– Круто! – Виктор крепко обнял Гэвина. Гэвин поцеловал Виктора в скулу.
– Прости, мужик, что ударил тебя. Прости!
– Гэв, ты мне ваще-та здорово врезал! Впервые видел, как ты кому-нибудь дал жару, твою мать! Я-то всегда думал, что ты у нас типа здоровяк-тихоня. Картошка говорил, что ты всегда сраной неженкой был, в школе и все такое, ну так это Картошка. Ему спиздеть – раз плюнуть, без перчика никак. Я слегка охренел, парень, честно-то говоря. Мать твою, Гэв, вот это да! Ба-бах! – Виктор потер скулу. – Вот что я скажу, Гэв, теперь я себя классно чувствую, там пульсирует и все такое.
– Круто. Я рад… Рад, что ты это так позитивно воспринимаешь, понимаешь, о чем я? Рад, что я для тебя что-то хорошее сделал, мужик. В смысле, я как раз хотел бы заниматься этим по жизни: нести людям позитив. Вот моя единственная цель. И что же я сделал? Пошел и дал по морде своему другу! Это не я, Вик, ты ведь знаешь – это не я! – Гэвин потряс головой, и его глаза наполнились слезами.
– Знаю, Гэв, знаю. Слушай, чувак… Любовь – в ней вся фишка. – Виктор протянул руку, и Гэвин пожал ее. Затем Виктор раскрыл ладонь и провел указательным пальцем по длинной, глубокой линии жизни на ладони у приятеля. – Поглядим, что она скажет, пусть решает любовь, – продолжал он.
Гэвин заглянул в ясные, расширенные зрачки Виктора. Его душа была чиста, он не испытывал ни малейших смешанных чувств по отношению к другу.
– Так и поступим, – прошептал он и снова обнял Виктора.
– Точно, – согласился тот и широко улыбнулся.
– За Виктора и его трофей! – со значением провозгласил Гэвин, а потом рассмеялся. – Да нет, я должен бы сказать: за Гэвина и его трофей! А… К черту, пусть победит сильнейший чувак!
Они чокнулись.
Доктор Ормистон усадил Сару в кресло. Он смотрел на нее сверху вниз, а она испуганно пялилась в потолок. Да, девчонка хоть куда, короткая юбка открывает длинные ноги, руки скрещены на весьма привлекательной груди, каскад каштановых волос ниспадает на подголовник кресла. Да, признал Ормистон, совершенно ясно, почему эти бычки навели такой шорох. Он ощущал трепет по мере того, как запах девушки и аромат ее духов наполняли его ноздри. Ничто не может сравниться с сочной плотью молодой самки, подумал он и облизнул губы.
– Откройте рот пошире, – скомандовал Ормистон, чувствуя, как пульс начинает частить, а член напрягается.
Нету дрели, думала Сара, слава Богу, что дрели нет. Зато есть нож и звуки, которые он издает: подцепляет, протыкает, раздирает, вгрызается в плоть. Девушка не чувствовала боли, только слышала ее.
Прекрасный рот. Это было первое, на что Ормистон обращал внимание в женщине. Полные губы, зубы белые. Правда, внутри уход осуществлялся довольно небрежно. Преступная невнимательность. Такая женщина просто обязана пользоваться зубной нитью.
Сара смотрела в голубые наэлектризованные глаза дантиста, смотрела на белесые волоски в его бровях, которые смыкались на переносице. Казалось, он смотрит прямо в глубь нее, достигая той степени интимности, которая не доставалась раньше ни одному мужчине. Сара видела в зеркале свой рот. Но не рану. Она не могла заставить себя взглянуть на рану. И уж конечно, на щипцы. Только не смотреть на щипцы. Что-то твердое упиралось ей в бедро – подлокотник, наверное. По мере того как операция продолжалась, дыхание дантиста становилось все более неровным. Ормистон станет ее спасителем. Он освободит ее от тошнотворной, всепроникающей боли. Он, с его образованием, умениями и, разумеется, сочувствием, преуспевший в области стоматологии, вне всякого сомнения, мог бы выбрать и более выгодное занятие. Интересно, сколько получают зубные? Этот человек избавит ее от невзгод, и все будет как раньше. Виктор ничего бы не сделал, Гэвин ничего не смог бы сделать, но этот мужчина расправится с болью.
– Сейчас, сейчас… – Дантист что-то там тянул и крутил, вгрызался в онемевшую плоть ее десен.
Жаль терять зубы мудрости… Ормистон всегда скорбел над тем, что именовал “смертью зуба”. Но в данном случае решение было справедливым. У девушки зубы сидят слишком тесно. Удаление обоих зубов мудрости – первоочередная задача. Ормистон наклонился к Саре и оперся свободной рукой ей на бедро. Девушка заерзала, и он извинился:
– Прошу прощения, мне нужен упор.
Трубка отсасывала слюну у нее изо рта. Дантист поднял свободную руку и буднично засунул ее внутрь своей пациентки, ощупывая каждую впадинку, отсасывая все сладкие, сладкие соки, о Боже, какой у нее потрясающий рот… Помимо собственной воли он воображал, как погружает свой язык в этот рот, погружает туда чистый, ловкий и умелый язык человека, который перепробовал все надежные, испытанные средства, что предлагает стоматологический рынок, и вот его рука уже скользит вниз, ну зачем она надела такую юбку. Обнаженное бедро Сары упиралось ему в ладонь, волоски на тыльной стороне руки топорщились, он уже воображал, как раздвигает девушке ноги, проводит пальцами по изнанке ее хлопчатобумажных трусиков, а потом их поглощает ее голодное и влажное влагалище, еще один поворот, и зуб остался в щипцах, а дантист кончил в штаны.
– Хорошо пошел! – выдохнул Ормистон.
