькую, но затейливую дельту. Кроме этого, на северном берегу должны были показаться тростниковые крепи, которые я видела на старых картах.
Я немного снизилась, пролетая над фермами с маленькими полями, границы которых отмечали зеленые изгороди или каменные стены. Впереди простиралась равнина. Дальше показалась дельта реки, широкая система отмелей и каналов, впадающих в мелкое море. Я сбросила скорость почти до ста узлов, медленнее самолет с полными баками лететь не мог. Мне не нравилось, как «Спитфайр» вел себя в таких условиях, но я хотела хорошенько разглядеть, что там, на земле.
За речной дельтой начинались огромные болота и заливные луга. В настоящем лесу из высокого тростника бледно-бежевого цвета на вершине каждого стебля красовалась темная семенная коробочка. Тростник постоянно ходил волнами, ветер рисовал настоящие узоры, стебли гнулись в разные стороны. Я осталась на высоте около тысячи футов. Опускаться ниже было рискованно. Там я уже не смогла бы полагаться на показания высотомера, а постоянно двигавшийся тростник мешал оценить расстояние на глаз.
Я не видела никаких признаков того, что тут кто-то жил. Казалось, без капитального осушения и дамб тут и не может быть никаких поселков. Я летела уже минут пять, постоянно думала о том, сколько топлива трачу даже на такой малой скорости, однако все то время, пока я жила на Прачосе, я так и не поняла, что же такое зона Сближения.
Я пролетела над почерневшей землей, даже не понимая, что это, взглянула вперед, и тут по правому борту что-то появилось, замерцало и исчезло, стоило мне посмотреть в ту сторону. У меня вдруг возникло явственное ощущение, что чего-то не хватает, ощущение черного небытия.
Я снова сделала круг, слегка набрала высоту и на обратном пути увидела во всей красе то, что пропустила, пролетев мимо. Внизу царила абсолютная чернота, такая темная, словно там все тотально уничтожили. Никаких сгоревших растений или обломков того, что находилось тут раньше. Нет, там все было стерто, исчезло, словно я летела над негативом долины.
Мрак внизу сильно встревожил меня. Когда я снова добралась до тростниковых зарослей, то набрала высоту и сделала еще один круг, чтобы рассмотреть все получше. В этот раз я полетела прямо к почерневшей земле, чтобы увидеть все в полном масштабе. Огромный участок по правому борту тянулся куда хватало глаз, по левому был чуть меньше. Граница между этим воплощением отсутствия и крепями казалась настолько аккуратной и прямой, словно ее вырезали гигантским ножом.
Я прибавила скорость – слишком уж беззащитной себя чувствовала, пока летела медленно. Затем поднялась еще на пятьсот футов и пошла на новый круг. Сейчас я находилась достаточно высоко, чтобы охватить взглядом всю эту черноту. По форме она выглядела как правильный треугольник, вырезанный в тростниковых зарослях, и тянулась на несколько миль.
Я решила подлететь к треугольнику, но вдруг испугалась, инстинктивно шарахнулась в сторону. В этом мраке было что-то ужасное, как будто, если я рискну подобраться поближе, меня неумолимо затянет внутрь. Я сделала вираж, полетела прочь, но потом передумала, развернулась, решив кинуть на этот странный феномен последний взгляд.
Треугольник исчез.
Я тут же решила, что сбилась с курса, но летела по компасу да и вообще точно знала, куда возвращаюсь.
Подо мной выросли здания.
Место, где недавно царил мрак, теперь походило на обыкновенный квартал. Я видела дома, улицы, парки, шпиль церкви. Но никакого движения, ни машин, ни людей, лишь строения и дороги, твердый экзоскелет современного города. На земле лежали тени, отбрасываемые ярким солнечным светом.
Город тоже принял форму равностороннего треугольника, вырезанного среди тростника. Он был такого же размера, каждая из сторон минимум две мили в длину.
Добравшись до его границы, я заложила вираж, развернула самолет на сто восемьдесят градусов. Как я могла не заметить целый город? В этот раз я увидела высокие здания из стекла и бетона, которые поднимались над обычными домами и улицами, длинные газоны, множество припаркованных машин, по обеим сторонам дорог росли высокие деревья. Вдоль одной из прямых границ был разбит густой парк с маленьким озером и тропинками, тянувшимися в траве.
Я отлетела чуть дальше, развернулась и двинулась обратно.
Город исчез! Треугольник черного небытия вернулся на место.
Я снова испугалась того, что было там, внизу, казалось, оно нереально, это приманка или ловушка, нечто, что нельзя видеть, о чем опасно знать. Но самолет словно защищал меня от внешнего мира. Я взяла себя в руки и попыталась понять, что делать. Размышляя, я снова пересекла зону Сближения и теперь летела в сторону моря. Я приняла решение.
Заложив крутой вираж, я направилась обратно к треугольнику, но в этот раз не стала пролетать его насквозь, а двинулась по периметру, скользя вдоль каждой из трех сторон, достаточно близко, чтобы рассмотреть, что там, внутри, но не слишком, поскольку мрак вызывал во мне глубинный страх.
Я полетела против часовой стрелки. Темный треугольник маячил по левому борту. Я поддерживала постоянную скорость, безопасное расстояние, самолет двигался в крейсерском режиме. Я смотрела вниз.