– Уходи, Кристина. Просто уйди.
Девушка покачала головой.
– Пусть лучше она уйдет. А мы поговорим.
– Она не уйдет.
Тонкие стрелочки бровей в изумлении приподнялись.
– Даже так? Антош, а ведь ей вряд ли понравится то, что я скажу.
Было непонятно, почему он до сих пор сносит это. Почему не выставил ее за дверь с самого начала. Но еще не поздно.
– Говори, что собиралась, и убирайся. Или просто убирайся, а то я сам выкину тебя.
– Не выкинешь. Ты же не станешь применять силу к беременной женщине.
Не стразу понял, что именно прозвучало, а когда осознал смысл сказанного, расхохотался.
– Сериалов пересмотрела? Кристина, это неудачная шутка.
– Я не шучу.
Глаза Жени стали прозрачными и такими огромными, что он потерялся в них. Увидел в лучистых каплях свое растерянное лицо, так не исчезнувшую улыбку их неожиданной гостьи и бездну… ее собственных чувств.
– Милая… – нащупал ладонь, и застывшая в глазах влага брызнула на лицо. Женя резко отвернулась.
– Я пойду, Антон. Вам на самом деле надо поговорить.
Но Кристина поднялась сама.
– Я почти все сказала, так что ты можешь не спешить. Еще успеешь… уйти, – повернулась к мужчине. – Так бывает, милый. Когда женщина чего-то очень сильно хочет, она найдет способ это получить. А я хочу тебя. Навсегда. Хочу штамп в паспорте и твою фамилию.
– С ума сошла? – это напоминало какой-то дешевый спектакль. – Я не собираюсь на тебе жениться.
Девушка кивнула, направляясь к двери.
– Тогда позвонишь, когда соберешься. Только не тяни очень долго, через пару месяцев уже будет заметен живот, а я хочу, чтобы свадебные фотографии были идеальными.
И вышла, не дожидаясь ответа.
Бред. Не было другого слова. Какой-то жуткий фарс, ошибка, по нелепой случайности ворвавшаяся в жизнь.
– Милая… – больше всего боялся, что Женя сейчас оттолкнет его, обидевшись, не захочет разговаривать, но та даже не сделала попытки отодвинуться. Просто тихонько уточнила подрагивающими губами:
– Ты ведь понимаешь, что она не стала бы лгать? Не тебе. И не в этом.
Знал. Кристина не рискнула бы сделать подобный шаг, если бы … все не было именно так, как она сказала.
И не помнил, каково это: быть рядом с ней. Не мог восстановить момент, которым девушка воспользовалась, чтобы получить желаемое. Не испытывал ничего, кроме отчаянной злости и мощной, жгучей потребности все объяснить Жене. Сделать так, чтобы она снова улыбнулась.
– Женечка, солнышко мое… Даже если все так, это ничего не значит. Я не женюсь на ней. Сделаю все, что нужно… для ребенка. Но она… она мне не нужна.
– А ребенок?
– Что?
Женя облизала губы, даже без помады пунцовые, сухие, и только сейчас Антон заметил, что ее голос действительно сипит. Не так, как совсем недавно, когда она стонала, вздрагивая от ласк, – каким-то колким, рваным шепотом.
– Ребенок… ТВОЙ… Тоже не нужен?
«Мой ребенок…» Он прокатил эти слова по рту, словно пробуя на вкус, но этого вкуса так и не смог различить. Вообще никогда не думал о детях, и представить себя отцом не получалось. Еще и рядом с Кристиной.
Прозрачная пелена льда в глазах Жени раскололась под дрогнувшими ресницами.
– Ребенок… Твоя маленькая копия… Неужели ты не хочешь почувствовать, как он будет расти и толкаться крохотными пяточками ей в живот? Увидеть, как сделает первые шаги? Держать на руках, когда ему больно или страшно? Услышать, как он первый раз позовет тебя? Не хочешь?..
У него не было ответов. Вроде бы и правильно все в словах, но отчего же так больно, что впору выть, вбиваясь в стену, чтобы хоть как-то заглушить ощущения?
– Кристина ведь могла ничего не говорить тебе, но не сделала этого…
Он растерялся.
– Как не говорить???
– Очень просто: скрыть, что беременна. И растить ребенка без тебя. Что бы ты тогда сделал?
Женя и сама не знала, зачем задавала этот вопрос. Понимала, что Кристина никогда не стала бы молчать, и даже беременность спровоцировала, чтобы добиться вожделенного брака, но ответ Антона был нужен. Последняя жирная точка на ее приговоре самой себе.
Он тряхнул головой, непонимающе уставившись на собственные руки, словно не веря, что подобное в принципе возможно, а потом проговорил:
– Но это безумие… Я бы забрал ребенка себе, если бы она осмелилась на подобное. Сделал так, чтобы и близко не могла подойти… Я действительно не готов становиться отцом, но о таких вещах ведь нельзя молчать!
Женя пыталась улыбнуться, но улыбка слишком отчетливо напоминала гримасу. Вот она – цена украденного счастья, ее расплата, последствия решения, так опрометчиво принятого шесть лет назад. Только теперь осознала, что натворила тогда. Лишила собственного ребенка отца. А ведь могла бы, как сейчас Кристина, просто потребовать то, что Антон не сможет не сделать. И он… полюбил бы Мишку. Не смог бы не полюбить это маленькое сокровище, самого лучшего человечка на свете. Хотя бы ЕГО полюбил бы обязательно… Разве не достаточно? А теперь ее мальчик никогда ничего не узнает…
Она зажмурилась, удерживая опять рвущиеся наружу слезы, и хриплый шепот мужчины опустился на веки.