Член спазматически извергал жидкость. Стоматолог отвернулся, чувствуя, как сперма фонтанирует прямо в трусы. Член снова дернулся.
– Вполне удовлетворительная операция, – просипел дантист, пытаясь взять себя в руки.
Сара почувствовала себя неловко, что-то забормотала, но Ормистон попросил ее замолчать. Он уже трудился над вторым зубом, и удалил его еще легче, чем первый.
С большим тщанием врач промыл и тампонировал раны. Сара сплюнула: онемение еще не спало, но уже наступило значительное облегчение.
– Я решил сразу удалить оба, а то бы вам скоро снова пришлось проходить через эту нервотрепку, – пояснил Ормистон.
– Спасибо.
– Да нет, это вам спасибо… В смысле, у вас прекрасные зубы, только все же стоит пользоваться зубной нитью. Теперь зубы мудрости удалены, и расстояние между остальными немного увеличится. Отговорки больше не принимаются! За нить и вперед!
– Ладно, – согласилась Сара.
– Восхитительные зубы, – кивнул Ормистон. – Неудивительно, что молодые люди из-за вас чуть не подрались!
Сара покраснела и тут же смутилась. Уж такой этот дантист человек. Он ведь не говорит гадостей, ведет себя как профессионал, для него это просто очередной рот.
Ормистон и впрямь был профессионалом и не собирался позволить соображениям эстетического или сексуального характера взять верх над соображениями финансового толка, поэтому быстро взял себя в руки и выставил Саре счет на семьдесят фунтов. Девушке пришлось выписать чек.
– Я бы хотел снова осмотреть вас через две недели, – улыбнулся врач. – Поскольку это был неотложный вызов, сегодня у нас, к сожалению, нет регистратора. Но если вы запишете мне свой адрес и телефон, я договорюсь, чтобы вам назначили.
– Спасибо, – поблагодарила Сара. Облегчение не померкло даже после потери семидесяти фунтов. – Извините, что побеспокоили вас в воскресенье. Надеюсь, я не испортила вам выходной.
– Ну что вы, милочка, что вы, – улыбнулся Ормистон.
Он смотрел, как пациентка уходит, затем нахмурился, представив себе отупляющий семейный досуг выходного дня в Рэвелстон-Дайкс.
– Чтоб тебя, – прошипел он и пошел в туалет, привести себя в порядок.
Сара услышала, как ее окликнули, и взглянула на противоположную сторону улицы: у входа в паб стояли Виктор с Гэвином. Девушка пошла к ним. Оба радостно смотрели на нее, друг с другом они, странное дело, тоже, казалось, примирились.
– Как прошло? – спросил Гэвин. – Чувствуешь себя как?
– Намного лучше, только десны онемели, мне удалили зубы мудрости.
– Заходи и присаживайся, – предложил Виктор.
Сара вошла в бар, села, и Гэвин тут же крепко обнял ее. Это показалось девушке странным. Гэвину же было приятно обнимать ее, вдыхать запах ее волос и духов, чувствовать ее тепло. Потом боковым зрением он заметил Виктора и ощутил сожаление: нельзя исключать друга из объятия. Гэвин привлек Виктора к себе, и теперь они вдвоем обнимали Сару. Девушка оказалась посередине и чувствовала себя довольно неловко.
– Сара… Виктор… Сара… Виктор… – шептал Гэвин, целуя их по очереди.
Сара окинула взглядом паб и увидела старика за пинтой пива. Она ласково и смущенно улыбнулась ему. Старик раздраженно отвел глаза. В дверь вошли двое парней помоложе, огляделись, пожали плечами и заулыбались.
– Сара… Сара… Сара… – завел Виктор свою горестную мантру. – Куколка, как мне жаль. Я придурок, гребаний придурок.
Сара решила, что с этим утверждением трудно поспорить.
– Я люблю тебя, Сара. Я тебя люблю, – бубнил Гэвин ей в другое ухо.
На несколько мгновений девушке показалось, что она проглотила пачку мятных шоколадок: сначала неожиданная сладость убаюкивает внимание, а потом ошеломляет ненавистный и тошнотворный вкус.
– Блин, отпустите меня! – Сара отпрянула. Она смотрела на воздетые руки Виктора и на растерянное, печальное выражение на лице Виктора. – Совсем ох-ренели? Да вы колес наглотались!
– Я люблю тебя, Сара. Серьезно, – повторил Гэвин.
– Я люблю тебя, но что-то у нас не срастается. Я хочу, чтобы ты была счастлива, и если с этим засранцем тебе лучше, чем со мной, что же делать. Ты мне только одно скажи, куколка, в чем прикол?
Прикол был в том, что все происходящее вламывалось в ее личное пространство подобно мерзким огромным лианам, которые опутывали ее своими стеблями. Обнаженные нервы, натянутые и перекрученные, не выдержали, Сара восстала в ответ на попытку вторжения. Эти мужики вообще ничего не понимали, они вели себя так, будто она не существовала, будто была вещью, за которую стоило побороться. Не человеком – территорией. Землей. Собственностью. Таков уж Виктор. Он таков. Когда они помирились после ее романа с тем торчком, он именно так ее и трахал: жестко, неистово, во все отверстия, как будто метил потерянную территорию – без нежности, без чувств. Она лежала на полу, пряча слезы, которые Виктор, конечно же, заметил, но не желал признавать. Сара чувствовала себя избитой, наказанной, использованной; он как будто пытался выебать из нее все, что тот, другой, мог в ней оставить. А ведь это был всего лишь секс. Сара ни за что не собиралась снова становиться жертвой Викторовой тактики выжженной земли в области психологии и сексуальности. Виктор и Гэвин. Заговорщики. Пережили конфликт из-за территории, а теперь братьями заделались, по