– Женечка… Ты мне нужна…
Еще одну минутку рядом… Хорошо, что не успела ничего рассказать и усложнить все еще больше.
– Прости … Ты же видишь, что у нас ничего не выходит… Не получается, Антош… Ни тогда, ни сейчас. Неужели сможешь быть счастлив, переступив через собственного ребенка? Захочешь ли?
И нужно ли ей счастье, уничтоженное собственными руками?
Глава 20
Две недели спустя
Утро. Очередной новый день. Обычный, такой же, как вчера. Еще один день без него.
Снова встать всего на десять минут позже, сразу включаясь в дела. Торопливо собраться, приготовить завтрак для Мишки. Успеть рассказать ему сказку и улыбнуться так, чтобы хватило на целый день: он всегда скучает без мамы. И постараться прийти вовремя и в сад, и на работу.
Все получится. Она почти не смотрит в зеркало. Почему-то собственное лицо не хочется видеть. Уже две недели одевается в темноте и зажмуривает глаза, находясь в душе. Осталось совсем чуть-чуть. На коже – лишь легкая тень, уже невесомые следы его рук, которые скоро исчезнут. Будто не было ничего. Сон, растаявший холодным утром. Глупая фантазия женщины, на мгновенье вернувшейся в детскую сказку.
И стрижка не помогла: даже такая короткая длина не позволяет остаться непричесанной: щетка касается волос, напоминая, как он наматывал их на пальцы.
Как хорошо, что много дел. От клиентов нет отбоя, до онемения пальцев, до ломоты в собственных плечах. Без перерывов: зачем они ей? Долгожданный ремонт в квартире – удовольствие для сына. Уборка до глубокой ночи. Чтобы потом не уснуть – нырнуть в темноту, без мыслей и сновидений.
А затем снова утро, и те же самые шаги. Их можно пройти с закрытыми глазами: не ошибешься. Знаком каждый поворот: дом, работа, Мишкин сад, магазины с товарами на полках. Удобно. Привычно. Все хорошо.
Она полюбила прогулки пешком. Когда делаешь глубокий вздох, и морозный воздух обжигает изнутри легкие, боль стихает. Остается лишь странное саднение внутри, там, кажется, должно биться сердце.
Светлана приходила каждый день. Сидела допоздна. Поначалу даже на ночь оставалась. Глупая. Почему решила, что в этом есть необходимость? Все ведь как обычно. Так было. Будет.
– Женька, не молчи… Поговори со мной. Поплачь.
Плакать? Зачем? Все слезы кончились: на его плече. Высохли в тот момент, когда за спиной захлопнулась дверь. Шаги отмерили не число ступеней – ее новую жизнь, в которой слез почему-то не осталось. Да и зачем плакать? Она здорова. Молода. Есть самый лучший сын. Работа. Квартира. Рядом друзья, которые ее понимают. О чем лить ненужную соленую воду? Все пройдет. Протечет. Растворится в беге времени. Уже совсем скоро…
– Мамочка, хочу в «Баскин Робинс!». Ты обещала!
И правда, обещала. Кафе открылось в их городе всего месяц назад, сразу превратившись в непроходящую мечту. Ну и пусть дорого. Ее собственная мечта о салоне увязла где-то в другом измерении, после того, как большую часть накопленной суммы отдала Антону за лечение отца. Хоть это успела. Теперь вряд ли бы подобное было возможно. Уехать бы на край света, туда, где даже небо другое, где воздух вокруг не впитывает по утрам и его дыхание…
– Значит, пойдем, раз обещала. Свету возьмем с собой?
– Лучше дедушку! Хочу дедушку, мама! Я соскучился.
– Тогда звони, узнавай, в какой день он готов есть с тобой мороженое.
Просто не будут ни о чем говорить. Как всегда, уже целых три года. Есть она. Есть Мишка. Есть его любимый дедушка… И ничего не поменяется. Разве кто-то виноват, что она оказалась такой дурой?
– Как дела, Женечка?
– Все хорошо. Обычно.
Ей не нужно отворачиваться. Нечего прятать. Она ведь не плачет. И даже пристальный взгляд не найдет на лице никаких следов.
А у него стали глубже морщинки, и виски кажутся белее. Стареет Мишкин дедушка. Как жаль, что родители всегда стареют.
– Почему ты ничего не ешь?
Мороженое. Такая смешная детская сладость. Для сына, это ведь он мечтал.
– Я перекусила с девочками на работе.
– Кофе остывает.
Она смотрит в почти нетронутую чашку. Горчит больше, чем обычно. Пусть.
Теплая шершавая ладонь сжимает пальцы.
– Я хотел бы сделать хоть что-то…
– Вы и делаете, – абсолютно искренне, даже придумывать ничего не нужно. – Вот, пошли с нами в кафе. Мишаня так ждал. Скучал. Да, малыш?
В родных глазках плещется радость. Перемазанный рот и совершенное довольство. И у нее разве есть право роптать на судьбу?
– Детка… Антон…
– Нет!
Вот – лучшее, что он может сделать для нее: просто молчать.
– Пожалуйста… Я не хочу ничего знать.
Черные глаза подозрительно блестят, а губы стянуты в тонкую линию.
– Как скажешь, милая…